Иван Капитонов: «Я очень верю в это поколение»
В прокате идет «Голова-жестянка» — кино о старшекласснице, которая ищет дружбу и любовь в кружке робототехники. Ная Гусева поговорила с режиссером Иваном Капитоновым о недетских темах в «детском» кино, переходе из хоррора в другие жанры и умении прощать.
Жене (Варвара Володина) всего 16, а она уже потеряла любовь всей жизни, получила страшную травму и заработала прозвище «Жесть». Во всех бедах девушка склонна винить неприметного парня по фамилии Приходько (Олег Чугунов) — когда-то он был для нее светом всей жизни и лучшим другом. Теперь они отскакивают друг от друга, как магниты с одинаковыми полюсами, и не знают, что может вернуть притяжение.
Съемки «Головы-жестянки» проходили в Сочи. Почему именно там?
Мне кажется, все должны снимать только в Сочи. Так странно — живем в северной стране, в которой есть город с морем, горами, солнцем, снегом и дендрарием. Непонятно, почему мы все сюда не переехали, не только снимать, но и жить.
В «Голове-жестянке» много прямо «детскости». Как поживает ваш внутренний ребенок?
Я не разделяю себя на внешнего взрослого и внутреннего ребенка. Мне не свойственна назидательная манера в общении, например, с детьми или коллегами младшего возраста. Когда говорят: «Интересно, что беспокоит подростков?», я всегда думаю: господи, да то же самое, что и вас — любовь, деньги, саморепрезентация.
Меня в ужасы занесло, как в плохую компанию — только она в итоге хорошей оказалась
Женя говорит: «Мы — первое поколение, которое чувствует чужую боль». Вы правда так думаете?
Я очень верю в это поколение. Мои старшие дети — как раз «зумеры», и я общаюсь со многими людьми, рожденными в нулевые. Мое субъективное ощущение, что это очень порядочные и эмпатичные ребята.
Мне как «зумеру» приятно слышать.
Большевики перемолотили страну, создавая нового человека. Под рубанком истории много щепок летело. Сложно сочувствовать, когда надо выживать. Современные подростки — трогательные, заботятся о чужих и своих чувствах. Знают кое-что о ментальном здоровье. Не хочется их в верстак.
Это весьма болезненное открытие — осознать свои недостатки
Вы сказали, что взрослые тоже особо не понимают, как пережить внутреннюю боль. Если так, то могут ли родители помочь?
Родители Жести очень друг другом увлечены. Они постоянно вместе, то в кино, то на кухне воркуют. Они хотят помочь, но не знают как. Возможно, они просто не чувствуют боль, которую испытывает их дочь.
Картина рассказывает про девушку, которая волнуется по знакомым всем причинам, но остается одна. Это что-то личное?
Мне кажется, Женя осталась одна со своей болью не потому, что у нее дисфункциональная семья. Наоборот, у нее прекрасные родители, ее принимают одноклассники, ухажеры вокруг вьются. От этого сильнее боль, понимаете: у нее любовь умерла. Жене все пытаются помочь, не подозревая, что у нее в душе похороны. Погибло самое ценное, что у нее было. Тут никто не поможет. Это надо прожить.
Можно сказать, что Женя сама виновата, что ей дали прозвище Жесть?
Отчасти сама виновата, конечно. Но из этой ситуации она выбраться не может. Что делают взрослые, когда им разбивают сердце? Уходят в запой, в работу, в абьюз, в неконтролируемый секс. Женя искренне любила, была в раю, а потом ее мир рухнул — это огромное разочарование, трагедия. Ей просто очень больно, она по сути бьется в конвульсиях этой боли. Естественно, задевая иногда окружающих, потому что девушка сильная и меткая на слово.
А то, что Приходько струсил, делает его виноватым? Или слишком громкое слово?
Мне представляется, что Приходько впервые столкнулся со своей трусостью и шокирован сам от себя. Это весьма болезненное открытие — осознать свои недостатки. С другой стороны, можно ли осуждать человека за то, что он спасовал, испугался? Разочароваться — да, можно, но вот осуждать? Не знаю.
Хоррор считается женским жанром
Женя просто хочет вернуть все, как раньше. Знаете, когда поругался с самым любимым человеком, ушел в другую комнату и бубнишь под нос себе что-то, материшься, злишься. Потом пар уходит, сознание проясняется. И ты начинаешь бродить мимо комнаты, где твой любимый человек сидит, как бы невзначай, случайно. И не знаешь, как вернуть все обратно. Но уже хочется обниматься, хочется посмотреть что-то вместе, и черешня в холодильнике, и чай планировали пить. Короче, всегда есть вот это промежуточное состояние, когда ты уже простил, но вы еще не примирились. Вот и Женя простила, а как вернуть свое состояние безграничного доверия любимому человеку — этого она не знает. И это не только про подростков: согласитесь, взрослые люди ровно так же себя ведут.
