«Нужен был нереальный реализм» — Тина Баркалая о «Сказках Гофмана»
В прокате еще один участник калининградского фестиваля дебютного кино «Короче» — лирическая комедия с Екатериной Вилковой, Евгением Цыгановым и Максимом Стояновым в главных ролях. О значении названия, силе рук и долгом пути к полнометражному режиссерскому дебюту Тина Баркалая поговорила с Наей Гусевой.
Возможно, это банальнейший вопрос, но откуда связь с Гофманом?
Я всегда отвечаю на этот вопрос своеобразно. У моей мамы были две любимые фразы, которыми она отвечала на мои попытки в чем-то ей соврать: «Когда ты шла туда, я уже оттуда возвращалась» и «Не рассказывай мне сказок Гофмана». Для меня Гофман прежде всего — волшебство, которое мы и хотели воплотить в фильме. Несмотря на то, что в сюжете вполне реальная история, для себя я обозначила наш жанр как «сказочный реализм». Можно было бы показать все как есть — жесткую чернуху, волдыри на руках, но я этого не хочу. Мне нужен был налет нереальности… нереальный реализм. Тогда даже самые жесткие истории становятся менее страшными.
Такие героини, как ваша Надежда, вполне реальны, и правда встречаются в жизни. Насколько персонаж Екатерины Вилковой — собирательный образ?
В моем фильме есть безусловная часть меня, моей сестры, друзей, кого угодно. Когда ты живешь по привитым с детства принципам — это непросто. Ты изначально воспринимаешь мир и каждого человека открыто, впускаешь его в свою жизнь. И тогда происходит обратная реакция. Приведу пример: один из проектов, над которым я работала, — это документальный фильм о долгожителях. Никогда не забуду совет от 108-летней женщины: «Не делай добра». Я сначала опешила, потом попросила объяснить, что она имела в виду. По ее логике, когда делаешь добро, «принимающая» сторона это воспринимает не всегда с благодарностью. «Мне делают добро, потому что Я такой хороший». В человеческой природе принято себя ставить на первое место.
Героиню «Сказок Гофмана» на 99% окружают люди, которые считают, что ее интеллигентность — ответ на их поведение, а не природа самой Надежды. Это ловушка в первую очередь для самой Нади. Она всех любит, но не понимает, любит ли кто-то ее. Нужен же обмен энергией, которого не происходит. Надю воспринимают как странную, непонятную, старомодную, а она просто пытается до кого-то достучаться.
Надо воспринимать людей, на мой взгляд, понимая их амплитуду
Говоря об окружающих персонажах… Не знаю, было ли это так задумано, но герой Максима Стоянова, муж Надежды, получился абсолютно гнусным.
Это герой, который не считает, что любовь имеет значение в жизни. Вот у каждого человека есть свой максимум: у Виталика он мизерный, а у Надежды огромный. Он на своем уровне ее любит, но просто его максимум — как у других минимум, такая планка. Виталик по-другому любить не умеет, в его семье, похоже, так было не принято. Надежда стала свидетельницей его несостоятельности, поэтому и попадает под горячую руку. Очевидно, что действия Виталика ужасны: он живет за счет Надежды, в ее квартире. Но воспринимает это ровно так, как объясняла мне долгожительница. Не «Надя благородно помогает мужу справиться с проблемами», а «он такой прекрасный, поэтому любая мечтала бы занять место Нади». Не думаю, что он отрицательный персонаж, таких много. У него же тоже есть мечта — просто заключается она в покупке машины. Дальше будут, наверное, зимние колеса. Виталика в этом нельзя обвинять, он такой. Надо воспринимать людей, на мой взгляд, понимая их амплитуду. Страшно, когда люди с такими кардинально разными амплитудами живут вместе.
Сделать фильм полупрозрачным было одной из задач
Почему амплитуда Надежды раскрывается через руки?
Руки — это уверенность Нади в себе, та ее часть, которую сочли красивой. Через руки она начинает быть ближе к настоящей жизни. Есть убеждение, что нужно отругать человека, и он станет лучше, а некоторых можно похвалить — и они расцветут. У Нади как раз такой случай. Руки — крючок, за который она может ухватиться и вытянуть саму себя. Гарик, персонаж Евгения Цыганова, хватает ее за руку. Неизвестно только, вырвется ли Надя в итоге из болота. Она не станет писаной красавицей или, наоборот, хамкой, не перестанет извиняться, но попадает в круг людей, которые ценят Надю такой. Руки для нашей героини — это крылья, которые могут помочь ей взлететь.
Не было варианта сценария, в котором будущее Нади чуть более определенно?
Неизвестно, что там дальше. Можно спекулировать, как сложится ее судьба, с кем она будет счастлива, но мы этого не знаем. Зато точно можем быть уверены, что Надя наконец смотрит на мир не одним глазом, как делала это на протяжении фильма. Она наводит резкость, фокус, чтобы понять свое теперешнее место. Для меня этот финал важнее. Надя не боится встретиться с собой и открыться миру.
То есть, желтоватое, размытое визуальное решение в фильме сделано именно потому, что Надя не сразу видит реальность четкой?
Можно и так сказать, да! Мы со съемочной группой и оператором Константином Эсадзе перед съемками разработали пантоны, палитру, точно понимая, какие цвета мы хотим использовать в нашей картине. Выбранные цвета не случайны. Сделать фильм полупрозрачным было одной из задач, хотя совсем убрать резкость технически мы не могли.
