Мухобой и черти — Неизвестные рисунки Владислава Старевича
В день рождения отца отечественной анимации Владислава Старевича публикуем ранее невиданные рисунки, созданные им в период подработки карикатуристом. О находке, по которой можно многое понять о его творчестве, Юрию Михайлину рассказала Екатерина Диденко.
Все началось в 2012 году, когда я участвовала в подготовке кинопоказа в честь столетия русской анимации — в Белом зале Дома кино среди прочих редких, почти забытых мультфильмов планировалось показать отреставрированную версию первого русского мультфильма «Прекрасная Люканида или Борьба рогачей с усачами». Тогда возник вопрос: в какой именно день проводить этот показ, какая дата является «днем рождения» анимационного кино в России? С датой выхода «Люканиды» в прокат была путаница — в разных справочниках указывались разные дни. Нужно было надежное свидетельство, документ. В РГБ удалось найти номера «Вестника кинематографии» за 1912 год, и в одном из номеров — рекламу «Прекрасной Люканиды», где было указано: 26 марта, т.е. 8 апреля по новому стилю. Показ в итоге был назначен на 8 апреля, а на сцене стоял гигантский плакат — увеличенная копия той самой рекламы.
Это был очень вдохновляющий опыт: когда в стопке подшивок старинных журналов находишь именно то, что тебе нужно, хочется прыгать от радости и кричать «эврика» прямо в читальном зале библиотеки. Такие моменты — своеобразный наркотик для исследователя. Стало понятно, что в истории Старевича подобные открытия иногда лежат почти на поверхности — достаточно чуть-чуть углубиться.
На дверях туалета я увековечил образ Зоси.
К тому показу мы также сделали маленькую выставку про Старевича. Меня тогда захватила эта атмосфера начала ХХ века — изящные старинные газеты, зарождение киноискусства, свобода изобретательства — и ощущение чего-то волшебного в фильмах Старевича — все это вдохновляет и до сих пор.
Я училась на киноведческом факультете ВГИКа и в 2015 году проходила практику в Музее Кино. Там я увидела книгу польского киноведа Владислава Евсевицкого «Эзоп XX века». Это монография 80-х годов о Старевиче, которую написал человек, лично общавшийся с Владиславом Александровичем. Я подумала, что было бы здорово ее перевести, так как верифицированных материалов о Старевиче на русском языке не очень много — тем более не было ни одной монографии. Тогда же выяснилось, что уже есть план издать Евсевицкого в России: этим занимались Станислав Дединский (как издатель) и Денис Вирен (как переводчик). Мы договорились, что я посильно поучаствую в подготовке будущей книги.
Не успел я закончить этот семейный альбом, как услышал: «Немедленно сотри эту гадость, а то…». Я убежал…
На четвертом курсе нужно было выбирать тему диплома. Раз появилась возможность получить качественный перевод Евсевицкого и сложилась инициативная группа для поиска новых материалов, я решила посвятить диплом Старевичу. Руководителем работы стал один из главных специалистов по истории раннего отечественного кино Николай Изволов, который также был выбран научным редактором готовящегося издания.
При подготовке книги мы собрали большую подборку источников, но один из важнейших был для нас недоступен. И у Евсевицкого, и в книге внучки Старевича Леоны Беатрис Мартин-Старевич1 приводятся очень интересные цитаты из воспоминаний режиссера. У него была тетрадь мемуаров под названием «Pamiętnik» — пятьдесят пронумерованных страниц на польском языке. Старевич написал их после Второй мировой войны (точной даты нет). Эти мемуары (возможно, копия) были знакомы Евсевицкому и, вероятно, хранятся у внучки Старевича — они оба приводят в своих книгах фрагменты оттуда, при этом нельзя оценить их полноту. Цитаты у Евсевицкого и внучки совпадают дословно, но у Леоны Беатрис есть более подробные места.
1 Beatrice, Leona, and François Martin. Ladislas Starewitch, 1882–1965. Paris: L’Harmattan, 2003
Одно из первых впечатлений Старевича относится ко времени, когда родители переехали из Москвы в Переславль-Залесский, и это воспоминание очень графично: «черные вороны на белом снегу двора, на которых я „куковал“ сквозь стекло, чтобы их спугнуть» (здесь и далее — перевод Д. Вирена)
Я был вынужден клепать картинки и открытки, чтобы прожить.
Из воспоминаний и книги Евсевицкого также известно, что на стремление Владека рисовать сильно повлияли его дедушка и дядя.
Изобразительную культуру в мальчике развивал главным образом дедушка Александр. Он рисовал акварелью птиц, животных и женщин, используя чистые, легкие цвета. Однако он не хотел, чтобы ребенок видел, как это делается. Рисовал и дядя Мариан, в основном олеографии. Маленький Владек из укрытия подсматривал за тем, как тот работает. Впечатлительный мальчик с жадностью поглощал все новое. Вскоре он сам приступил к первым живописным опытам. Он постепенно знакомился с красками, учился пользоваться ими, вырабатывая в себе любовь к живописи.
