Михаил Трофименков
Михаил Трофименков

Убийственный Париж


Эта книга не про кино, хотя в ней присутствуют кинематографические мотивы; это не совсем путеводитель, хотя она построена как путеводитель. Скорее, это некоторая пародия на путеводитель: все как положено, все двадцать парижских округов, пятьдесят адресов и пятьдесят документальных новелл, каждая из которых связана с преступлениями и с культурой.

Почему я вдруг стал писать о гангстерах, заговорщиках и людях, помешанных на теории заговора, как был помешан (впрочем не без основания) один из моих героев — Леон Доде, сын Альфонса Доде (того самого, который написал «Тартарена из Тараскона»)? Почему я стал писать о Сименоне не как о писателе и киносценаристе, а как о человеке, в молодости замешанном в очень мрачной уголовной истории, в зрелости игравшем частного детектива и позже очень некрасиво проявившем себя во время оккупации.

Безумный Пьеро. Реж. Жан-Люк Годар, 1965

Толчком к созданию этой книги стали два слова: безумный Пьеро. Я защитил диссертацию про «новую волну», и для меня эти слова были только названием фильма Годара 1965 года — того самого фильма, после которого Луи Арагон написал, что современное искусство — это и есть Жан-Люк Годар, современное искусство — это «безумный Пьеро». Я относился к этому словосочетанию просто как к безумно красивому названию, которое никак не связано не только с реальностью, но даже с самим фильмом. Короткое сюрреалистическое стихотворение из двух слов: «Безумный Пьеро».

Но однажды, двадцать с лишним лет назад, я купил в Париже книжечку автора, о котором я тогда ничего не знал, но которого с тех пор полюбил. Его звали Альфонс Будар. Книга называлась «Великие преступники», и, открыв оглавление, я с удивлением обнаружил, что Безумный Пьеро — это совершенно реальный человек. Сейчас французы уже стали забывать о нем, но в 1965 году человек по имени Безумный Пьеро был настолько известен, что даже упоминания о нем были запрещены. В том же 1965 году, когда Годар снял «Безумного Пьеро», Ив Буассе (который теперь классик французского полицейского и политического кино, который потом поставил «Следователя по прозвищу Шериф», «Женщину-полицейского», «Летнюю жару» и так далее) пытался дебютировать фильмом «Безумное лето», в котором хотел рассказать настоящую историю Безумного Пьеро, — и цензура не позволила ему этого сделать.

Безумный Пьеро, которого в реальности звали Пьер Лутрель, погиб, когда ему было 26 лет. За свою короткую жизнь он сменил несколько кличек: его звали Пьеро-Чемодан, его звали Пьеро-Автомобиль, и, наконец, уже перед самой смертью он приобрел кровавую кличку Безумный Пьеро. За свои двадцать с небольшим лет жизни он успел побывать налетчиком, гангстером, сотрудником гестапо, и сразу же — героем Сопротивления, отважным подпольщиком, потом агентом французских голлистских служб, а потом снова гангстером. Можно сказать, что Безумный Пьеро сфокусировал в себе нечистую совесть французской истории XX века.

Если говорить шире, такие персонажи, как Безумный Пьеро и другие герои моей книги, сконцентрировали, сфокусировали в себе дурную память XX века — века зыбкого и относительного, века ночи и тумана. Вообще, на страницах книги я старался создать именно ощущение ночи и тумана, населенного оборотнями, где, скажем, доктор-филантроп Петио, которого обожают во всех рабочих кварталах Парижа, оказывается маньяком, который убивает людей в годы оккупации, утверждая при этом, что он боец сопротивления, а люди, которых он потрошит и сжигает у себя дома, — на самом деле агенты гестапо.

Все зыбко, все странно. Одним из самых больших неприятных откровений, когда я работал над этой книгой, стала личность Франсуа Миттерана. Если вы прочитаете посвященные ему главы, то поймете, что Миттеран был, наверное, самым зловещим, самым жутким и самым грозным правителем демократических стран Европы второй половины XX века.

