«Нежность повседневной жизни» — Наталия Кончаловская о фильме «Всё время на свете»
29 февраля стартуют спецпоказы камерной мелодрамы о нескольких днях из жизни молодой пары под названием «Всё время на свете». В главных ролях — Денис Прытков и Даша Котрелёва. О том, как избежать ссор и полюбить обыденность, Павлу Пугачеву рассказывает режиссер Наталия Кончаловская.
Начну с очевидного: расскажите, как проходил кастинг.
Даша Котрелева приходила еще на пробы «Первого снега», моего полнометражного дебюта, но тогда мне показалось, что Юля Шульева больше подходит на эту роль. Но Дашу запомнила, и когда началось «Всё время на свете», сразу предложила ей этот проект. Что касается мужской роли, то нужен был мягкий персонаж, и найти такого парня-актера было на самом деле непросто — все уходили больше в мужественность, а мне хотелось другого, поэтому пробовали разных, и Денис — один из первых, на кого кастинг-директор мне подсказала обратить внимание. Кстати, на «Первый снег» он тоже пробовался.
Просто вопрос кастинга, мне кажется, имеет здесь особое значение, поскольку весь фильм в кадре по сути только два актера, и мне интересно, насколько они участвовали в разработке своих персонажей и были ли вовлечены именно в текст.
Изначально я думала, что это будет такое более «экспериментальное» кино, построенное на импровизации, как у Майка Ли, но я быстро поняла, что есть конкретные вещи, которые я хочу сказать и передать. Текст был целиком написан мной, но потом мы вместе с актерами создавали этих персонажей. Была и некоторая доля импровизации.
Круто, когда вы растете вместе
Мне скорее интересно, насколько актеры вносили в текст самих себя. Как у Линклейтера в трилогии «Перед…», где Итан Хоук и Жюли Дельпи были практически соавторами. Или хотя бы на уровне: «А я бы вот так сказал… Может, что-то еще добавить или сократить реплику?»
Конечно, такое было, но в основном, актеры все равно мне доверились, а я их вела. Некоторые сцены мы снимали несколько раз на разных этапах, и это было круто, потому что в какой-то момент ребята начали быть этими персонажами, чувствовать их. Например, первую сцену мы сняли в самом начале и в самом конце. И во втором варианте, естественно, намного больше было импровизации и свободы — именно она и вошла в монтаж, потому что ребята свободно чувствовали себя как пара. В этой сцене больше всего именно от них.
Сколько длился репетиционный период и был ли он вообще?
Вот как раз после «Первого снега», который был снят в строгих индустриальных условиях, мне хотелось снять что-то более свободное, как мои короткие метры, очень маленькой командой. Мы просто арендовали квартиру у знакомых, Денис приехал из Питера, жил там, и мы вдесятером, всей нашей маленькой командой, приходили туда каждый день с восьми утра. Репетиционный и съемочный периоды были тесно сплетены. Это длилось месяц, но непосредственно съемочных дней было восемь — по сцене за смену. Примерно так же делал Джон Кассаветис. Он меня очень вдохновляет, обожаю его.
Хотелось показать, что нестыковки присутствуют во всем нашем общении
Фильм снят несколькими очень длинными дублями. Как вы аргументировали актерам и группе решение снимать именно так?
Аргументировать не пришлось. Для актеров это не особо что-то меняло… хотя нет, было некоторое давление, чтобы в одном дубле все было хорошо. Это был интересный челлендж — как развести мизансцену так, чтобы снять одним кадром, показать несколько отрывков жизни пары. Все это мы вместе с актерами и оператором придумывали.
Сейчас Мария Фалилеева в числе перспективнейших операторов российского кино: она работала над «Фрау» Мульменко, «Привет, мама» Малаховой, и вы с ней два фильма сделали. Можете про нее немного рассказать, как вы начали вместе работать и на чем сошлись?
Да, Маша — просто жемчужина, у нас симбиоз. Меня с ней познакомил Саша Симонов, мой друг-оператор. Маша заканчивала КиТ и искала проект для дипломной работы, и я подумала: почему бы и нет? Я почти не знала Петербург, но написала сценарий короткометражного фильма «Весна» и приехала туда. С тех пор мы с ней снимали почти все мои работы, а «Первый снег» стал полнометражным дебютом и для нее, и для меня. Круто, когда вы растете вместе.
Во время просмотра и «Первого снега», и «Всего времени на свете» в голове вертелось определение «скандинавский темперамент». Как вы для себя и актеров объясняли решение обойтись без кульминации и вообще эмоциональных качелей во «Всем времени на свете»?
Мне хотелось показать то, что обычно не показывают в кино — обычную жизнь пары. Когда как будто ничего не происходит. Это не значит, что они не ссорятся или что у них нет эмоциональных пиков, но мне хотелось показать вот это затянувшееся время — когда кажется, что так будет всегда. Это вроде бы скучно, но надо найти в этом, прежде всего для себя, красоту, поэзию. Конечно, актерам было сложно, потому что это не типично, особенно для русского темперамента.
Знаете, во «Властелине колец» я люблю первую часть, когда они еще просто живут, копаются в саду, в огороде, а потом начинается — и вот зачем это началось? Пусть бы там сидели, а мы бы наблюдали за жизнью хоббитов. Мне очень нравится повседневность. Например, Шанталь Акерман в «Жанне Дильман» делает искусство, просто показывая, как женщина чистит картошку в течение пяти минут. Я, конечно, на это не претендую, это радикально, но мне было интересно показать то, что не показывают.
