Русский след забытого романа — «Мартин Иден» Пьетро Марчелло
Спустя два года после премьеры в Венеции в прокат наконец выходит «Мартин Иден», один из самых тонких и пронзительных фильмов новейшего кино. Мы очень хотим, чтобы вы посмотрели его на самом большом экране.
Фильму трудно пахнуть камнем или морем, пахнуть мокрой шерстью, коровьим навозом или, скажем, алкогольным перегаром. Но эта экранизация «Мартина Идена», довольно дубового романа взросления, написанного Джеком Лондоном, кажется, во многом по материалам его собственных странствий, именно что пахнет. Корабельным дегтем и почтовым сургучом, заветренными досками, зассаными дворами, стиранным бельем, прелым сеном, бульоном в чужой кастрюле, грязью под ногтями. А еще почему-то немного отдает русским духом.
Нет-нет, в этом кино Мартин Иден (Лука Маринелли) не заезжает в Россию. Режиссер Пьетро Марчелло не довез его дальше Неаполя и Генуи: как и книжный тезка, этот Мартин ходит на кораблях и мнет в руках суровый картуз. От него тревожно дрожит хрусталь в столовой и слишком сильно скрипят половицы в гостиных. Разве что книги, которыми его соблазняет высокая культура, его переносят с благодарностью. Они у Марчелло немного мутировали — никому особо сейчас не известный поэт Алджернон Суинберн, о котором с Мартином заводила первый образовательный разговор книжная возлюбленная Руфь, сестра спасенного им юноши из хорошей семьи Артура, сменился Бодлером. Неслучайно, конечно. Да и Руфь зовут иначе — теперь она Елена. Елена Прекрасная. Но сам Иден узнаваем с первого взгляда. Условное портретное сходство с молодым Лондоном — обычное дело для экранизаций романа, но в данном случае мы имеем с чем-то большим, чем просто волевой подбородок или высокий лоб. Герой Маринелли — это Джек Лондон, избавленный от его мягкого, чуть рассеянного взгляда, — он идет к своей цели, истязая пишущую машинку и с помощью почты заваливая редакции бесконечными рукописями. Такой автор сделает все, чтобы получить наконец заветный чек за написанное.
Мягкость взгляда Пьетро Марчелло оставляет камере. Думаю, еще много будут писать о том странном состоянии, в которое погружает зрителя этот фильм. Его пленочная фактура, нежные оттенки выцветшей эпохи, аккуратная человечность ракурсов (иденовского ницшеанства в фильме нет и следа — только формальные сцены на митингах, где герой еще меньше уверен в себе, чем окружающие его социалисты) — все это не ретро, а рассказ об утраченной вселенной, какое-то параллельное пространство, где духи прошлого еще живы, и человек живет во всех эпохах одновременно. Что-то похожее ощущалось в «Объяснении в любви» Ильи Авербаха. Сцена на больничной скамейке, едкий разговор престарелых влюбленных о вышедшей книжке и внезапно всплывающий благодаря монтажу кораблик из дореволюционного детства — такая склейка могла быть и у Марчелло. (Кстати, невозможно отделаться от мысли, что в советском телевизионном «Мартине Идене» главную роль, как и у Авербаха, исполнял Юрий Богатырев).
Внутренняя вселенная
Что-то похожее — и в «Одиноком голосе человека» Александра Сокурова, где актеров настигают современники из хроникальных кадров. В обнимку с прошлым смотрим мы и этот фильм: глазами людей из собранной Пьетро Марчелло хроники — рабочих, моряков, случайных прохожих, стариков и старух, детей, танцующих на мостовой, влюбленных. Крупные планы, незабываемые лица, извлеченные из архивного небытия и воскрешенные, вмонтированные Марчелло в фильм, — они не комментируют сюжет, а становятся неотъемлемой частью нашего зрительского опыта. И кораблик на месте — пусть это не пароход из детства, как у Авербаха, а целый парусник, чайный клиппер, который идет на дно по своей собственной воле и словно предрекает участь главного героя — человека из другой эпохи. «Мы всходим на корабль — и происходит встреча безмерности мечты с предельностью морей». Это Бодлер об Идене Марчелло. Но Бодлер умер — как говорит Мартину Елена. Ищи его на дне.
«Прекрасная и потерянная»: Идет бычок, качается
Русский след Марчелло — не моя фантазия. Улик слишком много, чтобы их игнорировать. И косвенных, и прямых, вроде бы незначительных: кадры Муратовой («Познавая белый свет» во время свидания в кинозале), имя Обломова, брошенное вдруг в адрес главного героя, или дважды звучащая тема Олега Каравайчука из авербаховского «Монолога». Каравайчук вцепляется в память сломанной мелодией, но где-то рядом — Джо Дассен со своим «Салют, не виделись сто лет» хлопает по плечу, выводя из гипноза. В каком еще фильме они могли встретиться? А может, дело в том, что Марчелло — автор документального «Молчания Пелешяна»? «Мартин Иден», кажется, сделан по его правилам дистанционного монтажа — эмоционального, расклеивающего сцены и повторяющего кадры, кружащего, как солнце, заходящее и восходящее над главным героем Джека Лондона. В финале Мартин буквально ныряет в еще один закат. Только так можно прекратить изматывающее кружение — оборвать невыносимый для заточенного, как стрела, человека цикл.
Читайте также
-
Движение вниз — «На этой земле» Ренаты Джало
-
Шепоты и всхлипы — «Мария» Пабло Ларраина
-
Дело было в Пенькове — «Эммануэль» Одри Диван
-
Зачем смотреть на ножку — «Анора» Шона Бейкера
-
Отборные дети, усталые взрослые — «Каникулы» Анны Кузнецовой
-
Джульетта и жизнь — «Можно я не буду умирать?» Елены Ласкари