Сеанс реального — «Фили. История одного лейбла» Андрея Айрапетова
Сегодня в «Сеансе реального» — фильм о легендарном музыкальном лейбле FeeLee, не только выпускавшем альтернативную музыку в девяностые, но и привозившем в Россию Einstürzende Neubauten, Ника Кейва, Coil и многих других. О долгом пути к этой работе режиссер рассказал Юрию Михайлину.
Вся моя жизнь связана с кино, музыкой и анимацией, и я все время пытаюсь это сочетать.
Моя мама работала редактором в группе Роберта Саакянца, которого я считаю армянским Уолтом Диснеем. Я бывал на его студии, и с тех пор магия анимации всегда меня интересовала.
Папа был кинооператором, а потом — главным инженером на «Арменфильме». Он чуть ли не с рождения брал меня на съемки, а где-то лет с двенадцати начал привлекать в качестве ассистента оператора и режиссера. Тогда же я прочитал в каком-то ГДР-овском журнале про дадаистов. Там были иллюстрации, которые мне очень понравились — было написано, что это называется «коллаж», и что это целое направление. А я переживал, что не умею рисовать, хотя очень хотелось, так что я начал делать коллажи.
Как-то к нам в гости пришел друг семьи. Он увидел, что я что-то вырезаю, и объяснил, как лучше делать: «Сначала ты листаешь журналы, ищешь фон, вырезаешь. Потом выбираешь объекты. Листаешь дальше — ищешь какую-то девушку, представляешь, кто бы еще мог участвовать в этой сцене. Располагаешь их и придумываешь, о чем они могут разговаривать». Этим другом семьи был Параджанов.
Это была работа мечты — хоть и Russia, но MTV
В 1991 году я поступил во ВГИК в экспериментальную мастерскую режиссуры документального кино и рекламы. Саакянц тогда работал в Москве, и в качестве подработки давал мне делать заливку — это когда ты должен закрашивать по контуру и цветовой схеме кучу покадровых целлулоидных рисунков.
В Москве началась новая жизнь. Во ВГИКе я познакомился с московскими рок-фанатами. Каждые выходные мы ездили в ДК «Горбунова» — или на толкучку, или на концерты. Я попал в тусовку группы IFK. По ночам монтировал новости на телевидении в Долгопрудном и просто по дружбе смонтировал группе клип: намешал там свои любительские съемки, кадры из «Пули» с Микки Рурком (один из моих любимых фильмов). Отнес кассету их директору Игорю Тонких. Он посмотрел: «Классный клип. Сколько за него хочешь?» — «Не знаю». И он его у меня купил за несколько тысяч долларов. Я шел по Горбушке и не верил, ведь я снимал просто так, из интереса.
В 1996 году я закончил ВГИК и пришел работать режиссером на Муз-ТВ, который тогда только открылся. Я начал с «Народного хит-парада», потом выпускал программы про новые книги и фильмы. Мне нравилось там работать, потому что мы все создавали с нуля. Через два года появился MTV Russia. Это была работа мечты — хоть и Russia, но MTV. Там тоже все только открывалось, придумывалось на коленке, был полный креатив. Я делал «20-ку самых-самых» с Ликой Длугач, «Рекордные новости» с Александром Анатольевичем — о новых компакт-дисках, причем мне оставались все самые смачные пластинки. Потом я делал Star Trek — истории рок-групп «Ногу свело», «Электро-Судорожная Терапия», «Ва-Банкъ», «Парк Горького». Но через несколько лет MTV коммерциализировался и засахарился.
Нравится песня и очень хочется, чтобы был на нее клип — я его делаю и дарю группе
В 2001 году я купил свой первый компьютер и камеру MiniDV, ушел от первой жены, засел дома, купил толстую книжку про Photoshop, Premiere и After Effects, за три месяца все это освоил и с этим багажом до сих пор все и делаю.
Я начал делать динамические коллажи — например, клип «Лошадка» для Найка Борзова. Одним из первых в России, еще в начале 2000-х, стал делать хип-хоп клипы. Я познакомился с группой Da Budz, они мне понравились, и я предложил им сделать клип. Они говорят: «У нас нет денег» — «Ну, я вам так сделаю». Это «Я вам так сделаю» постоянно меня преследует. Нравится песня и очень хочется, чтобы был на нее клип — я его делаю и дарю группе. Многие надо мной смеются.
Потом я делал на НТВ «Профессию: Репортер» с Андреем Лошаком [признан Минюстом РФ иностранным агентом — примеч.ред.], ежедневные анонсы фильмов на ТНТ, корпоративные фильмы для Adidas, Google, Snickers. Всё это привело меня к нервному срыву, несколько лет у меня был экзистенциальный кризис, в процессе которого я решил, что нужно заниматься тем, что тебе нравится.
Я написал игровой сценарий про рок-музыку, который начинался с того, как мы с братом в детстве гуляем по улице Йомас в Юрмале, как вдруг на нас выходит темная фигура в плаще. Подходит, я смотрю — а это Цой. Прошел и растворился в горячем воздухе. А на следующий день он умер.
Несмотря на плохие условия для документального кино в России, если ты отдаешь время и силы, что-то тебе возвращается
Я попытался продвинуть этот сценарий, мне сказали, что его купят, но режиссером будет кто-то другой, и я отказался. Мой ангел-хранитель мне сказал: «Набей руку», и я решил делать документалки — просто для себя монтировал из других фильмов короткие сюжеты про «Клуб 27» — рок-звезд, которые умерли в 27 лет: Моррисон, Джоплин. Сделал в соцсети «ВКонтакте» сообщество Rock Island, стал их там публиковать.
Для одной из серий мне нужно было сделать интервью с кумиром моего детства Артемием Троицким (который ныне объявлен иностранным агентом). Я зачитывался его текстами в журнале «Ровесник» еще в те годы, когда не было «Кафе „Обломов“». Мы сняли интервью, а через некоторое время Артемий попросил меня оцифровать его VHS-архив. Для меня это как Святой Грааль. И вот я одним глазом оцифровываю архив Троицкого, другим смотрю очередной фильм про рок-музыку, и тут у меня сходится, что, блин, надо же сделать кино про него! Так из этих пиратских нарезок про Клуб-27 я начал делать мой первый фильм «Критик».
Я чудом нашел художницу Марину Бартош и мы создали тандем: она рисует, а я обрабатываю в фотошопе и анимирую. Я делал фильм три года за свой счет, истратил все сбережения. В 2018-м он вышел и имел довольно большой отклик. Премьера прошла в «Октябре» на Beat Film Festival. Потом мы ездили по городам, Артемий устроил северный тур по России. Были показы в Париже, в Лондоне, в Нью-Йорке.
Я до сих пор думаю, что, несмотря на плохие условия для документального кино в России, если ты отдаешь время и силы, что-то тебе возвращается. Этот фильм меня до сих пор относительно кормит: сначала его купил «Дождь» [внесен Минюстом РФ в список СМИ-иностранных агентов — примеч.ред.], где его очень многие посмотрели, а теперь он есть на восемнадцати стриминговых площадках.
Мы нашли рядом магаз, приходим, а из него выходит Бликса Баргельд
На премьере «Критика» оказался Евгений Хавтан и предложил сделать фильм про «Браво». Я согласился и рассказал, как еще в конце 80-х был на их ереванском концерте, после которого они пригласили меня к себе в гостиницу, где был неимоверный угар с выкидыванием телевизора из окна.
А на премьеру фильма про «Браво» пришел Игорь Тонких и сказал: «Не хочешь ли снять про лейбл FeeLee?» Я согласился и говорю: «А ты помнишь, как купил у меня клип для IFK?» Он очень удивился.
Игорь привез мне огромный архив FeeLee: диски, флаеры, плакаты, пластинки, кассеты. Если бы я это увидел в 90-е, я бы умер от счастья. Я начал все это рыть, сканить.