Высшие формы — «Прекрасная Люканида» Владислава Старевича
Евсевицкий также отмечает, что с детства «в играх мальчика появились сатирические акценты и даже элементы злой карикатуры, которые впоследствии будут сопутствовать Старевичу на протяжении всей жизни и художественной карьеры».
Мне уже порядком надоел этот Зигма, вечно пристававший с расспросами: «А почему то? А что это?» Наконец, я произнес нехорошее слово.
«А что это?» — Я ответил: «Если ты глупый, спроси у мамы».
В тот же день Зигма подошел ко мне и хотел что-то сказать, как вдруг я услышал голос его сестрички Зоси: «Зигмусь, мама же запретила тебе играть с Владеком…». <…>
Я пошел домой и через минуту вернулся с мелом и углем. На дверях туалета я увековечил образ Зоси. Поскольку там было пять одинаковых дверей подряд, мне хватило места и для папы, и для мамы, и для Зигмы с сестрами.
Не успел я закончить этот семейный альбом, как услышал: «Немедленно сотри эту гадость, а то…». Я убежал…
Старевич с раннего возраста очень много рисовал. Это были самые разные жанры и материалы: слайды для волшебного фонаря, открытки, копии картин «на заказ», материалы для учителей и даже росписи для местного костёла. Рисование было для него и способом подзаработать.
Я был вынужден клепать картинки и открытки, чтобы прожить. <…> На куске бумаги 10×150 см, загрунтованной лаком, я рисовал маслом длинный панорамный вид. Когда краска высыхала, я разрезал его на десять открыток и каждую подписывал: ВЛАС. За каждую серию я стабильно получал пять рублей и с легкостью делал по две серии в день.
В гимназии в Юрьеве (то есть в Тарту) Старевич с другими учениками делал самодельный юмористический журнал.
«Каракули и кляксы» — так назывался наш ученический юмористический журнал. Формат обыкновенной тетради, обложка с разноцветными кляксами, превращенными в карикатуры. <…> публиковались также поэзия, проза, ребусы, загадки, объявления и т. д.
Старевич публиковал рисунки в этом журнале под псевдонимом «Мухобой».
Был и более серьезный «Энтомологический журнал» (изготавливалось по три копии каждого номера!).
Позже на службе в казначейской палате Ковно Старевич издавал самодельный журнал «Оса»: упоминается, что издание имело большой успех как в учреждении, так и в городе, а начальство пыталось его запретить. Не уверена, что эти самодельные журналы могли сохраниться. Хотя, возможно, в будущем что-нибудь и найдется.
Из всего перечисленного следует, что Старевич был очень плодовитым художником, но делал, в основном, прикладные вещи, не предназначенные для хранения «на века». Видимо, поэтому так вышло, что его графические и живописные работы до сих пор были почти неизвестны. Кажется, больше всего рисунков — девять — приведено в книге Евсевицкого, но она малодоступна и рисунки отпечатаны там в очень плохом качестве. Еще один автошарж (тот же, что у Евсевицкого) приводится в книге Ханжонкова2. Очень хотелось найти что-то еще.
И у Евсевицкого, и в книге внучки Старевича упоминается печатное издание «Ковенское зеркало», для которого Старевич в 1910 году изготавливал иллюстрации. Более того, в приложении у Евсевицкого уже была напечатана копия одного такого рисунка — про журналиста, окруженного демонами. Стало понятно, что имеет смысл поискать этот журнал в библиотеках.
2 Ханжонков А. А. Первые годы русской кинематографии. М.: Искусство, 1937
«Ковенское зеркало» — еженедельник сатиры и юмора на русском языке, издавался в Ковно (ныне Каунас), где до 1911 года жил Старевич. Мне удалось найти девять номеров от 1910 года. Не очень понятно, издавались ли другие, или на этом журнал прекратил свое существование. Подшивка этих девяти номеров хранится в РГБ, ее можно полистать вживую и сегодня.
В каждом номере очень много иллюстраций и атрибутировать нужные было бы довольно сложно, но Евсевицкий дал подсказку — Старевич публиковал рисунки в этом журнале под псевдонимом «Мухобой».
Псевдоним намекает на то, что задача автора была «бить» — подчеркивать и проявлять человеческие пороки, несовершенства в работе городских служб и прочие комичные, но в то же время печальные ситуации. Старевич был хорошо известен как организатор публичных мероприятий (любительских спектаклей, костюмированных балов и концертов), и, скорее всего, читатели смотрели его рисунки, зная, кто их сделал, и какие конкретно персоналии, места и события изображены на той или иной карикатуре. Видимо, они были своего рода комментариями к тому, что происходило в городе. За это многие, как пишет Евсевицкий, не любили Старевича и даже побаивались. Сам Старевич комментирует это так: «В таком маленьком городишке, как Ковно, ничего нельзя было утаить. По этой причине я приобрел много врагов, но так как у моих врагов было еще больше собственных врагов, последние превратились в моих друзей».
Кажется, что здесь он смеется над самим собой и над своим образом непримиримого критика.
