Стася Венкова: «Учеба у Соловьева похожа на переливание крови»
Вчера в Москве простились с Сергеем Соловьевым. На платформе CoolConnections можно посмотреть его последнюю режиссерскую работу — короткометражный фильм «P.S. Ути-ути-ути». Мы не думали, что повод для этой премьеры будет трагическим, Павел Пугачев поговорил с исполнительницей главной роли и автором сценария Стасей Венковой еще в октябре. Теперь непринужденная беседа об учебе и радости сотворчества — своего рода постскриптум.
Когда вы снимать начали?
Сейчас проверю, у меня записано. 29 сентября 2019 года.
Ты училась в режиссерской мастерской или в актерской?
Это актерско-режиссерская мастерская. Я хотела быть актрисой, но из-за того, что Сергей Александрович безумно интересно преподавал режиссуру, я уже с первого курса загорелась кино. Тогда он начинал работу над картиной «Ке-ды», в которой я могла сыграть одну из главных ролей, но продюсеры сказали, что я слишком мелкая, чтобы у меня был семилетний ребенок.
Сколько тебе тогда было лет?
17, я только-только поступила на первый курс.
Его двери всегда открыты — просто спроси.
Как вообще строилось обучение в мастерской? Вряд ли же вы просто приходили на пару и шли по учебному плану.
Нас было двадцать актеров и двадцать режиссеров. У актеров он не читал лекций, а смотрел наши этюды, давал свои комментарии. Режиссура мне стала интересна как раз потому, что с режиссерами он больше общался, делился опытом. Он часто рассказывал одно и то же, из-за чего иногда хотелось сказать: «Да, спасибо, Сергей Александрович, что в десятый раз рассказываете одну и ту же историю». (Смеется.) А потом начинаешь понимать, зачем все это. Кто-то из его выпускников… кажется, это была Яна Скопина, хорошо сказала: «Учеба у Соловьева похожа на переливание крови». Ты добровольно даешь руки, тебе что-то вкалывают, и ты наполняешься, постепенно понимаешь, как все устроено. Ему есть что сказать. Он будто бы ничему и не учил, а комментировал работы, делился лучами, мог направить, но это как раз самое важное.
А когда ты приходишь к Сергею Александровичу, то можно себя искать, «щупать».
Не стану скрывать, что у него есть свои вкусовые предпочтения. Кто-то мог принести сценарий, например, про мертвецов в порту, на что получал комментарий: «Едрить твою налево! Где ты в последний раз видел сотню трупов? Пошел вон!» Другой хотел снять фэнтези, но все понимали, что Сергей Александрович вряд ли это поддержит. Но тут есть важный нюанс. Если в конкретно этой истории есть что-то человеческое, личное, эстетически смелое, яркое, то он всегда к этому был открыт и мог поддержать, даже если заявка изначально была ему не очень близка.
Любимой фразой моих одногруппников было: «Нас никто ничему не учит». И мне в ответ всегда хотелось сказать: «Ребят, поднимитесь со стульев, позвоните ему, он открыт!» Сергей Александрович не такой человек, который будет сидеть и говорить: «Тебе надо вот так, а тут вот так». Нет, он всегда открыт к диалогу, его двери всегда открыты — просто спроси.
Нет страха стать мини-Соловьевым? Ты сказала про переливание крови, со стороны это звучит жутковато. Я общался с выпускниками различных режиссерских мастерских (и игровых, и документальных), и многие жалуются, что они учились определенному типу кино, после чего сложно перестроиться под что-то другое, попробовать себя в том, что могло бы не понравиться мастеру. У тебя нет самоограничителя в голове?
Хороший вопрос. Знаешь, я сейчас только начинаю осознавать, насколько мы с Сергеем Александровичем совпали в интересах, во взглядах на искусство. Если он мне что-то показывает, то, как правило, это становится моим любимым фильмом. Я не преувеличиваю и не подлизываюсь, это правда так. К сожалению, не у всех на курсе случались такие совпадения с мастером.
«Такая хорошая погода, поехали в Италию»
Нужно, конечно, опасаться штампов «фильмов Соловьева». Например, он часто просит актеров двигаться медленнее, — это его приемчик, из этого надо выпрыгивать, хотя повторить хочется. Когда я снимала сама, то ловила себя, что ставлю актерам схожие задачи, но они работают! Стоит актеру замедлиться, как он становится неземным. Так что, даже если ты и становишься похож на него, то это круто. Но я согласна с тобой, главное не потерять себя. У нас как раз была такая экспериментальная (хотя все его мастерские — экспериментальные) мастерская, что он разрешал нам делать все, что захотим. Вот чего уж точно стоит опасаться, так это сорока семи пьес Островского в Щепкинском училище, из которых состоит все обучение. Вот это страшно. А когда ты приходишь к Сергею Александровичу, то можно себя искать, «щупать». Никаких ограничений!
А какие фильмы вы разбирали? Наверняка что-то показывал. Не только же свое кино.
Еще бы! Во-первых, он познакомил меня с Бертолуччи. Показывал «Последний киносеанс» Богдановича. Еще он очень любит Годара, Трюффо, Висконти, Феллини, Антониони. Свои картины, кстати, он тоже показывает. Честно говоря, не помню, что из русского кино… А, точно! Хамдамова! Шутка ли, первое, что я услышала от него еще при поступлении, было: «А вы случайно не дочка Елены Соловей?» И так всю жизнь (Смеется.) Я уже не могу, хоть татуировку сделать с надписью, что нет, не дочка. С одной стороны, приятное сравнение. Кто знает, не была бы я на на нее похожа, может, не училась бы. Возможно, как раз это его и цепануло. Но все-таки думаю, что нет. Надеюсь, что-то еще было.
