Любовь Аркус
Любовь Аркус

Пейзаж после битвы


Мацей, мы почти не знаем польское кино последнего десятилетня, в отличие от 60- 70-х годов, в которых все же ориентируемся не в пример лучше.

Времена не те, и Польша не та. Нас отличает прежде всего — время и место.

Точка отсчета, вероятно 1980 год. Я думаю, что такого рода социальные потрясения должны были привести к некоему принципиально новому качеству в эстетике, в ее взаимоотношениях с действительностью.


Прежде всего, во взаимоотношениях с действительностью. Фильмам предыдущего поколения была присуща некоторая отстраненность. Нюансы духовной рефлексии, психологизм, исторические аллюзии — ближние и дальние… Мы, возможно, соотносимся с действительностью проще и конкретнее. Фильмы, сделанные моими ровесниками — «Последний звонок» (реж. М. Лазаркевич). «Мне хочется выть» (реж. Я. Скальский), «Положение страха» (реж. Я. Кийовский), «Последний паром» (реж. В. Кшистек) — они рассказывают о том, что происходит здесь и сейчас.

Однако в аннотациях и рецензиях мне наиболее часто встречалось слово «бегство»…

Но это очень конкретные сюжеты, связанные со стремлением человека к свободе в самых различных пониманиях этого слова. То есть я имею в виду — в географическом, в экономическом, в духовном, политическом, каком угодно. Все эти фильмы, которые я назвал, были объединены на Гданьском фестивале в 1989 году в группу «политического кино». Но эти ярлыки, дело рук журналистов. Я лично никогда не делал политическое кино.


Сюжет Вашего фильма впрямую связан с политической ситуацией в Польше. Чем отличается, на Ваш взгляд, политическое кино от неполитического?

Политическое кино, я думаю, можно сделать о Ярузельском, о Горбачеве, о Валенсе — то есть о тех, кто делает политику. Когда же я делаю фильм о людях, которые живут в Польше и втянуты, запутаны в эту политику, это уже не политическое кино.


Может быть, здесь путаница в терминологии? То есть под определением «политическое кино» подразумевалось попросту кино социальное?


Я хотел бы уйти от формулировок. В моем фильме упоминаются социальные проблемы постольку, поскольку они определили судьбу тех, о ком я рассказываю. Но я рассказываю о людях, а не о социальных проблемах.

В Вашем фильме речь идет об эмиграции. Мне кажется, что и на Вашей, и на моей родине — не только по причинам официальной идеологии, но и по родовым свойствам национального самосознания — к эмиграции всегда было чрезвычайно болезненное отношение. Когда Вы открещиваетесь от «социальности по определению» — значит ли это, что у Вас не было априорного отношения к этой социальной проблеме?

Я думаю, что эмиграция это явление трагическое. К нему нельзя относиться однозначно со знаком «плюс» или «минус». Я далек от оценок, важен принцип: каждый человек имеет право на место под солнцем, на выбор этого места. Люди устали. Они хотят жить. Просто жить. Они устали от того, что за них решают, и решают плохо. А иначе и быть не может — потому что каждый человек должен решать только сам за себя. Каждый человек должен творить судьбу по лично осуществленному выбору.

Ваши мысли абсолютно созвучны моим, и для меня чрезвычайно существенно в этом сходстве точнее определиться. Верно ли я поняла Вас, что отсутствие «нравственной позиции» в оценочном смысле (одобрения ли, осуждения ли — пусть как угодно выраженного) — и есть для Вас нравственная позиция?

Да. Это если говорить уже о конечном результате. Что же касается конкретного сюжета моего фильма, то каким образом можно оценивать трагедию, которая происходит? Трагедия происходит. Фильм основан на реальном событии — бегстве двух подростков девяти и двенадцати лет в Швецию, под дном грузовика. Их шантажируют там — журналисты, польский консул. Родителей шантажируют в Польше — служба госбезопасности. Решение родителей — мудрое решение зрелых людей: пусть сыновьи сами решают, вернуться им или остаться. Мать объясняет: «Если я верну их на родину насильно, я их потеряю».


Как я понимаю, возраст мальчиков тут чрезвычайно важен. Уже не дети, но еще не взрослые. Потому острее ощущают неестественность и унизительность предназначенного существования — и в то же время способны на бегство от предназначенного, ибо еще не обременены опытом, ответственностью, усталостью.

В чем трагедия? Они бегут, потому что здесь им очень плохо. Но ведь невозможно оторваться от своей страны, от детства, от прошлого, от корней вообще. Зачастую это означает еще и преумножить страдание. И рецептов счастья нет. Речь вообще идет не о счастье. Речь идет о свободном праве свободного человека выбирать, осуществлять свой выбор.

Лично у Вас была эта проблема выбора? Я говорю об эмиграции.

Как видите, мы в данный момент с Вами разговариваем в Польше, в Гданьске, в доме моего отца. Это опять же мой личный опыт, никакого морального вывода делать не следует. Вы знаете о той экономической ситуации, которая сложилась в Польше. Я член объединения «ТОР» Кшиштофа Занусси, и когда я снимал свою картину, у меня были польские деньги. Но мне необходимы были доллары, потому что предстояли двухнедельные съемки на Западе. Судьба была благосклонна, и мы нашли фирму в Дании, которая стала нашим сопродюсером. Чуть позже я нашел независимого продюсера во Франции, и он также частично субсидировал картину. На самом деле, это нормальная ситуация для всего европейского кино…

… но ведь что-то мешает воспринимать ее нормально, не так ли?

… но необходимо воспринимать нормально. Мы живем на родине, мы работаем в национальной кинематографии, но мы и должны быть реалистами. Пропасть между Востоком и Западом будет существовать еще долго. Надо относиться к этому трезво, отбросив пустые амбиции. Сейчас нужно создавать такую систему производства и проката, которая была бы взаимовыгодна, а если мы будем делать настоящее кино — так и получится.

Я слушаю Вас и все думаю, как много общего в том, что происходит.

Очень много разного в том, что происходило.

Мы с Вами относимся к поколению, которому нечего делить. Вы сами говорили о разнице между теми, кто делает политику, и теми, кто оказывается в нее втянутым.

На протяжении сорока лет после войны все время говорилось о польско-советской дружбе. Но ее нет, и ей нужно дать родиться. Вы абсолютно правы, что молодым поколениям в Польше и России нечего делить. Думаю, что для всех важно, чтобы этот общий язык возник — во всей Восточной Европе. Столько лет нам навязывали иллюзию общения, понимания, взаимной любви, и мы все знали, что это не настоящее, это искусственное, это пропаганда. На основе взаимного уважения двух государств пусть найдутся конкретные люди — политики, творцы, торговцы, обыватели — которые захотят разговаривать, искать общий язык. Несмотря на границы и  барьеры, оставленные нам в наследство прошлым.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить