«Самокритика буржуазного пса»: После революции
В своем новом фильме Юлиан Радльмайер развивает сюжет, уже опробованный в «Зимней сказке для пролетариата». Это комедийная история о философствующих пролетариях, вынужденных быть обслугой европейских буржуа. Впрочем, главный герой «Самокритики» (Радльмайер сыграл здесь как бы самого себя) не совсем пролетарий, а молодой режиссер, ищущий фактуру для нового фильма — соль земли и простой народ. На биржу труда его гонит нужда, и вот он уже едет сезонным рабочим на яблочную плантацию. Случайной знакомой, в которую герой влюбляется, Юлиан соврет о том, что так надо для фильма — и бесстрашная девушка отправится с ним. Жить в бараке с гастарбайтерами и соревноваться в уборке яблок.
На ферме действительно достаточно «простого народа», включая русских эмигрантов. Колорита добавляет парочка восторженных геев, один из которых — престарелый азиат. Чтоб не было мало, в какой-то момент появляется и католический монах неизвестного происхождения, который не говорит, поскольку дал обет молчания, зато работает бесплатно и может творить чудеса. Собирать яблоки умеют только русские и немецкие пролетарии, богема путается под ногами, зато готова помочь сделать революцию и построить коммунизм — царящие на плантации «орднунг» и бесправие не нравятся никому. Без места остается режиссер Юлиан, революционер на словах и трус на деле. Завидев собаку, он забирается на дерево, а напарник Зураб легко отбирает у него и мобилу, и девушку. Во второй части сбежавший от беспорядков Юлиан снимает о случившемся кино. Сложно удивить кого-то в 2017 году играми с нарративом: перед нами фильм в фильме, актеры, обращаются напрямую в камеру, минуя «четвертую стену», вымысел и реальность смешиваются. Но Радльмайер подкупает своей непринужденностью интонации. Не просто прием и обнажение приема, а способ говорить и ощущать. Режиссер и его герои живут после свершившихся культурных революций, и потому лишены пафоса революционеров.
Зло неизбежно, как известно, возникает из слов «это мое».
Вместо пафоса легкость. Невольно в фильме Радльмайера ищешь и находишь параллели с работами Херцога и Фассбиндера 1970-х годов. И в сюжете из жизни маргиналов, и в сдержанной игре, и в отстраненном местами повествовании. Но все же неслучайно создатели фильма говорят, что их вдохновляли Пазолини и Росселини: на экран залит солнцем, а некоторые герои в финале едут в Италию. Там, как они думают, уже коммунизм и царствие небесное на земле. Однако действующие лица — мигранты, пролетарии, бедная богема — все еще изгнаны из европейского Эдема. Вольные луга, поля, озера сплошь оказываются частными владениями с невидимыми, но прочными границами. Леса, горы и улицы городов в мгновение ока заполняются злыми полицейскими и вооруженными землевладельцами. Райскому саду назначен управляющий, чопорная стареющая немка, символ коррумпированного и бездушного бюрократизма.
Фильм постоянно обращается к теме обладания. Будь это вопрос власти над любимым человеком, права распоряжаться жизнью соседей, собственности на землю. Зло неизбежно, как известно, возникает из слов «это мое». Отказ от «реализма», традиционной структуры, тоже считывается как попытка освобождения — особенно в конце, когда прототипы снятого Юлианом фильма в фильме восстают против его трактовки их жизни. В этой форме отстраненного и почти дискретного, но внимательного наблюдения за жизнью больше протеста, чем в догмах, которыми обмениваются герои. Хотя, судя по интервью, Радльмайер и его продюсер Красовский относятся к марксистскому осмыслению сегодняшней действительности вполне серьезно. Помогает самоирония режиссера и уморительная фигура его наставника по фильму — старого профессора-маоиста, который рассуждает о важности ручного труда между прослушиванием академического авангарда и поеданием устриц.
Самокритика тоже символическая.
Особое наслаждение доставляет образ «русских». Точнее, и по сюжету, и по жизни это грузины, друзья и постоянные артисты Радльмайера. Но, видимо, все представление об экс-СССР сводится к разговорам о русском. Поэтому грузины-гастарбайтеры читают по вечерам вслух «Анну Каренину», вспоминают стихи «Вот моя деревня, вот мой дом родной» и обмениваются скрытыми цитатами из Хармса. К русской идее приписан и сталинизм, который воплощает грузин-соперник героя Юлиана, и коммунизм вообще, который русские мечтают построить на ферме. При этом они вполне безобидны: интеллигента-Юлиана напугать могут, но никак не тетку-управляющую.
В итоге героя Радльмайера от моральной деградации спасает святой монах, божественный посланец — видимо, тоже грузин или выходец с Востока (он нелегальный мигрант). Такая развязка немного смущает, радостная улыбка зрителя к титрам становится растерянной улыбкой. Вдруг кажется, что Радльмайер, увлекшийся игрой с формой, спохватился и решил закончить фильм побыстрее, а для этого прибег к карательному божественному вмешательству, в которое его зритель заведомо не поверит.
«Самокритика» — паневропейский германско-итальянский проект с героями, говорящими на пяти языках. Это соответствует задаче поговорить о западном мировоззрении и образе жизни вообще. Постоянному продюсеру режиссера Кириллу Красовскому фильм, по-видимому, обязан «русской линией», неизбежно дополняющей аллегорическое описание культурных и политических процессов Европы. Сложно обмануться концовкой и поверить, что все заявленные проблемы можно решить только по воле Божией. Что это? Шутка и поза? Попытка сказать, что нас спасет только чудо (то есть, ничто не спасет)? Или это просто символическое оправдание европейской интеллигенции в лице Юлиана и его учителя из шестидесятых — как и описанная в фильме невозможность «коммунизма без коммунистов»? Самокритика тоже символическая. В конце концов, и святой монах, и гастарбайтеры-толстовцы — персонажи из серии «в жизни бывает, а на самом деле нет». А теплолюбивый стареющий хипстер, мечтающий о гранте на свой шедевр — вполне реален. Кино заканчивается, он оглядывается и видит только таких же, как он сам, и никакого спасителя, кроме иронии.
