Сто лет спустя — Тонино Гуэрра и Федерико Феллини
В этом году мы отмечаем не только столетие Феллини, но и столетие со дня рождения его земляка и соавтора, уроженца Римини Тонино Гуэрры. Публикуем небольшой рассказ о совместном столетии, записанный со слов Лоры Гуэрры.
Белла Ахмадулина, которая переводила стихотворения, «составляющие тайный и отверстый смысл „Амаркорда“», в письме Тонино Гуэрре вспоминала, как в Белых Столбах смотрела с товарищами этот фильм. Ее письмо как нельзя точнее и красноречивее говорит, как воспринимали в России Феллини.
«Белые Столбы — дважды знаменитое место. Сумасшедший дом и, неподалеку, сокровищница фильм и фильмов, всех драгоценностей синема и кино. Туда ехали мы: Булат Окуджава, Борис Мессерер и я, по приглашению подвижников и хранителей, чтобы увидеть „Амаркорд“, фильм в наших пределах никем не виденный, невиданное нечто. Сценарий Тонино Гуэрры, режиссер Федерико Феллини. Лучшего я не успею увидеть. Но я не о себе, о Булате Окуджаве. Понятно всем, что Булат не плаксив, но он не смог сдержать слез. Смысл их таков был… Впрочем, Булат не просил меня объяснять смысл слез, кратких и сокрытых. Я от себя пишу: что, казалось бы, нам, нам, — здесь, в России, рожденным и убиенным, до причуд, говора и прихотей итальянской провинции, откуда родом Гуэрра и Феллини. Не бывает уездов, не бывает провинций — искусство всечеловечно и всемирно, и это — единственная уважительная причина для слез тогда, в тот день, для Булата и для меня. Но искусство заведомо оплакивает и утешает страждущих. Я сейчас не могу писать об этом. Не всех может утешить и спасти что-нибудь при извержении Везувия».
Белла вообще часто сравнивала себя с феллиниевским клоуном.
Впервые Федерико Феллини и Джульетта Мазина приехали в Советский Союз в 1963 году на ММКФ — представлять в конкурсной программе фильм «Восемь с половиной. Это было открытие нового мира, невероятное потрясение, разорвавшаяся бомба. Помню, как восхищены были молодые (да и не очень) советские кинематографисты. Конечно, на фестивале развернулась закулисная борьба, Гран-при такому откровенному и стилистически «неправильному» фильму давать не хотели. Но Феллини об этих перипетиях и сложностях ничего не знал. «Какие русские замечательные и добрые», — говорил маэстро. Позже он вспоминал, как до поздней ночи был в гостях у Сергея Герасимова, как его потчевали знаменитыми герасимовскими пельменями, которые он спутал с традиционным итальянским блюдом: «Капелетти специально для меня приготовили!»
В Советском Союзе о Феллини говорили с придыханием. Более того, для многих режиссеров он стал товарищем. Когда на Марлена Хуциева обрушился шквал отвратительной критики за фильм «Мне двадцать лет», Феллини вызвался его защищать. И потом, когда Хуциев приехал в Италию, он первым делом позвонил Тонино и попросил сказать Федерико, что тот самый русский режиссер, за которого он когда-то вступился, — здесь. Огромное впечатление произвел Феллини на Владимира Наумова, он просто бредил им. А Феллини был восхищен его первой женой Эльзой Леждей. Для Тарковского встреча с маэстро была столь же невероятной, судьбоносной, как и для меня. Феллини переписывался с Параджановым, а Сергей Иосифович передавал в Италию свои восхитительные поделки и коллажи.
Имени сценариста — Тонино Гуэрра — я тогда не разглядела, кто титры читает… Зал смотрел картину завороженно, не дыша. Да, мы не просто смотрели Феллини — он становился частью нашей жизни, судьбы.
Повлиял ли Феллини на советских режиссеров? Феллини повлиял на весь мир. Маэстро любил повторять: «Высший способ человеческого мышления — это воображение». Вот он как никто и подействовал на воображение людей в этом мире. Тонино говорил, что «Амаркорд», «И корабль плывет…», «Восемь с половиной» нужно показывать — как оперу, на которую приходишь еще раз, и еще, и еще. И надо, чтобы зрители шли на эти фильмы, как в театр — нарядные, в вечерних костюмах.
