Принц с изъяном — Марк Эйдельштейн
Марку Эйдельштейну — 23, фильмов и сериалов в его фильмографии почти столько же. Публикуем портрет актера, без малого — новой звезды. Об экранной молодости, сравнениях с зарубежными актерами и киногении изъянов пишет студентка нашей Школы Мария Марченко. Это ее первый текст для «Сеанса».
От радости кудри вьются, от печали — секутся. Март 2025 года: кудрявый 23-летний Марк Эйдельштейн из Нижнего Новгорода идет по красной оскаровской дорожке. Номинации у него нет, и тем не менее, роль в «Аноре» Шона Бейкера разделила карьеру Эйдельштейна на до и после. Русский еврейский мальчик в это странное время попал к самым настоящим американцам в самый настоящий Голливуд. Хорошее место, чтобы немного поиграть. Ведь и в «Аноре» он — ребенок в теле взрослого. От взрослого — секс, от ребенка — все остальное.
Зачем смотреть на ножку — «Анора» Шона Бейкера
Смесь игривой детскости и взрослой чувственности. Под шапкой густых темно-каштановых кудрей прячутся большие уши. Лицо вытянутое, брови с мягким вопросительным изгибом, под ними — широко распахнутые серые глаза и нос с едва заметной горбинкой. Правая щека нежно усыпана родинками. Пухлые губы, всегда готовые, задержавшись на секунду, обнажить ряд крупных, в чем-то даже кроличьих, зубов и затем расплыться в широкой-широкой улыбке. Сплошные волны и дуги. Из того, что можно с натяжкой назвать в его лице «волевым» — только хорошо очерченный подбородок. Лицо андрогинное — слишком мягкое, чтобы быть красивым по-мужски. И все-таки — красивое.
Ему вряд ли захочется подражать, но в нем можно увидеть себя
Весь образ Эйдельштейна состоит из таких маленьких «вопреки». Долговязый и худощавый, с острыми локтями и торчащими коленками, он как-то избегает угловатости как основной черты. Длинная шея то и дело выгибается и наклоняется вперед. Не потому что у Марка проблемы с осанкой — так всего лишь подчеркивается сугубая безобидность его персонажей (часто обманчивая). Когда художники по костюмам одевают его в черный оверсайз, и мы видим бесформенный силуэт, выделяются только эта самая шея и пышная копна волос на голове. Так кажется, что он и вовсе бестелесный — здесь совсем нет силы, один только дух.
Нет силы не только у Эдельштейна, но и у его заокеанского «отражения» Тимоти Шаламе, сравнение с которым уже давно набило оскомину. При первом же буквально сопоставлении оно оказывается совершенно мифическим. В отличие от Эйдельштейна, Шаламе лишен надломов и изъянов, несостыковок. Мальчик с полотен Караваджо, он куда более «нормален» и органично вписывается в реальный мир. Кажется вежливым и безопасно дерзким. Тонкий и изящный, с острыми скулами и точеным носиком, Шаламе — маленькая хищная птичка пустельга. Тоже худой, но странный и несоразмерный Марк Эйдельштейн — скорее, фламинго. Улыбка голливудского двойника — однозначно голливудская, даже когда выглядит почти робкой, мечтательной, милой. Улыбка Марка — неожиданно молодецкая и широкая — в самый неподходящий момент может заставить увидеть в нем Осла из «Шрека».
Марк воплощает собой юность, ее энергию, самонадеянность и нежную, мягкую силу
Улыбка до странности непосредственная — словно в герое нет потребности то и дело смотреться в зеркало, проверяя черты лица на симметричность. Нечто действительно редкое в мире, где все тонут в бесконечной саморефлексии. Эйдельштейн, кажется, избегает этой ловушки, и иногда позволяет себе выглядеть простачком. В интернете мелькают заголовки: «Марк Эйдельштейн 111 раз сказал слово «чувак» в интервью», «Плюс вайб активити», «Марк Эйдельштейн катается на ковре и учит американцев зумерскому сленгу». А еще он откровенно говорит о себе, курит вейп, сочиняет и читает рэп.
«Эйдельштейн репрезентирует «современную российскую молодежь»!» — можно подумать и так, но только если не знать об этой самой молодежи совсем ничего. Разве что, может быть, его роль в мелодраме «Страна Саша» намекает на эскиз портрета поколения: воспитанный мамой подросток, феминным жестом заправляющий выбившуюся прядь за ухо. Медленный, запутавшийся, растерянный, не уверенный ни в одном из своих решений. Ему вряд ли захочется подражать, но в нем можно увидеть себя.
Совсем другой он в фантастическом ремейке «Гостьи из будущего» «Сто лет тому вперед», где Марк играет Колю Герасимова. Это герой тоже физически хрупкий — фильм начинается с того, как качки прижимают его к стенке в школе, — но активный, подвижный, готовый если что вынести дверь и спасти мир. Часто это герой «кринжовый» и ничего не имеющий против того, чтобы быть таким. Марк воплощает собой юность, ее энергию, самонадеянность и нежную, мягкую силу. Наша молодость должна была быть такой, но почему-то не вышло.
О том же свидетельствует и его режиссерский дебют «Надеждозаписывающая студия», нестройная короткометражка, приуроченная к двадцатилетию «Кинопоиска». В ней ключевая фраза: «Я презираю думать, не делая, я выбираю делать, не думая». Такой вот Марк: открытый, простой, бесшабашный. Марк запросто делится с нами своими секретами. До того свой, что может прийти мысль об игре в поддавки с целевой аудиторией.