А почему персонаж Сергея Гилева пытается свести Женю и Приходько?
Он — преподаватель с большой буквы. Во всяком случае, таким себя воображает. У него есть все эти роботы, которыми он управляет, а теперь два подростка, которых надо примирить. Он воображает этой своей миссией, играет в эту игру.
Он видит, что страдает и Женя, и Приходько. Они друг к другу тянутся, а как подойти ближе не знают. Персонаж Гилева — начальник среди детей, командует, при этом сам он инфантильный, даже «подкаблучник» в какой-то мере — вон, его жена вечно шпыняет.
Инфантильности в фильме, кстати, много — даже визуальной. Почему так много цветов, эффектов, каракуль?
Съемочная группа была молодая — всем по двадцать с небольшим. Вот они приходят ко мне и говорят: «Давай ей вот здесь точечки нарисуем? Давай вот так оденем, в такие вот лоскуточки?»
Я так и подумала. У главной героини брошка такая же, как у меня.
Вот, видите! Вашему поколению виднее.
Нужно сделать так, чтобы в первую очередь ты был счастлив. Себя надо спасти!
Кстати, про реалистичность: в конце герои знакомятся друг с другом заново, как думаете, этот прием в настоящей жизни может сработать?
Я только недавно понял, что финал фильма — это, по сути, воскрешение их отношений. Чудо. Такого не может быть. Но все же это произошло. На Пасху говорят: «Смертью смерть поправ». Миф о том, что умерев, есть шанс воскреснуть. В это очень хочется верить. Как в то, что любовь вечна. Собственно, дед Жести поэтому так прямолинейно у нее и уточняет — мол, Христос Воскресе? Там много христианских мотивов, рыбы эти бесконечные почти в каждой сцене, но это отдельная тема, тут я для себя делал, развлекался, не обращайте внимания.
Почему вдруг от хорроров, над которыми вы часто работали, захотелось прийти к светлому подростковому кино?
Меня в ужасы занесло, как в плохую компанию — только она в итоге хорошей оказалась, конечно. Когда мы делали «Пиковую даму», никто ничего не знал про этот жанр. Невозможно было найти людей, имевших опыт работы в хорроре. Ни операторов, ни художников не было. Хотелось попробовать себя в новом для нашего рынка жанре, мы принялись изучать его, влюбились и стали первыми русскими хоррормейкерами.
Хоррор считается женским жанром. Основной возраст зрителей — от 12 до 22 лет, и подавляющее большинство из них женского пола. Поэтому мне было не очень сложно перепрыгнуть из одного жанра в другой — аудитория одна и та же. Мой личный вызов был не в жанре, а в структуре. Начинающим драматургам, конечно, нужно пройти через горнило трехактовки, чтобы понять, как формулировать нарратив, как рассказывать истории. Но я невероятно устал от этих трех актов. Хотелось как-то вывернуть, преобразить, не теряя при этом в темпе, событиях, поворотных точках. Поэтому сразу решил с «Головой-жестянкой» драматургически экспериментировать. Фактически, я каждые 15-20 минут заново запускаю историю, вводя все новых и новых персонажей, которые проходят с Жестью какой-то весьма небольшой путь и исчезают. Для меня это был риск. И я очень надеюсь, что это сработало.
Фильм подводит к простой, но важной мысли: прежде чем простить кого-то, надо простить себя. А сделать-то это как?
Петр Николаевич Мамонов часто повторял одну фразу Серафима Саровского: «Спаси себя — и хватит с тебя». Нужно сделать так, чтобы в первую очередь ты был счастлив. Себя надо спасти! Не мучаться, не страдать, не винить себя, не травить. Чтобы с миром быть в душе, ну или с богом — для тех, кто в него верит. Если получается быть счастливым человеком, значит, ты уже на верном пути.
Читайте также
-
Самурай в Петербурге — Роза Орынбасарова о «Жертве для императора»
-
«Если подумаешь об увиденном, то тут же забудешь» — Разговор с Геннадием Карюком
-
Денис Прытков: «Однажды рамок станет меньше»
-
Передать безвременье — Николай Ларионов о «Вечной зиме»
-
«Травма руководит, пока она невидима» — Александра Крецан о «Привет, пап!»
-
Юрий Норштейн: «Чувства начинают метаться. И умирают»