Сеанс реального — «Ушедшее» Саши Патрунова
Как сделать фильм про человека, которого не понимаешь? Как придумать историю из одной фотографии? И, наконец, какое это отношение имеет к документальному кино? Новый «Сеанс реального» — работа студента СПбГИКиТ (мастерская Михаила Железникова), участвовавшая в программах «Послания к человеку» и «Артдокфеста-онлайн». Советуем посмотреть фильм до чтения интервью. Сделать это можно по ссылке.
Мой путь в документальное кино начался довольно банально. К одиннадцатому классу нужно было решать, кем быть. Мне не повезло хорошо знать математику и подобные штуки, и я понимал, что с моим складом ума надо идти либо в гуманитарные вещи, либо в творчество. Тогда мне казалось, что я весь такой оригинальный, необычный, творческий. Но, опять же, если поступать на живопись или актерский, там у всех дополнительное образование в виде художественной или театральной школы. У меня этого не было, поэтому я подумал, что самым легким будет поступить на режиссера.
Так и получилось: я поступил в СПбГИКиТ в мастерскую Михаила Гарьевича Железникова. Это святой человек, которому я очень благодарен за то, что он приучил меня смотреть кино и любить его. Когда я пришел, кино для меня не было чем-то целенаправленным. Это была просто возможность поступить. И на первом, втором, третьем курсах смотреть экспериментальные и документальные фильмы длиной по два часа, в которых почти ничего не происходит, было настоящим мучением. Я приходил домой еле живой. Но Михаил Гарьевич как-то на меня воздействовал, что в итоге это кино начало мне нравиться, появился неподдельный интерес.
На третьем году нужно было снимать очередную курсовую. У всех уже все было почти готово, а у меня совсем не было идей и желания чем-то заниматься. И вот Михаил Гарьевич мне сказал, что у него есть знакомая фотограф, с которой можно попробовать найти общий язык и сделать про нее кино. Я ей написал, мы встретились, и первое, что сказала Аня, что она не хочет делать фильм просто про фотографа, который ходит и фотографирует.
Мы вместе стали придумывать какой-то концепт, подход, историю. Я смотрел ее работы, и меня очень заинтересовал снимок с мячом. Я спросил: «Что там произошло? Как эта фотография получилась?» Аня рассказала про мальчика, который в момент съемки пнул мячик и попал ей в объектив. Я предложил: «А давай сделаем так, что этим мальчиком условно окажусь я?» Якобы я нашел эту фотографию на сайте, написал, мы встретились. Ей эта идея понравилась.
А если я не понимаю своего героя, не понимаю, что им движет, как я могу сделать фильм-портрет?
Возможно, это немного неправильно, что я на самом деле не тот мальчик. Может, однажды он увидит фильм и скажет: «Что это за человек?» Не помню, чтобы на обсуждениях в мастерской мне сказали, что тут слишком сильно сдвигаются границы документального, и тебе, Саша, наверное, не стоит это делать. По-моему, я получил одобрение и мог заниматься этой идеей дальше. Хотя, как известно, воспоминания имеют свойство искажаться, и, возможно, на самом деле все было вообще не так, как я рассказываю.
Мне нравится, что в фильме такой баланс документального и вымышленного. Вся завязка — это вымысел, но история создания снимка — абсолютно правдивая, все так и было. Есть режиссеры, которые любят прямое документальное кино с минимумом вмешательства, когда сюжет рождается сам. Для меня в первую очередь было важно, чтобы история получилась интересной и цельной. Не хотелось сидеть и ждать, да и времени было очень мало. Плюс я не понимал, да, наверное, и сейчас не понимаю, как можно сделать хороший документальный фильм про фотографа. Наверное, есть определенные подходы, но в тот момент, возможно, из какой-то своей зацикленности я не смог найти другое решение. Тем более, Аня — взрослее меня. Я пытался ее понять, но понял, что не понимаю. А если я не понимаю своего героя, не понимаю, что им движет, как я могу сделать фильм-портрет? И что рассказать про ее жизнь, я тоже не знал. Не было такого, что я сел: «Ань, расскажи, что у тебя сейчас происходит. Будут ли у тебя в ближайшее время какие-то испытания, которые тебе нужно преодолеть? Какой-то конфликт».
Я хотел подойти к этому более просто. Если бы я задавал себе слишком много вопросов, я бы, наверное, так и не сдвинулся с той мертвой точки безыдейности, когда в голове ничего нет. А тут произошел импульс, и я подумал: «Мне кажется, что так будет круто — значит, будет круто. Послушаю себя».
Я услышал какую-то песню, где было слово «ушедшее», в голове щелкнуло, и я подумал: «Пусть так и называется»
Но сюжет нужно было как-то продолжать. Мы придумали так, что Аня предложила мне снять еще один кадр со мной уже сегодня. На этом история логически заканчивается, и следующий цикл наступит, видимо, еще через тринадцать лет, когда мне будет тридцать пять, и, возможно, мы повторим это — такая лирично-нежная, светло-грустная нотка.
Чтобы запустить фильм в ВУЗе, нужно представить свой проект на питчинге курсовых работ перед заведующими кафедрами и другими мастерами. Там я говорил, что это будет фильм-наблюдение. Также надо заполнить «паспорт творческой группы» с графами «продюсер», «оператор», «звукорежиссер». Мне была нужна команда, и желательно, чтобы все они были из ВУЗа.