Все можно решить разговорами
К разговору про темперамент. Я все ждал момента, когда конфронтация будет открытой, потому что там есть такие крючки, которые должны рвануть, но их нет, и это скорее хорошо. Короче, почему герои не ссорятся?
Мне кажется, что это скучно — это какие-то очень прямолинейные вещи, которые мы много раз видели. Меня еще спрашивали, почему герои не занимаются сексом в кадре — ну, тоже очевидно. Хотелось показать, что нестыковки присутствуют во всем нашем общении, даже если не в открытую. Например, про фильм Баумбаха «Брачная история» я подумала: «Это же не брачная история, это история о том, как они орут друг на друга и ссорятся весь фильм».
А у вас есть ясная картина, что с героями и их отношениями будет дальше?
Конечно, у меня есть какие-то мысли, но мне нравится играть на неоднозначности, на каких-то тонких вещах, когда каждый может что-то свое в это вместить. Вот у нас были показы в Архангельске и Северодвинске, и это потрясающе, насколько по-разному люди воспринимают это кино, там были такие споры насчет того, любовь это или не любовь, любят они друг друга или не любят… Я не думала, что это кино может быть настолько неоднозначным, и мне нравится, когда нет вопросов «чему оно учит?», «какая мораль?» Когда каждый может увидеть в этом что-то свое, свой финал или не финал — для меня это важнее. Кино должно давать больше вопросов, чем ответов.
Что за песня играет на финальных титрах? Ее специально для фильма записали?
Да, мы ее хотим сейчас выпускать. Это композитор Ксения Кручински, с которой я работала на фильме «Первый снег», и Пола Каспарс — у них совместная группа «Ксюша», которая сейчас набирает популярность. Они специально написали песню, мы ее вместе разрабатывали. Мне кажется, что она удалась — вроде грустная, а вроде светлая.
Стоит ли ждать проката? Я скорее к тому, насколько для вас принципиален кинотеатральный опыт просмотра этого фильма. Мне он кажется очень камерным, уютным, его здорово даже на ноутбуке смотреть.
Я согласна, но вопрос скорее в адекватности проекции. Мне хочется, конечно, чтобы фильм нашел своего зрителя. Но да, это очень камерное кино, поэтому условный первый зал «Октября» — это нереально. Я, конечно, понимаю, что это кино не для совсем широкой аудитории, а для определенного зрителя, но мне важно, чтобы он нашелся. Широкого проката не будет, это не адекватно проекту, но мы готовим специальные показы.
Столько причин, почему может не сложиться, даже если вроде нормально живут
На какие фильмы вы опирались? Были ли конкретные источники вдохновения, поле, на котором хотелось поиграть?
Конечно, один из фильмов, о котором я думала — это «Сцены из супружеской жизни». Я обожаю Бергмана, но мне как раз хотелось идти от обратного, у него там пик эмоциональный, а мне хотелось наоборот. Еще, наверное, Чехов. У него тоже часто все пиковые моменты находятся вне. Но это такие мастодонты. Что же касается непосредственно киноязыка, то референсов не было. Мы его делали как эксперимент — не знали, что получится.
А вы смотрели «Малькольм и Мари» Сэма Левинсона?
Смотрела, но там опять же сплошные пики. Я немного устала от этого, но может, дело в моем темпераменте. Я знаю, что многим людям нравится такое смотреть, но я ненавижу ссоры, я не конфликтный человек вообще и считаю, что все можно решить разговорами.
Ссоры на экране вообще странно смотрятся. Когда вышла «Брачная история» Баумбаха, мемом стал момент c кричащим Адамом Драйвером, но ведь в жизни подобные драматичные моменты ровно так нелепо и выглядят. И в этом плане пассивно-агрессивный разговор при совместном развешивании белья может сильнее работать, чем прямая конфронтация и битье посуды.
Мне хотелось сделать фильм не про разрыв, а про моменты, которые делают пару — парой, в которых все могут себя узнать. Хотелось дать нежность повседневной жизни, для меня она есть там все равно. Кино не про то, что им плохо друг с другом, а про хрупкость человеческих отношений. Столько причин, почему может не сложиться, даже если вроде нормально живут и все хорошо. Я это так вижу.
Еще вопрос, который не хочу, но не могу не задать. Отец уже видел фильм? Сказал что-нибудь?
Нет, не видел.
А вы хотите показывать?
Наверное, я на таком этапе, когда я переросла желание «пап, я сделала, посмотри», которое было у меня раньше. Конечно, я его очень ценю как режиссера, художника. Его мнение мне было очень важно в самом начале, когда я начинала снимать. Я показывала ему «Первый снег», и он дал очень важные советы, но в какой-то момент я поняла, что наши мировоззрения настолько разные, что я делаю совершенно другое кино, поэтому мне стало не так важно иметь фидбэк, и я этому рада. Но на премьеру, конечно, позову — если будет в Москве, думаю, он с удовольствием придет, и вообще он очень меня поддерживает в этом.
Читайте также
-
Самурай в Петербурге — Роза Орынбасарова о «Жертве для императора»
-
«Если подумаешь об увиденном, то тут же забудешь» — Разговор с Геннадием Карюком
-
Денис Прытков: «Однажды рамок станет меньше»
-
Передать безвременье — Николай Ларионов о «Вечной зиме»
-
«Травма руководит, пока она невидима» — Александра Крецан о «Привет, пап!»
-
Юрий Норштейн: «Чувства начинают метаться. И умирают»