Любовь Аркус
Любовь Аркус

В Японии боятся фильма об Императоре


Эссеист, публицист, автор переводов произведений Чехова, Ахматовой, Окуджавы и многих других. Принимала активное участие в создании киноклуба «Эйзенштейн». Работала переводчиком и координатором на фильмах «Восточная элегия», «Смиренная жизнь», «Дольче»,
«Солнце».

Хироко-сан, каково ваше личное отношение к императору Хирохито и к событиям, о которых идет речь в фильме «Солнце»?

Это очень сложный вопрос. И он во многом связан с историей моей семьи. Мой отец еще в детстве всерьез увлекся Россией, выучил язык и поступил на факультет русской литературы. Хотя наше правительство относилось тогда к Советскому Союзу крайне негативно. Например, для фамилии «Ленин» создали специальный иероглиф: «Ле» — злобный, «нин» — жестокий, холодный. В институте отец участвовал в политическом кружке «Красная Речь», потом стал одним из лидеров антивоенного студенческого движения, был арестован. Шли повальные аресты писателей, интеллигентов, священников…

Мой дед, крупный специалист по агрономии, получил высокий пост на Филиппинах, которые в то время были японской колонией. Он сумел вызвать сына к себе и тем самым спас ему жизнь. Когда Чан Кайши сформировал свой Единый национальный антияпонский фронт, была объявлена всеобщая мобилизация. Всех мужчин с этого острова (он назывался Хайнам) послали на юг, и живым не вернулся почти никто. Но офицер на призывном пункте сказал моему отцу: «Ты против войны, и ты прав. Япония скоро потерпит поражение. Ты должен до этого дожить». И выдал отцу справку, что тот негоден к военной службе.

Потом остров был освобожден от японской армии. Всех японцев, даже детей и женщин, арестовали и посадили в лагерь. И моего отца тоже. Но на сей раз его спасли… китайцы. Они приносили ему еду в знак признательности: отец был единственным из японцев, кто не позволял себе издевательств над депортированными китайцами.

Потом наше правительство послало корабли, чтобы вывезти с Хайнама своих пленных. Но отец отказался уезжать — а корабль разбомбили американцы, и наша семья долгое время была уверена, что отца нет в живых.

В те годы не было семьи, которую горе обошло бы стороной. Мамина подруга сидела в тюрьме и после перенесенных там пыток сошла с ума. Через несколько лет она как будто пришла в себя, вышла замуж, — но до конца жизни была больным человеком: кричала во сне, боялась, оглядывалась… Ее дух был сломлен.

Так что не было у меня к императору никакой особой любви, да и не могло быть. Но в моей памяти остались отцовские слова, обращенные к его отцу, моему деду: «Император — всего лишь человек, и к нему у меня претензий нет, я выступаю против императорского строя». Это помогло мне понять точку зрения Сокурова.

Как вы думаете, насколько характерно для Японии такое отношение к императору и строю? Или оно распространено только в среде интеллигенции?

Пространство нашей страны очень мало, поэтому в японском менталитете глубоко укоренен принцип: не навязывать другому свою точку зрения. Вот почему у нас не в чести громкие дискуссии, дебаты, ссоры.

К императору в Японии принято было относиться как к богу. В каждой компании, в каждом учебном заведении, в каждом доме обязательно должна была висеть фотография императора — «настоящая тень фигуры бога», если переводить дословно. Каждое утро мужчины должны были снимать шапку перед этой фотографией, женщины — кланяться. По утрам всюду, начиная с детских садов, проводились собрания с торжественной клятвой императору. В одной из школ произошел пожар, и фотография императора сгорела. Директор школы покончил с собой.

А потом правительство приняло закон об охране общественного порядка, предписывающий арест за любое антиправительственное или антивоенное высказывание. Стоило где-то собраться группе людей, сразу неподалеку появлялись жандармы. Около нашего дома они стояли все время. Такой был период.

Как менялось отношение к императору в Японии на протяжении второй половины века?

На руководящие посты тогда пришли люди, прошедшие войну. Для них было очень важно, чтобы война не повторилась. Однако ситуация была непростой. После войны у нас в Японии верховодили американцы: писали нам конституцию, насаждали свое понимание демократии. Но ведь в Америке тоже шла борьба: между теми, кто за мир, и теми, кому нужна война. И тем не менее они считали возможным и необходимым, к примеру, вмешиваться в нашу систему образования: внедрили цензуру, переписали все учебники. Особенно по истории, где про Хиросиму осталась одна строчка: «6 августа 1945 года на город была сброшена атомная бомба». Кто сбросил, зачем — непонятно. Когда некоторое время спустя опросили японских школьников, большинство из них заявило, что атомную бомбу сбросил Советский Союз. В Китае, Корее, Сингапуре и Индонезии наши туристы весело фотографируются на фоне памятников погибшим — погибшим от рук наших же солдат. Истории у нас никто не знает.