Моя первая встреча с кинематографом Феллини — это «Амаркорд» в Доме кино. Конечно, попасть в зал было трудно, пускали не всех. Да еще такая толпа набежала, всем хотелось увидеть эту картину. Даже конная милиция у входа стояла. Я в то время работала на «Мосфильме», позвала Лиличку Огиенко, жену Рустама Хамдамова. Она была на сносях. Вот я за нее и держалась, когда в зал входили, она была моим пропуском, мол, «беременную пропустите!». Имени сценариста — Тонино Гуэрра — я тогда не разглядела, кто титры читает… Зал смотрел картину завороженно, не дыша. Да, мы не просто смотрели Феллини — он становился частью нашей жизни, судьбы. Когда Лиличка в одном из эпизодов увидела мальчишку, который пытался на уроке правильно произнести греческие слова, но только путался, плевался и кривлялся, потихоньку сказала мне: «Наш сын будет похож на него». Когда я из зала выходила, у меня коленки тряслись. Кино Феллини — это совершенно новое восприятие мира, другой подход к изображению, другое видение. Оно на сорок лет опередило свое время.
Итальянский неореализм и постнеореализм раскрыли понятие «образ» — живой, волнующий, интересный. Это не философия Сартра и французской «новой волны». И по воле судеб я оказалась рядом с этим кино и с этим миром. Когда случай — вот такой, счастливый — тычет пальцем, словно в толпе прохожих кто-то вас узнает, нужно этим судьбоносным событиям соответствовать. Вот я всю жизнь и пытаюсь. А помогла этому первая встреча с миром Феллини. Конечно, я и представить себе не могла, что потом все показанное в фильме увижу наяву. Когда я впервые оказалась в Римини через год после нашей с Тонино свадьбы, заплыла далеко-далеко в море, увидела издалека застывший у берега корабль — тот самый, который стал одним из героев «Амаркорда», — мне показалась, что я попала в фильм Феллини. Так точно маэстро изобразил город своего детства. Феллини и Тонино родились в один год, Федерико — в Римини, а Тонино — в десяти километрах от него, в Сантарканджело. У них было общее детство и одни воспоминания. Из этих воспоминаний, из этой близости родился «Амаркорд». Неразлучны их имена и после смерти.
Феллини звонил Тонино рано утром — в шесть. Я делала вид, что сплю, а они подолгу разговаривали. И эти утренние разговоры двух замечательных мастеров — лучшие лекции, которые я когда-либо слышала.
Однажды Феллини пригласил Тонино и меня на обед в знаменитый «Чезарино», который славится романьольской кухней. Когда он издали меня заметил, распахнул объятия и двинулся мне навстречу. «Где ты нашел этого сибирского котищу?» — спрашивал он Тонино. Так произошла наша первая с Феллини встреча наяву. И я до сих пор не верю, что все это было в моей жизни.
До того как поселиться в Пеннабилли, мы с Тониночкой одиннадцать лет прожили в Риме, на Пьяццале-Клодио. А Федерико жил на улице Маргутта, в доме 113. Сейчас там висит очень скромная, маленькая дощечка, сделанная художниками-керамистами, без всяких памятных надписей. Эта квартира, к сожалению, была продана наследниками Джульетты Мазины. Мне посчастливилось наблюдать, как Федерико с Тонино начали вместе работать. Феллини часто заезжал за Тонино. Иногда мне доводилось делать для маэстро обед у нас дома. Но каждый раз мне это не очень удавалось — то ли от волнения, то ли оттого, что я уж очень хотела удивить — гречневой кашей, например, которая в этих краях совсем непривычна.
Часто Феллини звонил Тонино рано утром — в шесть. Я делала вид, что сплю, а они подолгу разговаривали. И эти утренние разговоры двух замечательных мастеров — лучшие лекции, которые я когда-либо слышала. О жизни, о кино… Они щедро делились друг с другом идеями: «Над чем ты сейчас работаешь?» — спрашивал один, «А ты?» — интересовался другой. Вот так на моих глазах из простых утренних разговор появился фильм «И корабль плывет…». Феллини рассказал Тонино, что давно хотел сделать фильм о параде карабинеров: всадники гарцуют на белых конях, женщины в шляпах торопятся на трибуны, чтобы увидеть этот чудо. И вдруг… спотыкается первая лошадь, за ней — вторая, третья, потом — куча мала. Лошади обкакиваются, все бегут… А Тонино рассказал Феллини, что собирает материал о грандиозных похоронах: как прощались со Сталиным или Рудольфо Валентино. Этот голливудский красавец умер в двадцать восемь лет; гроб открыли, чтобы люди смогли посмотреть в его прекрасное лицо последний раз. Собралась огромная толпа. А когда все разошлись, площадь была усеяна оторванными рукавами — те, кто пониже ростом, цеплялись за высоких впередистоящих. Может быть, Тонино придумал этот красивый образ… Еще он рассказал Феллини про похороны Марии Каллас: она завещала своим почитателям развеять ее прах над морем у острова в Греции, где родилась. Услышав эту историю, Феллини воскликнул: «Это и будет наш фильм!» Мне кажется, что тонущий корабль — это метафора нашей сегодняшней жизни. Мы продолжаем петь, но корабль тонет. Сколько лет назад это было придумано? Такова интуиция гениальных художников, они всегда впереди. «Джинджер и Фред» и «Репетиция оркестра» — тоже пророческие картины.
