Жора Крыжовников — Ойленшпигель
Андрею Першину, работающему в большом кино под творческим псевдонимом Жора Крыжовников, исполняется 45 лет. «Сеанс» по этому случаю достает из архива текст Дениса Горелова о режиссере. Он написан еще до «Слова пацана» и даже до «Звоните ДиКаприо!», но актуальности не потерял.
Вакансия ведущего выразителя национального «эго» после смерти Балабанова осталась пустой. На нее с разной долей оснований и осознанного прицела претендовали Бондарчук и Лебедев, Буслов и Велединский, Учитель и Сидоров — но каждому как будто не хватало еще одной успешной картины. Место требовало любви масс и ярлыка от образованщины, ювелирного чутья народного нерва и пассионарного наплевательства на сословные комильфотности. Пришел человек с наглым псевдонимом, ушлой ухмылкой, анамнезом постановщика караоке-шоу и стал громко слагать национальную матрицу из плебейского шансона, скверного поведения, пьяного угара и постыдных привычек.
«Лед»: Дальше — тоньше, пожалуйста
Именно вопрос рацио встал первым: насколько автор жжет нутряными дремучими токами, а в какой мере осознает содеянное
Свадебные торжества много всякого говорят о нации, что она предпочла бы и скрыть, — недаром сценой бракосочетания начинаются «Крестный отец» и «Убей Билла», недаром у нас она иллюстрирует самые крутые общественные разломы от «Малиновки» до «Маленькой Веры». Успеху «Горько» ни в коей мере не помешал великий четырнадцатого года раскол образованного сословия по линии «родина—свобода» — напротив, каждая из сторон увидит в фильме подтверждение своих фобий и фанаберий. Одни — бесперспективное стадо с блатными ухватками, другие — диких, но симпатишных стражей сакрализованных семейных ценностей. Причем правы будут оба. Только парадоксальный синтез отвращения и симпатии — правильный код для прочтения русского «я», и только выросший в ядерном Сарове Крыжовников очевидным образом владеет шифровальной книгой.
«Горько!»: Особенности национальной меланхолии
Кстати, именно вопрос рацио встал первым: насколько автор жжет нутряными дремучими токами, а в какой мере осознает содеянное. «О новом Гайдае говорить пока рано», — проболтался вскользь «Коммерсантъ», и тем ткнул в «молоко»: это по первым трем фильмам Гайдая о рождении чего бы то ни было говорить было рано, а хитрый прищур Першина-Крыжовникова наводил на самые смелые подозрения сразу. Нации фатально недоставало позитивной программы, а сделанное в этом направлении отдавало сусальностью или милитаристским блефом. Из самых удалых бандитских саг не сделаешь «Голубого огонька», а митьки так никого и не победили, потому что не хотели.
«Горько! 2»: Еще один год
Крыжовников же набивал руку как раз на постановках «Голубых огоньков» — жанра глубоко консенсусного, что для всенародного акына принципиально. К тому же пробные короткометражки о карманном драконе, роботе-волшебнике и актере на кинопробах исподволь выявляли, насколько режиссер озабочен виртуозной манипуляцией той нутряной дичью, в которой ошибочно подозревали его самого. Сиквел «Горько», не принеся ожидаемых коммерческих выгод, зафиксировал репутацию, а «Самый лучший день» (отвратное название, несмотря на очевидный отсыл к макаревичской «Битве с дураками») стал заведомым рождественским хитом на десятилетия вперед — что весьма немногим фольклористам удается. А также безошибочным индикатором национального чувства.
И если вас не кладет на лопатки снятый одним куском в лодке, автобусе, на пожаре и в кордебалете гимн I will survive; если рукопашная ветерана ВДВ Дарта Вейдера с Чебурашкой и Плюшевым Кроликом не ввергает вас в патриотическую смеховую истерику; если вы не переменили отношения к уральскому пельменю С. Ю. Светлакову с брезгливого минуса на теплый плюс и не замечаете в чудовищной песне Сердючки «Все будет хорошо» чудно-чардашного скрипичного проигыша; если вас не колышет наблюдение артистом Боярским со стороны за исполнением шлягера «Зеленоглазое такси» и не веселит хор маленьких лебедей с песней о продуваемых всеми ветрами войсках, а кадры, в которых жена режиссера Ю. И. Александрова […] монтировкой по ментовозке под «Один раз год сады цветут», не кажутся вам грандиозным национальным автопортретом — то, может быть, вы не в том месте родились? Может, вы ошиблись адресом, профессор? Нет-нет, никто не гонит, боже упаси, — но может быть, в другом месте будет лучше? Зачем мучиться?
