«Россия как сон» — Атланты и река
«Россию как сон» снимали на Канском кинофестивале в Сибири под руководством Андрея Сильвестрова. Фильм без героев и сюжета — если сама Россия, Сибирь и город Канск не являются и тем и другим. Здесь читают стихи, поют, учатся говорить по-русски и теряются в лесу.
По улицам бежит пустой автобус, камера смотрит с точки зрения человека, прикованного к заднему сидению, водителя не видать. Стремительный, но тягостный бег этого автобуса соединяет разбросанные по фильму рассказы обычных людей, жителей Канска, о том, как и когда они умрут. Они говорят уверенно, спокойно и отстраненно, как будто уже стали призраками. Других горожан, кстати, в кадре почти не будет — все больше гости фестиваля. Зато будут пустые ночные улицы, крыши, дома. Или мальчишки далеко на мосту, кричащие не разобрать что издалека. Город действительно кажется онейрическим пространством, где ничего случайного не происходит.
Почти неизбежно сравнение атмосферы «России как сон» с атмосферой «Твин Пикса».
Через год после съемок фильма в Канске сгорит около восьмидесяти домов в частном деревянном секторе. Пространства средней полосы России интересны постольку поскольку. Пространства ее окраин и собственно Азии, заселенной русскими, интересны очень. Подобно американским колонистам на индейских землях, славяне нашли здесь и «инопланетную» природу, и таинственное местное население, а также столкнулись с его легендами, духами сибирского прошлого. Неслучайно в нашем сердце нашла такой отклик мифология маленького американского города. Почти неизбежно сравнение атмосферы «России как сон» с атмосферой «Твин Пикса». Потребность сказать об этом особом мире, привязанном к территории на карте, но полностью с ней не совпадающем, в массовом искусстве пока не ощущается. Есть лишь отдельные, как авторы этого экспериментального полудокументального фильма, энтузиасты, видеоарт, нарезки для маргинальных каналов на YouTube.
Хотя снимать про Россию как сон, бесспорно, приятно. Всякое высказывание о России наяву неизбежно политизируется, а сны пока этой участи избегают. Возможно, кстати, что и Линч знает об этом способе ухода от неудобных вопросов. А что вы этим хотели сказать, за кого вы? — Не знаю, толкованиям сновидений не обучен. В то же время, сны бывают страшны, утомительны, тем более на такую тему. Сон и страшен тем, что неизвестно, когда он заканчивается. Сибирь велика, пространство вокруг подавляет, а картинки все сменяются и сменяются. Не кончается сон. Вот уже процитировали Тарковского, ну теперь-то пора? Нет, еще десять минут. Сон о Сибири завершается китайцем. Если смотреть в Петербурге — забавно, а если в Сибири — не очень.
Фестивали кончаются, а «сейчас» жителей Канска продолжается.
Еще немного поворчать: не очень понятно, зачем так настойчиво педалировать «русскую» тему. Ряженая старушка поет якобы народную песню в местном ДК, потом ряженые тетки — некоторые с наклеенными усами — изображают деревенские танцы. Весь фильм девушка-призрак в лесу занудно распевает «ой березка ты моя, ой березка». Кажется, эти атавизмы советской программы окультуривания населения — матрешка, балалайка, Зыкина — не покупают уже даже в Китае.
Но пусть, это же сон, во сне, бывает, такую несуразицу увидишь, что потом рассказать неудобно. Все честно. Если перетерпеть песни и пляски, будет потрясающе остроумная сцена, сплавившая народную мистику и популярную эзотерику с торжеством советской экспансии на диких землях. Звуковую дорожку из мракобесной передачи о древних пирамидах атлантов наложили на снятые крупным планам советские фрески с космонавтами и другими тружениками. Это символ, в который превращается знакомы всякому провинциалу, утомивший, размытый городской пейзаж.
Фильму удалось показать сонную реальность, где как бы нет времени.
В какой-то момент непарадную страну с ее блочными новостройками, исписанными заборами и утонувшими в лесах ночными трассами, стали эстетизировать. Движение пошло снизу, например, в посвященных визуальному осмыслению этой стороны русской жизни пабликах, всяческих «Спальных районах страны OZ», «Русской смерти», «Эстетике е…ней», десятках других. Люди захотели увидеть повседневность особым взглядом, но именно как повседневность — или хотя бы как кусочек сна — но не как традиционное искусство. Фильм Сильвестрова и компании существует в этом русле «обживания» окружающей реальности. Если проводить аналогии, то, несмотря на обилие пейзажей с лесами и реками, это не деревенско-фольклорное, а городское искусство, так сказать, легенды улицы Ленина.
Может быть, когда-нибудь появятся популярные фильмы и сериалы про эти маленькие города и каждый их неотличимый день. Люди хотят осмысления этой повседневной жизни: когда режиссер Сильвестров фантазирует, как, посидев в кафе, можно выйти из него в будущее или прошлое, сидящая рядом местная женщина его обрывает и говорит, что всегда после кафе оказывается в «сейчас». Фестивали кончаются, а «сейчас» жителей Канска продолжается.
Об этом еще одна сильная сцена «России как сон», где французский художник устанавливает объект в реке Кан. «Когда мы строим мост, забываем о реке», — говорит он, и пытается привязать к балласту ленты, которые обозначат течение. Путается в них, едва не тонет, выбирается на берег. Фильму удалось показать сонную реальность, где как бы нет времени. А оно все же идет, пока мы спим, незаметно бежит, как река, «как жизнь постепенно». Одна старушка, у которой умер сын, говорит в кадре, что жить все же надо, и что «смерть нас не догонит».
А если догонит, пусть искусство останется напоминанием, ленточкой в течении, символом нашего бега.