На самом деле никто и не верил, что у императора божественное происхождение. Просто так легче (до сих пор легче), когда имеется добрый царь, который за всех думает. Никому не хочется личной ответственности, никому.

Благодаря Сокурову я многое перечитала и передумала. Однажды мне удалось поговорить с человеком, который сегодня играет большую роль в правительстве. Я спросила: «Почему американское кино занимает в японском кинопрокате больше 90%? Японии ведь это крайне невыгодно». Он ответил: «Это вечная благодарность Америке. За то, что наша капитуляция — не была капитуляцией. За то, что у нас был сохранен государственный строй». И это мне открыло глаза. Япония не изменилась по сути. Никакого осмысления истории, никакого раскаяния в Японии не было. Шиньски Киши — один из виновников войны — в шестидесятых годах даже стал премьер-министром. Народ не то чтобы обманули. Его приучили не думать.

Как я поняла, отношение к императору и его поступку у японцев довольно сложное… Что-то вроде «да и нет не говорите, черное и белое не называйте». Насколько же трудно было искать исполнителя главной роли, как был найден Огата-сан?

У Александра Николаевича, надо сказать, поразительная интуиция. На роль Императора было четыре кандидата. Но мы очень рекомендовали именно Огата-сан, посылали Сокурову диски с его фильмами и моноспектаклями. Он ведь моноактер — как, кстати, и Леонид Мозговой. У него своя небольшая студия с маленькой сценой, где всегда аншлаги. Он очень популярен — и в Японии, и в Лондоне, и в Париже. В его репертуаре более трехсот спектаклей. Он играет людей разных профессий, молодых и старых, мужчин и женщин, детей — и даже собак.

Насколько я знаю, японское кино всегда избегало даже упоминания о Хирохито. Правда ли, что показывать «Солнце» в Японии рискованно?

Да, это действительно опасно. Наши крупные прокатные компании, как и телеканалы, «Солнце» показывать боятся. Такие уж мы, японцы: как бы чего не вышло. А мелкие компании не могут заплатить ту цену, которую назначила английская дистрибьюторская фирма «Вакс», владеющая мировыми правами на фильм. Сейчас только две небольшие компании не отказались от намерения купить для Японии «Солнце». Я им предлагаю составить альянс и купить права в складчину.

На протяжении столетий лет император являлся символом Японии. Власть могла переходить из рук в руки, но императорский статус оставался незыблем. Император и поныне является символом народа — так записано в конституции. Поэтому и сегодня воспринимается как божество. Особенно с тех пор, как правительство вернулось к цензурной практике. У нас теперь опять поют гимн и торжественно поднимают флаг. Собираются отменить Девятую статью конституции — о запрете на осуществление Японией военных действий. Вот уже солдат в Ирак отправили. Правительство мечтает о возвращении в довоенный период. Хочет опять иметь свою армию и своего бога. Еще в начале восьмидесятых, когда я работала на телевидении, нам было дано указание: обо всем, что касается императорской семьи, говорить в «вежливой форме» — есть такая в японском языке.

Разве у Сокурова не получилось в «вежливой форме»? Он ведь старался соблюсти именно таковую…

Дело в том, что о личной жизни императора ничего точно не известно. Когда мы готовились к фильму, удалось найти немногих свидетелей и участников событий из ближнего и дальнего окружения императора. Но добиться согласия на встречу, на разговор, оказалось делом невозможным. А секрет-то прост. У нас два года назад был принят закон о прослушивании. Отслеживаются телефонные разговоры, электронная почта, факсовые письма. О любом намерении становится известно наверху… Все же мне удалось собрать кое-какие материалы. Но очень многое Сокурову пришлось додумывать самому.

Правда ли, что у предыдущих фильмов Сокурова много поклонников в Японии?

О, да. Он чрезвычайно популярен в академических кругах, в университетской среде. Интеллектуалы и люди творческих профессий (писатели, поэты, художники, музыканты) — все они преданные поклонники фильмов Сокурова. К сожалению, ни один из фильмов не попал в широкий прокат. Однако «Восточную элегию» и «Смиренную жизнь» показывали по телевидению, и не по одному разу. В арт-хаусных же кинотеатрах шли чуть ли не все фильмы Сокурова, даже документальные. Самую большую аудиторию собрал фильм «Мать и сын».

Фильмы этого режиссера можно смотреть вечно. Там нет, как в американском кино, готовых ответов, которые подносят тебе на блюде. Втягивая в свое волшебное пространство, картины Сокурова побуждают к сотворчеству, стимулируют мысль.

Но люди слишком отвыкли думать. Нету времени, нету сил. Происходят какие-то глобальные изменения в самом человеке, в его физиологии. Оскудевает все, истощается. Когда Сокуров начинал работать над «Восточной элегией», он впервые приехал в Японию. Мы часто ездили в электричке. Он сказал мне: «Посмотри, они же спят, даже стоя, даже с открытыми глазами! Какая усталость скопилась в этом пространстве…»

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить