Потому и нет его — «Балабанов. Колокольня. Реквием»
25 февраля в «Порядке слов» пройдет показ и обсуждение фильма «Балабанов. Колокольня. Реквием» с режиссером Любовью Аркус. О создании этой очень личной картины, об открытых ранах и «проклятых поэтах» пишет Катя Трус.
Фильм Любови Аркус «Балабанов. Колокольня. Реквием» (2022) ждал своего времени без малого десять лет — фактически, съёмки проходили в 2012–2013 годах. После работа остановилась, и всё отснятое упокоилось в недрах жёстких дисков. Почему? Алексей Октябринович Балабанов умер 18 мая 2013 года. Смерть «брата Алёши» стала для Любови Юрьевны невосполнимой утратой, открытой раной. Возможно ли в таком состоянии продолжать придумывать кино, смотреть и пересматривать вчерашние кадры, на которых А. О. ещё жив, где есть пусть маленькая, но надежда? Вряд ли. То, что не убило, покалечило, а жизнь потекла своим ходом и порядком. В ней неизменно присутствовал журнал «Сеанс» и только появившийся фонд «Антон тут рядом», с их будничными делами и фантастическими сверхзадачами. Но фильма про «брата Алёшу» среди них не было.
Поводом к возобновлению работы над картиной стала общественная полемика последних лет, где имя культового российского режиссёра кочует с одного знамени на другое, а реплики его персонажей попадают в чуждый им контекст. После февраля 2022 года цитаты из фильмов Балабанова про правду, родину и войну («Русские на войне своих не бросают», «Сила в правде», «За Севастополь ответите») стали появляться на брандмауэрах, билбордах, нашивках военной формы. Вырванные из художественных произведений, в которых звучали органично, они превратились в орудие агитации. Л. Ю. всегда с истовым желанием боролась за своих, рыцарски отстаивала близких. И прецедент с «Защитой Балабанова» уже однажды случался — в 2007 году в связи с фильмом «Груз 200». Тогда Л. Ю. защищала ещё живого Алёшу и его только что вышедший и не всеми понятый фильм. Сейчас она защищает его посмертно.
«Балабанов. Колокольня. Реквием» — предельно личный режиссёрский взгляд: таким А. О. знали только самые близкие. Фильм напрочь лишён обобщений, стремления к объективности. Только тихая, очень родственная жизнь — за домашними просмотрами фильмов, в кругу друзей и детей, в совместных поездках. Эта близость отодвигает процесс съёмок документальной ленты о главном режиссёре страны на второй план. Первостепенно же — удержать момент, сохранить Балабанова живым хотя бы на экране. Огромное количество крупных и сверхкрупных планов — это попытка разгадать тайну, проникнуть внутрь какой-то загадочной, сложно устроенной материи, дойти до самой сути.
Это обоюдное движение человека к человеку: автора к герою и героя к автору
Большая часть действия происходит на съёмках последнего фильма А. О. «Я тоже хочу». На них он уже глубоко болен, но автор «Колокольни» не рассматривает процесс умирания, а показывает человека, переживающего страдания и то, как он с ними справляется. Перед нами физически немощный, переломанный Балабанов, посреди холода и бескрайнего снега, командует съёмками. Он не борется, но и не сдаётся. Сила духа побеждает бренную оболочку, и вот он снова сильный, деятельный и живой. Но «волшебство» заканчивается вместе со съёмочным днём и в гостиничный номер А. О. возвращается угрюмым, уставшим, в низко надвинутой на глаза шапке-ушанке.
Подобные преображения происходят в фильме несколько раз: полные нежности, и юмора сцены с детьми в зоопарке (— «Козёл добрый!» — говорит ребёнок. — «Не факт», — отвечает Балабанов); игра в шахматы с маленьким Мишей, внуком Л. Ю. (уверенное Балабановское: «Пока я с тобой, тебя никто не съест»); разговор на кухне, во время которого выясняется, что Достоевского и Чехова А. О. не любил, а Ремарка и Хемингуэя — наоборот; детское, задорное «Ослика я придумал!» во время просмотра своего первого большого фильма «Счастливые дни». Где ещё мы видели этого человека — мрачного, предельно закрытого, дающего односложные интервью в вечной своей тельняшке — таким? Пожалуй что нигде.
Почему он позволял любопытной камере повсюду за ним следовать, почему не надавал оператору по рукам? Больше того, иногда даже сам режиссировал: чего стоит экскурсия А. О. по собственной квартире, с многочисленными родственниками, скрипучим паркетом, длинным коридором и картинами, картинами, картинами (жена Надежда Васильева и младший сын Пётр Балабанов — художники). Можно предположить, что любовь автора к своему герою, которая очевидна с первых минут фильма и без которой самой картины попросту бы не было, ответна. Что это обоюдное движение человека к человеку: автора к герою и героя к автору.
***
О своём видении Балабанова и постижении устройства его вселенной Любовь Аркус говорит во вступительном видео-эссе, где её очень узнаваемое письмо и интонация сопровождают кадры балабановских фильмов. Это не сухие киноведческие штудии, а размышления о духе времени. Умением говорить о жизни как о искусстве, а о искусстве как о жизни Л. Ю. владеет мастерски. Ученица Майи Иосифовны Туровской и Лидии Яковлевны Гинзбург, она унаследовала это редкое, сегодня почти уже невозможное, качество.
Он задавал главный «проклятый» вопрос — зачем жизнь, если в ней есть смерть?
Вступление к фильму о Балабанове состоит из такого же незримого вещества, как и её тексты о других великих режиссёрах: Алексее Германе, Александре Расторгуеве, Александре Сокурове. Оно формирует представление зрителя про автора, его героев и мире, который они населяют, помогает ориентироваться на местности, расставляет указатели, поясняет непонятое, разгадывает неразгаданное. Большой художественный и литературный вкус, зоркие наблюдения киноведа, особый угол зрения, эпистолярная, доверительная интонация делают вступление фильма самостоятельным произведением искусства. Именно здесь говорится о незаметной подмене «Сила — в правде» на «Правда — в силе», и том, что в центре картин Балабанова всегда был не герой-одиночка, но беззащитный маленький человек.
В фильме Л. Ю. нарекает Балабанова «проклятым поэтом». Согласно определению, которое в конце XIX века предложил французский поэт Поль Верлен, «проклятый поэт» — непонятый, гонимый, недооценённый гений. Не прекрасный и светлый искатель античного мира, а кипящий революционер, опрокидывающий устоявшиеся представления о поэзии. Он проклят лишь потому, что он поэт. Позже термин вышел за рамки литературы, стал нарицательным, применимым к представителям разных направлений искусства. «Проклятые поэты» отрицают буржуазный быт и буржуазные ценности, существуют на границе социума и социальных норм. Отсюда — установка на провокацию, увлечение эстетикой разрушения, увядания и смерти, духом загадочного и неизвестного, процессом узнавания жизни за пределами жизни. Ведь настоящее озарение может произойти только в каком-то специальном состоянии выхода за границы «я», в предельном существовании.
Всем игрушкам и важным вещам придётся сказать «прощай»
В фильме «Балабанов. Колокольня. Реквием» есть короткая сцена, в которой Любовь Аркус говорит с Балабановым о Кафке. «Каким же нужно быть больным, чтобы написать такую книжку!» — говорит Балабанов о «Превращении». «Быть больным» — обязательное условие создания чего-то принципиально нового в искусстве. В финале разговора они приходят к тому, что А. О. тоже «больной». В «Письмах ясновидца» Артюра Рембо, ещё одного «проклятого поэта», почти дословно звучит тоже самое: «Он становится самым больным из всех, самым преступным, самым проклятым — и учёным из учёных! Ибо он достиг неведомого».
О преодолении или нарушении установленных норм и правил как источнике сакрального писал Жорж Батай, ключевая фигура французской философии XX века. Он объяснял возникновение сакрального как результат деления общества на однородную и инородную, отверженную часть. Именно инородная часть общества, к которой относятся как поэты так и разбойники, является производителем энергии сакрального. Сакральное для Батая — это социальное ядро, которое при этом находится за пределами общества, а связанные с ним запреты можно и нужно преступать. Преступление — нарушение установленных табу — является сакральным актом, так как открывает человека той тотальности существования, которая проявляется в сакральном, позволяя ему прорываться в жизнь в виде некой «опасной силы». (Заметим, что по Батаю эту «опасную силу» впоследствии может взять на вооружение и власть).
В безлюдном храме нет священников, только горящие свечки посреди пустоты
А. О. тоже находился на границе между двумя мирами, противоположными и несовместимыми. Как и его герои, вечно балансирующие где-то между: Немец («Брат») — между памятью о предках и бесприютным, нищим существованием, Иоган («Про уродов и людей») — между садомазохистскими эротическими фантазиями и тоской по чистой любви, доктор Поляков («Морфий») — между адом провинциальной больницы и мягким наркотическим сном, Алексей («Груз 200») — между Городом Солнца и обречённостью позднего СССР, пятеро путешественников к Колокольне («Я тоже хочу») — между счастьем и несчастьем.
Балабанов был нашим проводником в потусторонний мир, его последний фильм — фантазия на тему «Сталкера». И о том, что связь с запредельным скоро прервётся, он намекал: в финале своего последнего сценария «Мой брат умер» Балабанов цитирует кусочек из «Соборян» любимого своего Лескова, где автор описывает разрушение Деевской староверческой часовни; на сороковой день после смерти А. О. рухнула и колокольня Благовещенской церкви в посёлке Шексна, та самая колокольня из «Я тоже хочу». Утрата важных, смыслообразующих «вертикалей» означает окончание нашего путешествия в потустороннее: больше нас некому туда водить.
***
Балабанов был не согласен с устройством мира, с наличием в нём смерти, он задавал главный «проклятый» вопрос — зачем жизнь, если в ней есть смерть? В его последнем фильме «Я тоже хочу» смерть выглядит спасением. Те, кого забрала Колокольня — ушли с Богом, кого оставила — им покинуты. Его и самого не взяли, и он тихо умер у её подножья, кинорежиссёр, член Европейской киноакадемии. Круг замкнулся: в своём первом полнометражном фильме «Счастливые дни» Балабанов тоже себя хоронит — безымянный герой Виктора Сухорукова залезает в лодку, будто в гроб, закрывает крышку, а на простом карандашном рисунке возникает стрелочка с указанием: «Это я». «Ослика больше нет, ёжика больше нет, ничего нет», — мантра «Счастливых дней». Тогда А. О. был ещё молодым человеком, полным силы, с большим художественный замахом и замыслом. Откуда эти мысли о смерти, понимание собственной обречённости, нежелание жить, протест «проклятого поэта»?
«Зимы не будет, тебя он любит»
Диалог Балабанова с Богом начался задолго до «Счастливых дней». Когда А. О. было шесть лет, он написал текст, который называется «Рассказ»; он звучит в конце фильма «Балабанов. Колокольня. Реквием». Любовь Аркус предоставляет последнее слово своему герою, как когда-то в финале другой её картины «Антон тут рядом» звучало сочинение Антона Харитонова. В «Рассказе» маленький автор впервые понял, что всё конечно — всем игрушкам и важным вещам придётся сказать «прощай», а мир детства останется далеко-далеко позади. Осознание конечности всего на свете потрясло Балабанова уже тогда. Много лет спустя, после Кармадонской трагедии, к нему добавится ещё один горький вопрос: почему «лучших» забирают так рано? В попытке найти не него ответ Балабанов крестится, находит своего духовного наставника отца Рафаила (в миру Сергей Симаков), но церкви как институту не доверяет. Не даром в фильме «Я тоже хочу» в безлюдном храме нет священников, только горящие свечки посреди пустоты и портал, отправляющий достойных прямо в Царствие небесное, в счастье.
Финальная глава фильма с коротким и страшным названием «Горе» посвящена жене А. О. Наде. Стойкий солдатик, она была верным помощником и соратником своего гениального мужа, а сейчас осталась одна. «Не плачь, мир тает», — камлает за кадром шаманский голос Леонида Фёдорова, а она и не плачет. Надя режет сыр, снаряжает сына на учёбу, покупает продукты, ходит на работу. Но по всему видно, что совсем недавно рядом с ней было что-то большое, родное и главное, а сейчас на этом месте нет никого. «Зимы не будет, тебя он любит» — станет уговаривать её голос Леонида Фёдорова и тут Надя впервые заплачет, а кино кончится. «Вечером над разоренною молельной собирался народ, и их, и наш церковный, и все вместе много и горестно плакали и, на конец того, начали даже искать объятий и унии».
Читайте также
-
Школа: «Один маленький ночной секрет» — Молчание Миры
-
«Волшебной формулы нет. Есть волшебный шанс» — Разговор с Сергеем Сельяновым
-
Школа: «Дорогие товарищи!» Андрея Кончаловского — Проснись, страна огромная
-
Школа: «Сказка» Александра Сокурова — Царство сна, теней и смерти
-
Наш учитель-эксцентрик — Портрет Олега Ковалова
-
Школа: Проект «Реальность» — Расколотая жизнь