Альфонс Будар

Вторым толчком для этой книги стала личность самого автора книги «Великие преступники» — Альфонса Будара. Наверное, не многие его знают — но на самом деле вы все его знаете. Альфонс Будар — один из четверки блестящих французских сценаристов и писателей, в которую кроме него входят Жозе Джованни, Альбер Симонен и Огюст Ле Бретон. Они написали сценарии всех французских полицейских фильмов, которые мы знаем и любим, начиная с фильма Беккера «Не тронь добычу» в 1954 году. И «Искатели приключений», и «Превращение мокриц», и «Последнее известное место жительства», и «Взвесь весь риск», и «Клан сицилийцев», и «Мелодия из подвала», и «Солнце бродяг», и «Вы не все сказали, Ферран»…

В книге Будара меня поразила одна деталь. Рассказывает он, скажем, о человеке, известном как месье Билл (он тоже персонаж моей книги). Этот молодой человек из очень хорошей, богатой семьи, в 1950-е годы мечтал стать актером и играть во французском нуаре; он немного свихнулся, стал одеваться и вести себя как сутенеры и налетчики с Пигаль; настоящие уголовники над ним смеялись, полицейские не обращали на него внимания: «Пусть, дурак, развлекается», но они не учли того, что любой дурак может стать убийцей. Месье Билл реализовал свою мечту, он стал убийцей и закончил жизнь на гильотине. Альфонс Будар рассказывает историю месье Билла, и вдруг стройное изложение, основанное на полицейском расследовании, прерывается: «Я помню, тем летом, когда судили Билла, я был на пересылке в Марселе, и встретил на прогулке парней из Глазго, которые рассказали мне другую версию, о которой никто не знает. На самом деле…».

Это было вторым откровением: вся блестящая четверка сценаристов и писателей создавала французский нуар, основываясь прежде всего на собственном опыте. Альфонс Будар, самый симпатичный из них, был фальшивомонетчиком и медвежатником, и начал писать в тюрьме. Жозе Джованни, самый блестящий, самый знаменитый и самый зловещий из них, тоже начал писать в тюрьме. Его первая книга «Дыра» (по которой в 1960 году поставил свой шедевр Беккер) — о побеге из тюрьмы Санте, в котором Джованни действительно участвовал. Джованни был гестаповцем, был убийцей, был рэкетиром; он был приговорен к смерти, помилован, отсидел свое, стал блестящим писателем и до конца жизни (он умер несколько лет назад) ему удавался невероятный блеф, равный которому трудно найти в истории литературы и истории XX века: он до конца жизни выдавал себя за героя Сопротивления, и только в последние годы правда стала выходить наружу. Альбер Симонен — человек, который написал роман «Не тронь добычу» (по этому роману Беккер снял в 1954 году свой шедевр), до тюрьмы был журналистом, работал при немцах в институте изучения еврейских проблем и писал в основном юдофобские брошюры; за это его посадили, и в тюрьме он начал писать блестящие детективные романы на фантастическом арго, который он сам придумал. И, наконец, Огюст Ле Бретон, последний из четверых, — тоже человек, знакомый с тюрьмой, карточный игрок, вор с младых ногтей.

Месье Верду. Реж. Чарли Чаплин, 1947

Во Франции существует такое отношение к преступникам и преступлениям, какого не существует ни в одной стране мира. Для французов преступники — это культурные герои, и преступления — это факты не криминальной хроники, а большой истории; они отражают неблагополучие, трагизм исторической эпохи. Например, преступления Ландрю, Синей Бороды XX века (о котором Чарли Чаплин снимет фильм «Месье Верду», а Шаброль — «Ландрю»), который на протяжении нескольких лет соблазнял и убивал состоятельных вдовушек, стали возможными лишь потому, что шла Мировая война, во Франции не осталось мужчин, и лысый клоун Ландрю стал желанным женихом. А разоблачение финансовой пирамиды Саши Ставиского в 1933 году послужило причиной длившейся несколько ночей гражданской войны в Париже в феврале 1934 года, когда под объединенными ударами крайних правых и крайних левых чуть не рухнул парламентский режим. Да и началась история республиканской Франции в 1870 году, в общем, с чистой уголовщины. Ситуация во Второй империи Наполеона III стала революционной из-за очередного кровавого преступления семьи Бонапартов: кузен императора, князь Бонапарт, застрелил молодого и прогрессивного журналиста Виктора Нуара. На самом деле сам принц-убийца был оппозиционером, республиканцем; он был против Империи, но отличался очень крутым нравом (даже среди корсиканцев он слыл отморозком), и когда с утра к нему пришел уже четвертый секундант с вызовом на дуэль… наверное, на месте принца, любой бы не выдержал и застрелил четвертого гостя с вызовом. То есть это была чисто уголовная, бульварная (и если б не пролилась кровь, даже водевильная) история. Но именно из-за нее начались манифестации и беспорядки, а через несколько месяцев случилась революция; именно из выстрела бешеного князя Бонапарта родилась Французская республика, которая существует до наших дней.

