Повторение как мать «Чувствительного милиционера»
Творческий путь многих мастеров кино волнообразен — за фильмом, отбирающим много сил, следует проходной, за вершиной — перевал к другой вершине. Не знаю, какова будет следующая за «Астеническим синдромом» вершина Киры Муратовой, но «Чувствительный милиционер» — очевидный перевал, проба манеры для перемены участи. Сюжет демонстративно пустячен: милиционер находит в капусте ребенка и решает его усыновить, но разные обстоятельства и разные люди ему мешают и не дают этого сделать. Пустячность сюжета, однако, не мешает ему иметь достаточно давнее происхождение. Прослеживать его от Моисея я не стану, тем более что традиционная обработка истории найденыша — будь то Рыжик Свирского или Том Джонс Филдинга — очень слабо перекликается с той, которую придала ей Муратова. К последней гораздо ближе фильм «Подкидыш», известный миллионам советских людей по фразе Фаины аневской «Муля, не нервируй меня!» В нем потерявшейся девочке были готовы помочь — вплоть до удочерения — решительно все. Как несколько раньше все советские герои другого фильма были готовы усыновить мулатика Джима Паттерсона — только для того, чтобы доказать отсутствие расовой неприязни и любовь к детству в Стране Советов, которая так любила детей, что возле места, где расстреливала их отцов, построила магазин «Детский мир». В этом магазине каждый ребенок мог купить себе портрет Отца всех советских ребятишек.
История, рассказанная в «Милиционере», принадлежит к разряду тех, которые в буржуазные времена называли святочными или рождественскими, а в рабоче-крестьянские — сладкими соплями, пардон за пролетарскую грубость. И работники роддома, куда сдает младенца милиционер, и служащие суда, который решает, кому его передать на воспитание, озабочены одним — отдать его как можно более хорошим людям. Налицо классический конфликт позднесталинской драматургии: хорошего с еще более лучшим. Можно отметить, что желающие добра ребенку персонажи беззастенчиво врут (как работники роддома) или занимаются демагогией (как служащие суда). Но все это — исключительно в аспекте содержания. В аспекте выражения и в аспекте авторского отношения дело обстоит совсем не так.
Главный прием, которым пользуется Муратова, — повтор. С минимальными вариациями разными людьми и одним человеком повторяются реплики, жесты, движения. Нечто подобное уже было в прошлом фильме, когда негр маниакально твердил собеседнику: «А все-таки руки рубить надо!»
В «Милиционере» — целая серия повторов. На разные лады варьируется дачниками фраза: «Людям есть нечего, а они собак развели!», «Они собак развели, а людям есть нечего!», «Есть людям нечего, а они развели собак!», « азвели собак, а людям есть нечего!» и так далее — не доходя до « азвели людей, а собакам есть нечего», «Собак развели, а людей есть нечего» или даже «Есть развели, а людей собак нечего». Повторяется сцена умывания милиционера и его подруги, талдычат одно и то же врачи и медсестры в больнице и судьи в суде. Муратова анатомирует поведение людей, выделяя и подчеркивая машинально-рефлекторно-бессознательно-автоматическую и оттого постоянно воспроизводимую его часть.
В фильме нет и следа демонстративного любовно-сентиментального чувства, которое излучали на положительных героев авторы «Подкидыша» или «Цирка». Автор, как будто сочувствующий персонажам, на самом деле отчужден настолько, что превращает их в объекты, в вещи. Пессимистический и потому несоветский взгляд на жизнь, в котором Муратову небезосновательно подозревали и напрасно упрекали чиновники Госкино, — здесь трансформирован не в сюжет, как во всех ее прежних фильмах, а в способ характеристики действующих лиц. Противоречие между сентиментальным сюжетом и лишенным сентиментальности авторским взглядом — главное противоречие картины, составляющее главный ее интерес. Такова гоголевская «Шинель» в известном анализе Эйхенбаума. Иными словами, такова «Шинель» самого Эйхенбаума. Не знаю, училась ли Муратова по статье «Как сделана „Шинель“ Гоголя» (с чего бы?), но шинель ее «Чувствительного милиционера» сделана по меркам формальной школы. Остается облачить в нее более содержательную фигуру, чтобы посмотреть, на что она годится.
Читайте также
-
Дело было в Пенькове — «Эммануэль» Одри Диван
-
Лица, маски — К новому изданию «Фотогении» Луи Деллюка
-
Высшие формы — «Книга травы» Камилы Фасхутдиновой и Марии Морозовой
-
Школа: «Нос, или Заговор не таких» Андрея Хржановского — Раёк Райка в Райке, Райком — и о Райке
-
Амит Дутта в «Гараже» — «Послание к человеку» в Москве
-
Трепещущая пустота — Заметки о стробоскопическом кино