С Настей Борисовой мы уже были знакомы. На третьем курсе у нас есть обязательство освещать «ПитерКИТ» (фестиваль студенческого кино — примеч.), когда он проходит — кто-то снимает интервью, кто-то монтирует ролики. Там меня и поставили в пару с Настей, которая тогда училась на втором курсе продюсерского, на вечернем. Потом я написал в нашу беседу, что хочу снимать вот такой фильм, ищу продюсера. Она ответила «Я готова», и все закрутилось.
Когда ты, будучи студентом, снимаешь свой фильм, очень важно, чтобы был человек, на которого можно опереться, с кем ты на одной волне и кто также принимает участие в творческом процессе. В моем случае таким человеком стала Настя. Она где-то нашла оператора Женю Назарова. Как я понял, он самоучка, но очень талантливый парень. Мне повезло, что он согласился работать за идею и что у него было свое оборудование — я же студент и пока не видел никаких бюджетов.
Мы все сняли довольно быстро, за пять дней. Работали очень свободно. У нас был план, но мы не следовали ему фанатично. В первый день мы сняли наш разговор с Аней. Во второй я просто сказал «Пойдем погуляем», и мы ходили по городу, общались. Поначалу Женя хотел, чтобы я принес ему чуть ли не раскадровку. На этой почве у нас были очень деликатные споры: он требовал от меня точности, а я ему никакой точности не давал. Хорошо, что с нами была Настя, она находила ключик к нашему взаимопониманию, чтобы Женя не убил меня штативом, и постепенно эти трения ушли.
В первом варианте, что я принес мастеру, я больше любовался собой, какой же я философ, который вставляет эти интертитры
Все рождалось в моменте, в состоянии потока. Если Женя видел кадр, он мог сказать: «Мне это нравится. Давайте снимем». Что-то шло с моей стороны, как, например, кадр, где мы проходим вдоль горизонта, а за нами красивая стена с граффити и желтый дом.
На третий день мы снимали проявочную красную комнату. Я опоздал, и половину эпизода Женя снимал один. Он потом долго на меня ругался. Меня посадили в отдельную комнату, чтобы я никому не мешал, и я там сидел, иногда выходил и что-то советовал. Что мы снимали еще два дня, я не помню.
Название возникло само. Я услышал какую-то песню, где было слово «ушедшее», в голове щелкнуло, и я подумал: «Пусть так и называется».
Прием с интертитрами я почерпнул из документального фильма Бориса Герретса «Люди, которыми я мог бы стать, а может, и стал». В этом фильме Борис очень близко общается со своими героями и использует интертитры для объяснения определенных событий, своих эмоций и чувств. По моим ощущениям, если автор озвучивает свои эмоции в фильме голосом, у зрителя возникает дистанция: мол, я слышу чужой голос, значит, это чужие ощущения. С интертитрами по-другому — как правило, мы читаем текст своим внутренним голосом, таким образом происходит синхронизация с ощущениями автора, и герой начинает восприниматься гораздо ближе. Как можно было отказаться от такого простого, но очень действенного инструмента, который направляет зрительские мысли в нужную мне сторону?
Все, что от нас осталось, это фотография
Самым сложным во время монтажа было сделать так, чтобы история была не столько обо мне, сколько об Ане. В первом варианте, что я принес мастеру, я больше любовался собой, какой же я философ, который вставляет эти интертитры. Михаил Гарьевич сказал, что нужно исправлять и дал рекомендации, как это можно сделать. И я исправлял, каждый раз приносил на пару новую версию, показывал.
Была неделя, когда я просто каждую ночь делал новый монтаж, в какой-то момент потеряв нить, что я вообще делаю. Михаил Гарьевич смотрел за каждым шагом этого фильма и направлял его. Хотя мне до сих пор почему-то кажется, что фильм ему не очень понравился.
Когда монтаж был закончен, и мы посмотрели на то, что получилось, возникло ощущение, что не хватает финального эмоционального акцента. Первое, что мне пришло в голову, — добавить фотографию, где мы вместе с Аней и нашим «знаковым» мячом. Перед ней идет интертитр, что Аня мне больше не писала, и по итогу все, что от нас осталось, это фотография, на которой запечатлен момент воссоединения. По-моему, это хорошо резонирует с общей идеей.
Фильм побывал на нескольких фестивалях («ПитерКИТ», «Послание к человеку», «Святая Анна», «Артдокфест онлайн»), не снискал никаких наград и уже ничего не получит, но я, в любом случае, радуюсь, что люди его видят. Когда ты впервые на фестивале не просто как зритель, а как один из участников, это определенно яркие эмоции.
Сейчас у меня есть небольшой страх остаться режиссером одного фильма. В рамках ВУЗа люди о нем знают, кто-то походит: «О, ты же режиссер „Ушедшего“». Я говорю: «Да», — и внутри всегда сидит вопрос: смогу ли я сделать что-то еще? Но уже 25 мая будет допуск к диплому, и я должен принести монтаж нового фильма.
Читайте также
-
Высшие формы — «Спасибо, мама!» Анны Хорошко
-
Как мы смотрим: Объективные объекты и «Солнце мое»
-
Высшие формы — «Ау!» Тимофея Шилова
-
«Сказка про наше время» — Кирилл Султанов и его «Май нулевого»
-
Высшие формы — «Книга травы» Камилы Фасхутдиновой и Марии Морозовой
-
Высшие формы — «У меня что-то есть» Леры Бургучевой