Там было написано, например: «По воде расстилается дым, девушка на дереве закуривает сигарету. Холодно».
Хорошо, ты уже несколько лет как выпустилась из мастерской. С чего начался «Ути-ути-ути»? Ты тогда еще училась?
Уже после выпуска мы с подругой Настей Теплинской и Сергеем Александровичем сидели в кафе, и Настя предложила: «Такая хорошая погода, поехали в Италию», на что он сказал: «А у меня как раз есть идея, мечта. Я всю жизнь мечтал снять кино на озере. Там, под Миланом, есть роскошное большое озеро, очень красивое». И я мигом ответила, что у меня как раз есть сценарий, где две девушки и озеро. Пообещала прислать на следующий день.
А этот сценарий правда уже был?
Естественно, никакого сценария не было. Пришла домой и за ночь написала заявку, которую потом перерабатывали и перерабатывали.
Как выглядел этот сценарий? Итоговая версия, по крайней мере. По фильму кажется, что он мог бы уместиться в пару предложений.
Он занимал две страницы и выглядел как… ощущенческо-описательское нечто. За четыре года учебы-жизни успеваешь узнать мастера и понять, что ему нравится. Сергей Александрович — такой человек, у которого все строится на образах. Ему не интересна конкретика, отточенные диалоги, описания героев, — он все придумает сам, все сделает, если у него отзовется. И отозвалось. Там было написано, например: «По воде расстилается дым, девушка на дереве закуривает сигарету. Холодно».
Звучит как хороший литературный сценарий. Долго шла подготовка к съемкам?
Все прошло очень быстро: и съемки, и подготовка к ним. У нас не было даже художника-постановщика, художника по костюмам. По хорошему, Сергея Александровича надо записать в титрах и как художника. Мы вместе ездили в секонд-хэнд, выбирали юбки, блузки. Я там в плаще моей бабушки, сумку мне друг подарил. Все выбиралось раз-раз-раз, очень быстро.
Может, и мужской взгляд, но есть разница между просто взглядом мужчины и взглядом режиссера, брата.
Как нашли финансирование? За короткий метр, даже если его снимает мэтр, мало кто берется.
Продюсер фильма — Антон Треушников, с которым Сергей Александрович делал «Ке-ды». Насколько я знаю, он сразу согласился поддержать картину. Оператор-постановщик Тим Лобов моментально собрал команду. Потом разные люди начали помогать. Например, когда еще даже не начался монтаж, мне позвонил Боря Нелепо: «Ты с ума сошла? Почему ты мне не позвонила? Быстро едем к Тихону Пендюрину в „Космосфильм“, монтируем, красим и отправляем в Роттердам». Так всё в итоге и случилось. Без Бориса не было бы ни фильма, ни Роттердама.
Как фильм приняли на Роттердамском кинофестивале? Ты туда тоже поехала?
Ездила, было очень интересно, очень. Зрителям, пришедшим на показ, было лет за пятьдесят. Все вышли со сверкающими глазами и широкими улыбками. Думаю, остались довольны. Что конкретно они думали про кино, я не знаю. Лично у меня был большой фидбэк по актерской работе.
В инстаграм ломились?
Да, писали в директ постоянно.
Ему все время казалось, что наш короткометражный фильм — это не законченное произведение
Самое время для деликатного вопроса, который все равно кто-нибудь задаст. Тебе нормально, что это такой максимальный male gaze?
Тут важно понимать, что это мой сценарий. Может, и мужской взгляд, но есть разница между просто взглядом мужчины и взглядом режиссера, брата. Допустим, кто-то другой прислал мне этот сценарий, тогда бы я прочитала и подумала, что это бесформенная фантазия, в лучшем случае видеоарт. Но я понимала, что нравится Сергею Александровичу, и как этот текст может преобразиться в его руках. Если бы его снимал кто-то другой, то ничего не получилось бы. Кроме того, это такое кино, которое я люблю сама. Мой любимый режиссер — Бертолуччи, что ты хочешь?
Что было после премьеры? Были планы еще поработать вместе?
Сразу после съемок мы с Сергеем Александровичем выпили шампанского и сказали друг другу: «Надо из этого писать полный метр». И дальше мы его писали. Я приезжала к нему в девять утра, а уезжала в девять вечера. Это потрясающий процесс, можно позавидовать. Утром помощница по дому варит сосиски с зеленым горошком, мы завтракаем, пьем кофе и начинаем писать. Ближе к четырем дня открываем Просекко, продолжаем писать, через пару часов делаем перерыв, потом возвращаемся к написанному и читаем вслух. Какое-то время обсуждаем, спорим, иногда жутко спорим, а потом даем друг другу пять. Сценарий готов, мы хотим его снять. Он называется «Ути-ути-ути», без «P.S.» в начале. Ему все время казалось, что наш короткометражный фильм — это не законченное произведение, а часть другого, большого произведения. Не то пролог, не то послесловие.
Не знаю, я этот постскриптум считываю вполне однозначно, как послесловие, итог.
Не исключено, что он это закладывал, но никогда в этом не признается.
Читайте также
-
Самурай в Петербурге — Роза Орынбасарова о «Жертве для императора»
-
«Если подумаешь об увиденном, то тут же забудешь» — Разговор с Геннадием Карюком
-
Денис Прытков: «Однажды рамок станет меньше»
-
Передать безвременье — Николай Ларионов о «Вечной зиме»
-
«Травма руководит, пока она невидима» — Александра Крецан о «Привет, пап!»
-
Юрий Норштейн: «Чувства начинают метаться. И умирают»