Избытка тестостерона на экране вроде бы нет, но сексуальности это не мешает
Недостатки заставляют публику терять бдительность, не сразу замечать внутренний стержень героя, потому и его успех становится неожиданностью. Ведь никто не воспринимал его всерьез. В персонажах, которых играет Эйдельштейн, часто ощущается этот изъян: определенная инаковость, которая иногда может быть принята за убогость. Вот в «Монастыре» он молодой послушник, который мечтает стать монахом и не знает про тикток. Его главный грех — соблазниться шоколадкой во время поста. И так до самой встречи с Анастасией Ивлеевой. В «Фарме» его герой болен миодистрофией: большую часть экранного времени Эдельштейн проводит в инвалидной коляске, пишет рэп, а его девушка — эротическая танцовщица (мать кричит: «проститутка!»).
«Это разрушит хрестоматийное восприятие» — Даниил Воробьев о сериале «Чистые»
Пик обаяния этого несовершенства достигается в «Чистых» Николая Хомерики, где Эйдельштейн играет шепелявого гимназиста. Он по недоразвитости никак не может окончить школу. Он блаженный, над которым смеются. Ему устраивают порку, но он не задается вопросами справедливости и тем более не держит зла. Просто бежит с уроков и идет кататься на кораблике по Неве. Когда встречает красивую женщину, радостно рассказывает ей про раков, которых подложил в портфель однокласснику, а потом пытается поцеловать прямо на улице, просто потому что очень-очень хочется. Отказ воспринимает смиренно. Конечно, в него влюбляется главная героиня. Она-то здесь действительно настоящая проститутка.
Кровь на асфальте — О насилии и «Слове пацана»
Количество экранных блудниц, которым хочется быть пригретыми у Марка Эйдельштейна на груди, заставляет задуматься о том, что это не совпадение. Можно ли представить, чтобы подобная участь постигла звезду «Слова пацана» Рузиля Минекаева, партнера Марка по сериалу «Смычок» и грядущей сказке «Буратино»? Едва ли. Может быть, в этом проблема классической маскулинности. Она никому не прощает слабостей. В этом вопросе и лежит истинное сходство Эйдельштейна с его голливудским «двойником» Шаламе: когда девушка сегодня называет любимым актером одного или другого, мужчина постарше с большой вероятностью страдальчески закатывает глаза.
Эти новые кумиры — какие-то «твинки» и «нудл бои». Нет в них того, что воспитывалось в мальчиках отцами и всегда считалось таким важным. Защитит? Нет, такой едва ли может защитить даже себя. Но дело в том, что уже нет разницы — были бы даже бицепсы и брутальность, — защитить не сможет никто. Иллюзия безопасности утрачена. Бесстрастный молчаливый амбал, у которого ходят желваки, сегодня кажется в лучшем случае комичным, в худшем — досаждающим своими претензиями на доминирование. «Новая мужественность», та, которая про искренность, чувствительность и способность быть самим собой, даже если вы мужчина, не имеет притязаний на главенство, и освобождает пространство для все более интересных женских персонажей.
Одним наклоном головы он выворачивает мир наизнанку, проверяет на устойчивость или на хрупкость
Почти в каждом из героев Эйдельштейна есть какая-то романтическая история — а иногда даже несколько одновременно. Девушки влюбляются в него, такого «неказистого», не из жалости. И совсем не только платонически. Избытка тестостерона на экране вроде бы нет, но сексуальности это не мешает. Не той, которая про эротику, полутона, игру соблазнения. А той, что про горячее сконцентрированное внимание, реакции, готовность делиться энергией.
«В нашем мире взрослые сошли с ума» — Кирилл Султанов о «Наступит лето»
Ближе всего к «секс-символу» в его классическом понимании Марк приблизился в «Смычке» — истории про юношу-скрипача, который невольно оказывается втянут в наркоторговлю. Чем больше герой привыкает к вкусу власти и денег, тем лучше уложены его кудри. Хотя роли, где Эйдельштейн — антигерой, можно пересчитать по пальцам. Богатый сирота Дэн в режиссерском дебюте Кирилла Султанова «Наступит лето». Дэн привык покупать себе друзей (считай — семью) за деньги. Желающих совершить такую сделку много, но они плохо читают условия купли-продажи: предательство наказывается смертью.
Здесь персонаж Эйдельштейна вроде бы антагонист, но его суть — испытатель чужих душ. Чем-то похож и герой «Аноры» Шона Бейкера. Сын олигарха, но уже не инфернальный, а инфантильный, он предлагает стриптизерше выйти за него замуж, буквально стать принцессой. Одаривает богатством и счастьем. Ни за что, просто так. Расплаты не требует, но, наигравшись, без особых терзаний выгоняет золушку из королевства: не имея злого умысла, случайно разрушает чужой мир — раз уж этот мир столь несостоятелен, что его так легко разрушить.
Иногда кажется, что Марк не с этой планеты. Откуда-то издалека. Прыгающие завитки волос, видимая рассеянность, а потом — неожиданно пристальный и внимательный взгляд темно-серых глаз. Одним наклоном головы он выворачивает мир наизнанку, проверяет на устойчивость или на хрупкость. И все играючи, и все не совсем всерьез. Кажется, что он не слушает, но он всегда слушает и понимает больше, чем от него ждут.