Начав заниматься кино в 17 лет, наконец-то сняла его в 50
Изначально показалось, что желтые оттенки добавляют нафталина.
Так и есть, это же «совок», простите. Сейчас почему-то принято то время воспевать, а я отношусь к поколению, которое этого совсем не хочет. Застиранные пакеты и собранные банки от газировки — не то, к чему хочется возвращаться. Мир Нади отличается от того, что ее окружает, она живет в мечтах. Реальность вокруг героини монохромная, однообразная и скучная, там нет места пестроте. Возможно, самое красивое в жизни Нади — театральный гардероб и городская библиотека. А домой она возвращается в роскошь нищеты.
Получается, Надежда — собирательный образ поколения?
Конечно. Такие люди покупают про запас, не позволяют себе что-то выкинуть. Она живет в квартире, доставшейся ей от мамы, там ничего не изменилось. Но наша героиня не материальная, она живет в мире сказок, вне времени. Волей судеб девушка XIX века выходит за Виталю. Потому что положено выходить замуж, потому что так принято. Кем и почему — непонятно, но так принято. Надя хочет жить по общепринятому сценарию и не сразу понимает, что он ей не подходит.
Я чистый лист и я могу снимать кино
Почему вы решили использовать закадровый голос?
В любой сказке есть сказочник. В нашей истории такой инструмент необходим. Первый сценарий был литературным, и какие-то элементы были очень важны, их нужно было оставить. Скажу честно, я не фанат закадрового голоса. Чаще всего это выглядит как беспомощность, невозможность рассказать полную историю. «Сказки Гофмана» могут существовать без закадрового голоса, но с ним они гораздо интереснее.
«Сказки Гофмана» — ваш первый полнометражный фильм, хотя съемочный опыт у вас внушительный. Как так вышло, что фильм случился только сейчас?
Я поступила во ВГИК в 1989 году на режиссерский факультет. На курсе было две девушки — я и моя любимая подруга Ирина Гедрович. Нам тогда говорили, ну, так у вас еще девушек много! Я сняла три учебных работы, взяла около сорока призов, все начиналось хорошо, но были девяностые годы. Не на что было жить, нужна была работа, и я вытянула свой счастливый билет — мне предложили снимать рекламу. Дальше появились клипы, документальное кино, в конце десятилетия я создала свое агентство.
Хоть я начинала с короткометражных фильмов и всегда грезила именно о кино, во мне видели только рекламного режиссера. В 1992 году я получила гран-при от Питера Гринуэя — он же расписался у меня в зачетке за курсовой фильм. Старт был очень мощный, но внешним обстоятельствам трудно было противостоять. Потом я очень хотела ребенка: говорила себе, что кино я сниму всегда, но родить должна сейчас. Потом у моего сына обнаружили сахарный диабет, принятие болезни тоже заняло время. Я только недавно поняла, что, начав заниматься кино в 17 лет, наконец-то сняла его в 50. Так сложилось.
Вам не странно было находиться на фестивале «Короче» в одном ряду с режиссерами-дебютантами, у которых за плечами не такой большой опыт?
«Сказки Гофмана» действительно мой первый полнометражный фильм, но все-таки я ни черта не дебютант. Я снимала много и могу сказать, что уже дисциплинированный режиссер с полным пониманием процесса. Мне было как минимум неловко. Мы спорили с моим продюсером Катей Филипповой: если картине ничего не дадут, скажут, что я даже среди дебютантов ничего взяла, если наградят — ну правильно, какой же я дебютант? Конечно, в итоге я с этой ситуацией смирилась. Так сложилось, что дебют случился только сейчас. Я бросила все, оставила свое агентство, и теперь действительно стала дебютантом. Компромиссов быть не может. Я чистый лист и я могу снимать кино. Мой дебют состоялся скорее в качестве автора сценария.
«Сказки Гофмана» — удачный проект? Не каждый фестивальный фильм выходит в прокат…
Мы снимали в очень тяжелый период, в феврале 2022 года. Надо отдать должное Кате, которую я не перестаю благодарить. Она всегда говорила: напиши сценарий, и я помогу. Но есть нюанс: когда работаешь с друзьями, ответственность повышается, ведь их нельзя подвести. Катя снимала с меня три шкуры — вся дружба оставалась за съемочной площадкой. Когда мы закончили, я сказала: «Какое счастье, ко мне вернулась моя подруга!». То, что нас заметили НМГ, большая радость и заслуга Кати — мы вообще не рассчитывали на широкий прокат. Я безумно ей благодарна: когда артисты отказывались от участия и все летело в пропасть, она всех собрала и запустила в работу. Фильм на 90% состоит из сердец людей, которые над ним работали. Мы работали на идею, могу вас заверить. Видимо, это сработало.
Читайте также
-
Самурай в Петербурге — Роза Орынбасарова о «Жертве для императора»
-
«Если подумаешь об увиденном, то тут же забудешь» — Разговор с Геннадием Карюком
-
Денис Прытков: «Однажды рамок станет меньше»
-
Передать безвременье — Николай Ларионов о «Вечной зиме»
-
«Травма руководит, пока она невидима» — Александра Крецан о «Привет, пап!»
-
Юрий Норштейн: «Чувства начинают метаться. И умирают»