Вскоре после этого мы с женой поехали в отпуск в Берлин. Сняли квартиру, которая вся оказалась заставлена отборными виниловыми пластинками: «Я попал в рай!» Был проигрыватель, но не хватало какого-то провода. Мы нашли рядом магаз, приходим, а из него выходит Бликса Баргельд — солист и основатель группы Einstürzende Neubauten и один из основных героев «Фили». Бликса увидел нас, офигевших, поприветствовал и ушел. Мы его догнали, и я на ломаном английском сказал: «Я из России, был на вашем первом концерте в Москве, а сейчас снимаю про это фильм. Можно ли записать интервью с вами?»
Я делал этот фильм полтора года, и это было счастьем, ведь туда вошли все мои любимые моменты из 90-х.
Изнутри этого пузыря казалось, что все ходили в Горбушку, а оказалось, что прослойка, которой это интересно, маловата
Все мои фильмы я делаю почти в одиночку — как сценарист, режиссер, оператор, монтажер, звукорежиссер, продюсер. В «Филях» я и анимацию делал сам. Было одно удовольствие делать stop-motion из всех этих артефактов: кассетки, вкладыши, которые сами открываются. Stop-motion — это мое хобби: где я ни оказываюсь, везде его снимаю.
Фильм про FeeLee не имел большого успеха: его разок показали в «Октябре», потом пульнули на YouTube — и все. Выхлопа ноль. Мне-то изнутри этого пузыря казалось, что все ходили в Горбушку, а оказалось, что прослойка, которой это интересно, маловата.
Получается, что все мои фильмы — автобиографические
В России основная проблема с документальным кино в том, что фильмы уходят в никуда — нет ни проката, ни телепередач, где их можно было бы показать. Это обессиливает, энтузиазм постепенно исчерпывается. Во всем мире каждую неделю выходят фильмы про музыку — на Apple TV, на Netflix. У нас — почти ничего.
Хочется, чтобы следующий фильм было снимать хоть немного легче, чем предыдущие. А сейчас нисколько не легче — всё, как в первый раз.
После «Филей» я сделал «Джазиста» про Алексея Козлова, пластинки которого слушал еще в 80-х. В Ереване тогда открылась андеграундная брейкданс-школа, я был одним из первых брейк-дансеров Армении и танцевал под пластинку Козлова, где он играл в стиле электро. Получается, что все мои фильмы — автобиографические.
У меня получился такой цикл про неформальную музыку в России: конец 50-х — 60-е — джаз Алексея Козлова; 60-70-80-е — «Критик», потом «Браво», а 90-е годы — «Фили». Я очень горжусь, что сделал это, и считаю себя отчасти таким видеолетописцем. Последнее, что я хотел бы сделать — фильм про Джоанну Стингрей. Мы с ней очень подружились, и через год ее юбилей.
Не так давно я впервые сделал фильм о человеке, про которого до этого не слышал — «Рок-человек» про продюсера Игоря Сандлера. Это тоже был своего рода кризис: я понял, что поезд встал, и надо как-то переформатироваться и делать что-то другое. Я месяц потыкался по России, а потом мне написал израильский друг: «Чувак, ты весь какой-то напряженный. Не хочешь приехать к нам, немного расслабиться?» В результате я до сих пор в такой творческой командировке: Израиль, Ереван, Тбилиси.
Одна из последних фраз в «Филях» кажется мне ключевой: что 90-е — чуть ли не единственное свободное десятилетие в истории России вообще от Рюриковичей — с надеждами, с возможностями. И все это захлебнулось и пошло в никуда. Тем интереснее, что будет, когда этот кошмар закончится. Мне кажется, будет что-то новое. Лучше, чем сейчас.
Читайте также
-
Высшие формы — «Семечко» Марии Пискуновой
-
Высшие формы — «Мама и животные» Юлии Задарко
-
Высшие формы — «Исчезающий папа» Андрея Рубецкого
-
Высшие формы — «Искры в темноте» и «Что-то упускаю» Евгении Девятовой
-
Высшие формы — «Десять тысяч безобразных пятен» Дмитрия Геллера
-
Высшие формы — «Метро» Валентина Тютерева