Самурай. Реж. Жан-Пьер Мельвиль, 1967

Надо сказать, что Париж — город настолько организованный, благодаря барону Осману, как прекрасная декорация, что даже преступления происходят там не в каком-то случайном месте, а в местах, которые словно специально для этого строились еще в XVIII–XIX веках. Например, 2 декабря 1945 года в Париже было совершено убийство, которое не раскрыто до сих пор. И очень влиятельные силы до сих пор сопротивляются тому, чтобы расследование было доведено до конца. Когда несколько лет назад американский литературовед Стейман написала книгу об этом преступлении, то в течение шести лет эту книгу не могли издать во Франции — от нее отказались, кажется, 19 издателей. Был убит знаменитый издатель Робер Деноэль — человек, который открыл Селина, опубликовав «Путешествие на край ночи» в 1932 году, который издавал и опекал Антонена Арто. Поздним вечером 2 декабря 1945 года ему выстрелили в спину на парижской улице — но не где-то, а на углу улицы Гренель и бульвара Инвалидов, на фоне великолепной эспланады Дома инвалидов — в месте, словно специально созданном для того, чтобы именно там произошло такое странное и страшное преступление, которое уже почти семьдесят лет не поддается разгадке. Хотя в книге я излагаю версию, по-моему, очень обдуманную и обоснованную. Вы, наверное, не удивитесь тому, что в заговоре с целью его убийства подозреваются три писателя.

Среди преступлений, о которых я пишу, много так до сих пор и не разгаданных: например, убийство продюсера Жерара Лебовичи в 1984 году. Он был не просто продюсером, он был императором французского кино и почти дошел до той стадии, когда мог контролировать все французское кино на всех его уровнях — от агентской опеки над актерами до проката и кинокритики. Он был убит при очень странных, совершенно кинематографических, нуаровских обстоятельствах на подземной парковке на авеню Фош, в самом центре Парижа, недалеко от площади Звезды. Так же до сих пор неизвестно, кто сжег в 1967 году студию Жан-Пьера Мельвиля — как раз тогда, когда он снимал там главный французский нуар всех времен «Самурай». «Самурай» мог бы и не состояться, потому что погибли в огне декорации, отснятые материалы, все-все-все. И даже та птичка, единственный друг Самурая, героя Алена Делона, тоже тогда погибла в огне. Кто сжег студию Мельвиля — неизвестно. Кто стоял за странной историей с сексуальным шантажом Жоржа Помпиду и его жены Клод в 1968 году, когда по Франции гуляли то ли постановочные, то ли смонтированные фотографии, на которых супруги Помпиду участвуют в групповых оргиях. Я не смог удержать свой комплекс Шерлока Холмса в узде, и иногда позволяю себе собственные (как мне кажется, достаточно обоснованные) предположения относительно того, что произошло на самом деле.

