Размыкая круг — «Спасибо, Эрнесто» Лауры Анхель
Продолжаем публиковать тексты, написанные в рамках Недели кинокритики на первом Международном кинофестивале SiberiaDOC. О показанном в полнометражном конкурсе костариканском фильме про аутизм и страхи материнства размышляет Арина Сакаева.
В глубинах космоса опасно застрять. Здесь, как стихи, декламируют вопросы о тайне рождения, но от ответов лишаются слуха. При разгерметизации корабля хватают инструкцию: «Сначала наденьте скафандр на себя, потом на ребенка», — если взрослый не обеспечит себя воздухом, задохнуться придется всем. Режиссер Лаура Анхель, ее мать и страдающий расстройством аутистического спектра брат по имени Эрнесто — это микрокосм. Миниатюра борьбы за выживание в условиях костариканской (давайте согласимся, почти любой) системы, которая жестоко расправляется с больными и бедными, а если те представлены в одном лице, как в фильме «Спасибо, Эрнесто» (2022), — вышвыривает за борт в два счета.
Запуском для экстремально личного документального кино становится беременность Лауры: она боится и материнства, и того, что ее ребенок родится с тем же недугом, что ее брат. Годы наблюдения за тем, как ее собственная мать лезла из кожи вон, чтобы сделать жизнь сына безопасной, дают о себе знать. Для разговора о травме нужен диалог: Эрнесто едва способен выражаться вербально, и посредником между ним и режиссером становится камера. Обращаясь к прошлому и настоящему, она вскрывает старые раны, чтобы потом наложить свежие швы на одни, а другие растормошить до мяса. Сообщения передаются только от брата к сестре, но никогда не в обратную сторону. Так двусторонняя коммуникация превращается в манифест всех, кто столкнулся с аутизмом на собственном опыте. Взгляд сестры, он как под микроскопом — настоящий intimate gaze, внимательный, но не всегда тактичный. Эрнесто не помещается в кадр, нарочито дышит своим теплым дыханием в лицо. Ближе некуда, но желания отодвинуться нет, так как это единственная доступная горячая линия.
Фиксация близкого члена семьи становится зеркалом для авторского «я»
Нарисованный на полу круг размыкается рваным монтажом и заеданиями видеоряда, уподобляя зрительское восприятие мира видению Эрнесто, дестабилизированного побочным эффектом лекарств. Его речь сбоит, но это нарушение связи лишь подчеркивает невозможность утратить значение там, где его изначально и не было. Лакуны напоминают о разрыве между мирами: «реальным» и тем, где живет брат Лауры. Кажется, на правах близости, у режиссера получается на долю секунды проникнуть в последний — в потемках перебирания одеял, что каждый вечер закрыты чужому взору, взгляд Эрнесто на миг выкристаллизовывается в такой чистый и осознанный, словно он выходит из роли, которую долго играл. Хаос движется к порядку, боль от немоты оглушает.
Попытка показать близкого терпит крушение, придется перебиваться купанием в бассейне. Условная игра в коммуникацию: тактильная забота и совместные танцы под музыку, — дают призрачную надежду, которая в быту растворяется окончательно. «Ключ! Замок!», — третий подряд крик, не от мира сего. «Я не понимаю, что ты хочешь, чтобы я сделала!», — беспомощность в ответ. Разрыв семейных связей можно зашить, но торчащие нитки останутся. Дистанция заставляет привычные, на первый взгляд, домашние съемки претерпевать метаморфозы. Направляя на брата камеру, Анхель неизбежно делает его объектом, вдобавок ограничивая его жизнь рамками того, что непосредственно связано с ней самой. Фиксация близкого члена семьи становится зеркалом для авторского «я», методом создания автопортрета посредством другого — лица родного и драгоценного. Однако важная для такого способа съемки непринужденная близость выпадает из формулы, нарушая равномерное взаимопроникновение идентичностей снимающего и снимаемого.
Кино напоминает запись в личном дневнике для многократного последующего обращения
Образ человека за камерой вырисовывается, подменяя первоначального героя. Значение принадлежит Лауре, но конструируется вокруг Эрнесто, самостоятельно в нагромождении смыслов не участвующего. Отвечая на вопрос о том, что аутизм означает для семьи режиссера, она вспоминает непрекращающиеся попытки матери добиться обещанного: социальной справедливости, медицинской помощи и специального образования для людей с ограниченными возможностями. Фигура брата перетекает в вечно присутствующий, но незримый образ страха, накладывающий отпечаток по умолчанию. Он витает в воздухе, пока губы читают молитву для придания сил, бесшумно дышит в затылок во время семейных прогулок, лишенных счастья. Анхель Кордоба начала с позиции отдаленного наблюдателя, после чего свела героя на нет и самостоятельно захватила пространство фильма. Финишировать она решила исповедью: телесной (режиссер включила в фильм запись своих родов) и психологической, об опыте переживания беременности.
В попытке извлечь боль и привести в движение то, что застоялось, автор выпиливает высказывание всеми доступными способами. Кадры пластического танца Лауры, перебивающие ее закадровый голос на полуслове, — это выбор в пользу языка тела, которому подступиться к рассказу о невыразимом гораздо проще. Каково это — жить с аутизмом? К финальным титрам мы по-прежнему ничего об этом не знаем. «Спасибо, Эрнесто» кажется терапевтическим наблюдением для личного пользования. Для режиссера оно сродни новым глазам, позволяющим вжиться в другую, более приветливую реальность и заменить ей свою собственную. Кино напоминает запись в личном дневнике для многократного последующего обращения. Послание это может и не предназначено для зрителя, но для Лауры круг наконец замкнулся: встреча со страхом лицом к лицу обеспечила всех членов семьи кислородом.
Читайте также
-
Оберманекен будущего — «Господин оформитель» Олега Тепцова
-
Дом с нормальными явлениями — «Невидимый мой» Антона Бильжо
-
Отменяя смерть — «Король Лир» Сергея Потапова
-
В поисках утраченного — «Пепел и доломит» Томы Селивановой
-
Призрак в машинке — «Сидони в Японии»
-
Скажи мне, кто твой брат — «Кончится лето» Мункуева и Арбугаева