Стоит упомянуть, что издателем «Ковенского зеркала» был Владимир Вольберг, а среди авторов — журналист Тодди. По воспоминаниям кинопредпринимателя Александра Ханжонкова, на студии которого были выпущены первые фильмы режиссера, он узнал о Старевиче от своего сотрудника, журналиста-газетчика Тодди. Из других источников мы знаем, что «Тодди» — это псевдоним Вольберга (например, в справочнике Вен. Вишневского «Художественные фильмы дореволюционной России» в данных на картину «Пересмешник» 1913 года указано: «Сцен. и редактор В. Тодди [Вольберг]. Реж. и худ. В. Старевич»). Таким образом, знакомство с Вольбергом, возможно, помогло Старевичу в переговорах с Ханжонковым, когда в 1909 году они заключили договор на съемки Старевичем его первого, видового, фильма «Над Неманом». Работа над этим фильмом, опыт обращения с киноаппаратом и желание продолжить снимать кино позже и привели Старевича к идее создания анимации.
По найденным рисункам понятно, что Старевич работал очень быстро: эти 14 иллюстраций были выпущены в 6–9 номерах журнала, то есть в течение четырех недель. Некоторые из них сделаны, кажется, буквально за пару минут, но есть и очень проработанные, подробные в деталях изображения — при том, что листы журнала довольно большого формата, больше A4.
Старевич делал свои картины для всех и часто шутил над вещами, которые поймут только взрослые.
По этим рисункам мы можем оценить мастерство Старевича и как бы реконструировать его «режим» работы: он занимался сотней разных вещей — ездил по региону и делал фотографии для Варшавского земледельческого общества, собирал для городского музея энтомологическую коллекцию, организовывал балы и концерты, делал костюмы для этих балов, выступал в любительском театре, рисовал плакаты для местного кинотеатра, состоял в организациях типа «Общество повсеместной помощи пострадавшим на войне солдатам и их семьям» — и, в том числе, успевал сделать десяток иллюстраций для городского журнала. Для него это, по всей видимости, было короткой подработкой, но для нас эти рисунки стали важным примером раннего творчества Старевича, в котором хорошо виден почерк художника со сложившимся стилем и темами.
Каждый из этих рисунков отражает интересы Старевича и добавляет яркий визуальный комментарий к его биографии, показывает отношение к вещам. Например, несколько насмешливых рисунков посвящены театру — эта тема была особенно ему близка ввиду его участия в любительских постановках. Его отношение к работе в чиновничьей среде (Старевич работал в казначейской палате Ковно чиновником по специальным поручениям) можно оценить в карикатуре «Городская дума»: героиня рисунка недоумевает, почему в ее подсчетах доход превышает расход. Еще один рисунок подписан как «Замухрыжкинский проспект»: вероятнее всего, эта уличная сценка подразумевает Николаевский проспект — центральную улица Ковно, на углу которой располагалась шляпная мастерская жены Старевича и, по совместительству, их жилище. Можно увидеть и тематические пересечения с фильмами Старевича — в рисунках есть насекомые и черти, которых Старевич любил изображать в кино.
Особенно в начале своей режиссерской карьеры он вел себя как страшный хулиган и мастерский шутник.
Лично мне больше всего нравится автошарж Старевича, подписанный им самим «это Мухобой»: он изображен на нем насупившимся невысоким мужчиной в мешковатом пальто и папахе, строго шагающим вперед — кажется, что здесь он смеется над самим собой и над своим образом непримиримого критика. Хронологически этот рисунок был опубликован последним — он как бы говорит «смотрите, кто все это изобразил».
Владислав Старевич
Самым важным в этих рисунках мне кажется то, что они наглядно показывают, каким острым и злободневным был стиль Старевича. Особенно в начале своей режиссерской карьеры он вел себя как страшный хулиган и мастерский шутник — активно использовал сатиру и в жизни, и в творчестве. Важно понимать, что в 1910-х годах еще не существовало такой ниши как детское кино, и анимация никак не была с ней ассоциирована. Старевич делал свои картины для всех и часто шутил над вещами, которые поймут только взрослые: пародии на театральные и кино-штампы («Прекрасная Люканида»), обыгрывание популярных сюжетов про любовные треугольники и напыщенные страсти («Месть кинематографического оператора»), сатирические сюжеты про злоупотребление алкоголем («Стрекоза и муравей»). Про все это Старевич шутил свободно и остроумно, и мне кажется, что эти рисунки чуть лучше настраивают наше восприятие, помогают смотреть его фильмы глазами тех, первых, зрителей.
Осенью этого года в издательстве «Проект 1895.io» выйдет книга «Дрессировщик жуков. Владислав Старевич создает анимацию». Поучаствовать в издании можно здесь.
Читайте также
-
«Мамзель, я — Жорж!» — Историк кино Борис Лихачев и его пьеса «Гапон»
-
Бывшие люди — О зомби всерьез
-
Сумбур вместе с музыкой — Раннее звуковое кино в СССР
-
Сто лет «Аэлите» — О первой советской кинофантастике
-
Итальянский Дикий Запад — Квентин Тарантино о Серджо Корбуччи
-
Опять окно — Об одной экранной метафоре