Всегда есть угроза сделать из Холокоста «Список Шиндлера»
СЕАНС – 25/26
Насколько, на ваш взгляд, необходимо снимать о горячих точках что-либо, кроме репортажей? Насколько необходимо — и насколько возможно — наличие законченных художественных высказываний по поводу актуальных событий?
Мне представляется, что высказывание о «горячих» событиях совершенно необходимо, и тем более необходима максимально объективная о них информация. Я не исключаю и возможности «вымысла» на тему «горячих» событий, но это дело рискованное, чреватое пошлостью. Вымысел имеет в конце концов смысл только тогда, когда он трансцендирует непосредственный смысл собственного материала, когда он строит из этого материала некую опосредованную (художественной формой, пусть даже «репортажной») рефлексию. Пошлость, на мой взгляд, заключается в использовании, например, живой человеческой трагедии для собственных размышлений о жизни. Не всякое событие по горячим следам можно превратить в «материал» для нарциссического проекта автора (а художник всегда хотя бы немного нарциссичен). Поэтому всегда есть угроза сделать из Холокоста «Список Шиндлера». Вымысел — часто свидетельство недостаточной ценности самого по себе материала. Ситуация была иной в двадцатые годы, в эпоху Вертова или Третьякова. Реальность в сознании той эпохи была настолько фундаментально важной, что сама конструкция на материале утрачивала, по наблюдению Шкловского, интерес. Художник говорил: «Я фиксатор реальности», и в этом жесте радикального самоуничижения проявлялось его человеческое величие. Я думаю — это принципиальный урок двадцатых годов.
Репортаж конструирует смысл — как продукт нарративизации эпизодов.
Может ли показ события выявить суть этого события — даже наперекор интенции режиссера?
Вопрос о «сути события» сложен. Что понимать под «сутью события»? Массовое убийство детей — имеет ли оно «суть»? Или его «суть» заключается в его полной абсурдности, отсутствии всякого рационализируемого смысла, то есть «сути»? Имеет ли «суть» некомпетентность властей, приведшая к гибели детей? Или это лишь проявление всегдашней некомпетентности всех властей? И не слишком ли дорогая цена уплачена за обнаружение этой тривиальной «сути»?
В чем тогда, на ваш взгляд, смысл и назначение документалистики? Может ли документальный фильм о трагических ситуациях непосредственно повлиять на саму ситуацию, изменить ход событий? Может ли он изменить отношение общества к этим событиям?
Я думаю, репортаж выполняет важную функцию — репрезентирует «событие» обществу, как «нарратив», то есть как нечто имеющее начало, середину и конец. Тем самым событие конструируется в категориях смысла, связанного со всяким повествованием. То, что в реальности было совокупностью трагических, идиотических или преступных эпизодов, складывается в повествование. Репортаж конструирует смысл — как продукт нарративизации эпизодов. Тем самым он позволяет обществу обсуждать событие, как репрезентацию, то есть как смысловое целое. Естественно, таким образом хаотической констелляции реальных событий навязывается структура, что искажает саму конфигурацию реальности. Но реальность должна быть удвоена репрезентацией, чтобы войти в наше сознание. Именно поэтому репортаж формирует отношение общества к событию (не существует совершенно нейтрального репортажа). Это отношение всегда касается именно не самого события, но его репрезентации. Я был в Москве во время путча 1991 года, но характерным образом представляю себе это событие не столько по личным впечатлением, сколько по репортажам CNN, дающим не фрагментарный, но общий его облик. Думаю, что это не моя личная особенность.
Репортаж, впрочем, часто превращается в публицистическое высказывание, и тогда из «простого» нарратива перерастает в «идеологический дискурс», который редко бывает удовлетворительным, даже тогда, когда он относительно эффективен (Майкл Мур). Я отношусь к такого рода трансформациям хроники с опаской. Идеологический дискурс, как правило, с удовольствием воспринимается лишь теми, кто его разделяет, а потому эффект его «относителен». На нем всегда лежит печать предвзятости, отчего он перестает быть эффективным инструментом организации смысла события, но производным уже существующего идеологического поля. Мне такого рода работы смотреть гораздо менее интересно, чем снятую честно хронику.
Читайте также
-
Самурай в Петербурге — Роза Орынбасарова о «Жертве для императора»
-
«Если подумаешь об увиденном, то тут же забудешь» — Разговор с Геннадием Карюком
-
Денис Прытков: «Однажды рамок станет меньше»
-
Передать безвременье — Николай Ларионов о «Вечной зиме»
-
«Травма руководит, пока она невидима» — Александра Крецан о «Привет, пап!»
-
Юрий Норштейн: «Чувства начинают метаться. И умирают»