Высшие формы — «Труднопроизносимое» Надежды Щербаковой
Сегодня в «Высших формах» смотрим сделанный на базе Школы документальной анимации фестиваля «Рудник» анимадок Надежды Щербаковой о ее собственном нарушении речи. О личных мотивах и трудностях, с которыми пришлось столкнуться в работе, автор мультфильма рассказала Юрию Михайлину. Фильм будет доступен для просмотра в течение недели.
Я учусь на кафедре анимации УрГАХУ. Зимой у нас в Екатеринбурге проходит фестиваль «Кинопроба», на время которого всех студентов нашей кафедры стараются освобождать от занятий, чтоб мы успели посмотреть как можно больше новых фильмов.
В прошлом году Дина Годер и Александр Родионов представляли на «Кинопробе» программу Школы документальной анимации. Фильмы ее учеников удивительны своей искренностью. Я оказалась не готова к такому формату анимационного кино. Возвращалась домой под большим впечатлением и пыталась понять, что же именно меня так поразило. Поняла, что такое удивительное кино получается, когда человек снимает про то, что у него «болит».
Летом этого года я увидела, что Школа документальной анимации фестиваля «Рудник» снова открывает набор, и в тот же день отправила заявку на участие. Тема была для меня очевидна: я хотела рассказать про то, что болит у меня.
Хотелось рассказать в фильме, что я чувствую, когда больше минуты пытаюсь произнести один слог
Меня всегда тревожила моя речь и иногда невозможность этой речи — я всегда заикалась. Я часто сталкиваюсь с невозможностью наладить коннект с людьми, пока они не захотят меня выслушать, не раздавая советов, не пытаясь меня успокоить, не припомнив своего двоюродного дядю, который смог излечиться от заикания после похода к гипнотизеру. Отсутствие этого коннекта говорило мне, что никто не хочет со мной говорить, ни у кого нет времени слушать мою неритмичную речь. Следовательно, я не транслирую ничего настолько важного, ради чего можно было бы меня выслушать.
Хотелось рассказать в фильме, что я чувствую, когда больше минуты пытаюсь произнести один слог.
Перед поездкой в Школу я отправилась в свой родной город к родителям. Моя мама очень бережно хранит все мои детские фото, медицинские карты, направления, и среди прочего я нашла две тетради, которые велись логопедом в детском саду. Я не знала, пригодятся ли эти архивы, но решила на всякий случай взять.
Про сложное нужно рассказать просто, чтоб люди точно поняли, что ты говорил весь фильм
Весь первый день на «Руднике» мы обсуждали темы, с которыми каждый из нас приехал. На этапе обсуждения я выделила для себя две важные идеи. Первая — важно рассказать о том, как бы я хотела, чтобы со мной говорили. Может быть, люди и не знают, как реагировать, как себя вести при общении с заикающимся человеком.
Вторая мысль греет меня до сих пор. Наши кураторы Миша Солошенко и Сандрик Родионов говорили, что меня приятно слушать, что ритм моей речи уникален и красив. Эти слова перевернули мое отношение к заиканию. До этого я жила с мыслью, что люди страдают в диалогах со мной, что моя речь словно имеет какое-то внешнее неприятное проявление.
Дня два я ходила и сообщала каждому участнику «Рудника», как у меня не получается начитать текст
Александр Родионов помог уложить мысли в ясный, структурированный сценарий. Мне казалось важным рассказать в коротком метре про всю жизнь — и про коррекционный класс в школе, и про насмешливость детей в отношении сверстников, не похожих на них, и про то, как меня перевели на домашнее обучение, не сумев «скорректоровать» мою речь. Сандрик очень ненавязчиво меня направлял, и в процессе написания сценария я поняла, что не хочу ворошить прошлое, что самое главное — наладить настоящее. Поэтому отказалась от главы про школу. А тетрадь с медицинскими выписками осталась просто выразительным средством, говорящим о том, что сложности с речью появились у меня не вчера.
Финал фильма должен был быть жизнеутверждающим, чтоб зритель даже не думал меня жалеть. Поэтому в конце я говорю о человеке, с которым я будто и не заикаюсь.
Тема моей речи всегда казалась мне сложной. Про сложное нужно рассказать просто, чтоб люди точно поняли, что ты говорил весь фильм. От простоты я и отталкивалась. Все персонажи в моей работе сделаны из примитивов (кружок, треугольник, квадрат). Кроме того, супрематические композиции всегда меня радовали. Выбор открытых, локальных цветов (красный, желтый, синий, черный, белый) тоже был для меня очевиден.
Самым сложным, мучительным и одновременно интересным было записать текст. Понятно, что раз фильм про речь, зрителю нужно ее услышать. На первом этапе записи своей речи я очень сильно переживала и расстраивалась — слова рассыпались, мысли путались. Первая записанная мной на диктофон версия длилась семнадцать минут — не из-за количества сказанного, а потому, что я запиналась через каждую букву. Дня два я ходила и сообщала каждому участнику «Рудника», как у меня не получается начитать текст. Потом я собралась с духом, чтоб сделать новую попытку. Попросила нашего звукаря Лешу Воробьева помочь. Он оборудовал под студию звукозаписи гостиничный номер («Рудник» проходит на острове, где мы ограничены в ресурсах). Леша вышел из комнаты, оставив меня один на один с зумом и наушниками. Спустя час непрерывных попыток найти нужную интонацию и правильный ритм, я записала текст, которым была довольна.
Записать свой голос, свою такую нестабильную речь для меня уже было огромным шагом
Но все равно был огромный соблазн почистить текст, и я не устояла — в финальной версии фильма уже рафинированная речь. Местами мои паузы или повторения достигали полутора минут. Мне показалось, что и зрителю будет некомфортно и, кроме того, мне самой будет некомфортно. Это не совсем корректное сравнение, но всё же: когда на протяжении минуты не получается слово — это будто ты терпишь какую-то огромную личную неудачу, упал лицом в лужу. Ты готов терпеть эти неудачи и делить их с родными и друзьями, но не готов к тому, чтобы все люди узнали, как часто ты падаешь в эти лужи. Во всяком случае, я пока не достигла такой степени душевной свободы, чтобы не переживать по поводу несложившихся слов. Записать свой голос, свою такую нестабильную речь для меня уже было огромным шагом.
Со звуком и с шумами мне хотелось обойтись очень деликатно. Была мысль поставить какое-то музыкально-шумовое сопровождение, чтобы зритель не оставался один на один с моей речью. Но любая музыка имеет свой ритм, настроенчески перестраивает фильм, и легко уйти в излишнюю драматизацию или качнуть лодку в сторону преуменьшения проблемы. Но так как изображение достаточно условное, нужно было его поддержать соответствующим звуковым рядом, чтобы зрителю было проще считать происходящее. Решено было вставлять только окружающее шумы (рычание собаки, стук камней, плеск воды).
Школа длилась всего десять дней, и я не успела доделать фильм там — был только аниматик и одна готовая сцена супрематического детского сада. Я продолжила съемки в Екатеринбурге, на базе нашей кафедры.
Мне было очень важно показать фильм своим родным и друзьям. Я переживала, как они воспримут. Они радовались, что это высказывание состоялось. Мне особенно приятно, когда родители друзей показывают мой фильм другим людям, а те еще кому-то.