Удивительным образом мир прощался и с Феллини. Его отпели в Риме. Джульетта не поехала, только махнула вслед: «Ciao amore!» Совсем неузнаваемым стало ее лицо, она ведь уже была серьезно больна; ее не стало через пять месяцев после ухода Феллини. На вертолете гроб с телом Федерико привезли в Римини, в театр Галли. Когда-то этот театр открывал Верди, но во время войны он был разрушен. А тем временем в родной город маэстро съезжались люди — вереницы машин, набитые поезда, грустная одинокая толпа. Тонино сел около обтянутого голубым шелком постамента и не отходил. К нему подходили, утешали, предлагали помощь: «Вам принести воды? Или пойдемте хоть кофе выпьем». И Тонино отвечал: «Я не могу его оставить одного». В день похорон площадь была заполнена людьми, они свисали, как виноград с балконов. Вынесли гроб, и вдруг он будто поплыл на поднятых руках людей до моста Тиберия, которому больше двух тысяч лет, и который до сих пор стоит. Остановились у кинотеатра Fulgor. Это знаменитый кинотеатр из «Амаркорда», именно туда ходит Градиска смотреть своего любимого Гэри Купера. Градиска — невыдуманный персонаж, в Сартанканджело жила синьора Инге (или Ирма), которая тоже ходила смотреть кино с голливудской звездой в главной роли. Будучи мальчишкой, Тонино с ребятами бежал за ней следом, ведь все знали, что в кино она ходит без трусиков. Кинотеатр Fulgor замечательно отреставрирован благодаря Данте Феретти, сценографу и другу Феллини.
Да, теперь имя Федерико Феллини звучит так же громко, как имя Цезаря, который в этих местах перешел знаменитый Рубикон, или имена князей Малатеста, с которыми связан расцвет Римини. У нас в Пеннабилли на горе есть развалины первого построенного этими князьями замка. Опять волшебный случай! Вот так судьбы двух ровесников, двух художников сплетались — и в жизни, и в творчестве. Столетие Феллини праздновали всем Римини. Город превратился в цирковую арену, словно в «Дороге».
Не знаю, можно ли кого-то назвать сегодня наследником Феллини. Тонино всегда говорил, что Антониони создал школу и у него очень много учеников и подражателей. А кто хоть как-то близок невероятным образам Федерико?
Это было великолепное балаганное действо — по мотивам феллиниевских фильмов. На площади устроили ярмарку: чудесные лавочки со сладостями, игрушками, свистульками. Акробаты кружились в воздухе, клоуны смешили публику, повсюду бродили переодетые в персонажей Феллини актеры, да и простые горожане. Все катались на каруселях. Деревья были расцвечены яркими огоньками. В рамочках-сердечках — фотографии: Мастроянни и Анита Экберг — кадр из «Сладкой жизни». Музыка Нино Роты заполнила весь город. В Театре Галли, который восстановили как раз к столетию маэстро, давали прекрасные концерты, выступал гениальный Эцио Боссо. Перед театром маленьких зрителей угощали огромным тортом. Все в духе Феллини. В Палаццо Малатеста открылась масштабная выставка, рассказывающая историю мастера: портреты чуть ли не всех его соратников, мини-кинотеатрики, в которых показывают фильмы всего для одного зрителя, невероятные костюмы, привезенные из студии Cinecitta. Была и конференция, на которой о Феллини очень тепло говорили Марко Беллоккьо и ректор Болонской синематеки.
Не знаю, можно ли кого-то назвать сегодня наследником Феллини. Тонино всегда говорил, что Антониони создал школу и у него очень много учеников и подражателей. А кто хоть как-то близок невероятным образам Федерико? Да, кто-то использует цирковые костюмы в кино, кто-то обращается к приему художественного преувеличения. Вот Кустурица себя считает учеником Феллини. Но это очень трудно. Как можно подражать Леонардо да Винчи?
Мир Феллини — это прежде всего детство. Он себя называл Бураттинайо, что значит кукловод, который двигает «бураттино» — куклу-актера. Да, Феллини — великий маг кукольник. Он передвигал свои воображаемые фигурки в своем любимом пятом павильоне. Он ведь редко снимал на натуре. Не любил. Он строил свой мир.
Записал Михаил Щукин