Превращение мокриц. Реж. Пьер Гранье-Дефер, 1965

Есть еще одна вещь, к которой я хотел бы привлечь внимание. Странным образом во многих криминально-культурно-политических сюжетах истории Франции возникает русский след. И не в смысле кровавой руки ЧК ГПУ. Кстати, в книге есть история убийства в январе 1937 года в Булонском лесу странного человека по фамилии Навашин, который то ли был невозвращенцем, то ли им притворялся. Он был директором советских банков в Париже, масоном очень высокой степени посвящения, поэтом-символистом. Он был заколот, когда выгуливал своих собак около полудня в Булонском лесу, странным лезвием — укороченным и заточенным штыком. Во французской прессе поднялась истерика: 1937 год, в Москве как раз судят друзей Навашина: Пятакова, Сокольникова, Серебрякова. Естественно, что все стали писать о кровавой руке ГПУ, которая дотянулась до Навашина. Но все было гораздо сложнее и страшнее: Навашина убили ни за что, Москва не имела к этому никакого отношения.

Так вот, когда я говорю про русский след, я имею в виду то, как выходцы из Российской Империи внезапно становились звездами криминальной сцены Франции. Я уже упоминал Сашу Ставиского из киевских слободок. Был еще выходец из Кишинева, человек, который известен во Франции как странный месье Жозеф, — Жозеф Жоановичи, старьевщик из Кишинева, который до конца жизни не научился говорить и писать по-французски, а говорил на смеси русского, идиш, румынского и французского, — один из трех евреев, которым Израиль отказал в праве на репатриацию. Во время оккупации Жоановичи стал мультимиллиардером: он был эксклюзивным поставщиком нежелезистых металлов и множества других стратегических товаров для вермахта и СС. И посадить его всерьез и надолго даже после войны так не удалось, потому что одновременно он финансировал организацию Сопротивления в парижской полиции. После войны его просто некому было арестовать — вся полиция находилась у него на содержании.

Не тронь добычу. Реж. Жак Беккер, 1954

Еще во время войны существовал очень странный круг женщин, среди которых было очень много русских (причем русских с такими фамилиями как, скажем, Мурузи), которых звали «графини гестапо». Это были международные авантюристки: белые эмигрантки, манекенщицы, киноактрисы, воровки или просто обнищавшие аристократы, которые кружились вокруг гестапо в Париже в 1940-е годы. Но не вокруг настоящего немецкого гестапо, а вокруг такого странного организма, который назывался французским гестапо, укомплектованного французскими уголовниками и полицейскими, уволенными за коррупцию. Кстати, таких гестапо во время войны было много, и в Париже было даже грузинское гестапо, над которым развевался имперский флаг. Укомплектовано оно было в основном бывшими белыми офицерами.

Мне кажется, что если прочитать эту книгу, то на Париж уже нельзя будет смотреть привычным взглядом туриста или человека, который знает и любит Париж, потому что за этой прекрасной декорацией откроется другой город — который и не Париж даже вовсе, а как его называют на уголовном арго во Франции, Панама. (Кстати, есть фильм Пательера по сценарию Будара, который называется «Разборки в Панаме», и часто зрители удивляются, почему «Разборки в Панаме», если действие происходит в Париже.) И, скажем, проходя по улице Монмартр, вы уже не сможете не обратить внимание на до сих пор работающее с середины XIX века кафе «Круассан», потому что именно в нем именно 31 июля 1914 года был убит Жан Жорес, лидер европейской социал-демократии, после чего Первая мировая война стала необратимой. И на эспланаде Инвалидов вы вспомните о том, что там был убит Робер Деноэль.

Все эти истории иногда кажутся настолько невероятными, что в них трудно поверить. Однако такой была история Франции в XX веке. И Париж был таким городом, в котором возможны самые невероятные коллизии, как, например, мрачные подвиги «черной бригады» мсье Анри Лафона, начальника французского гестапо. Или, скажем, фантастическая история президентского лесничего по прозвищу Герцог Гиз (он работал при Франсуа Миттеране), который застрелился в 1994 году прямо в Елисейском дворце.

Все, что изложено в книге, основано на документах, газетах, мемуарах, книгах, написанных бандитами, полицейскими, историками. Все это чистая правда.

 

Материалы по теме:
Глава из книги «Убийственный Париж», посвященная серийному убийце Анри Дезире Ландрю
Михаил Трофименков о цензурной практике в кинематографе Франции

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить