Русский гражданин Кейн
Герой
СЕАНС – 21/22
Выходец из многодетной и бедной семьи, провинциал, не имеющий ни связей, ни средств к существованию, Алексей Сергеевич Суворин к восьмидесятым годам девятнадцатого века становится одной из центральных фигур русской общественной жизни — проделав путь от фельетониста в грошовых бульварных листках до крупнейшего издателя, газетного магната, театрального мецената и преуспевающего предпринимателя.
Фильм о нем мог бы стать русским вариантом «Гражданина Кейна».
Фон (город и круг персонажей)
Суворин был самым тесным образом связан как с политическими, журналистскими, писательскими, издательскими, деловыми, светскими, так и с литературными, театральными и богемными кругами русского общества.
Здесь мог бы предстать не Петербург романтический (с белыми ночами, пустынными набережными и уютными горбатыми мостиками), и не Петербург трущобный (с дворами-колодцами, черными лестницами, грязными подвалами и убогими мансардами), и не Петербург парадный (с царскими резиденциями и дворцами). Не «умышленный город», не город-фантом, не город-музей, а собственно именно тот город, каким и могла быть в реальности столица крупнейшей в мире империи: город банкиров, заводчиков, торговцев, чиновников; город, в котором совершались большие дела и замышлялись великие преступления; город, в котором делались большие деньги и большие карьеры; город, в котором вершилась большая политика и процветала великая культура. Город жесткий, немилосердный, расчетливый, возвеличивающий силу и безжалостный к слабости.
Сюжет
1)
Мелодраматическая линия (без которой не хотелось бы обойтись) — это глубокая личная драма Суворина, связанная с обстоятельствами гибели его первой жены Анны. Женщина, которую он любил и почитал, активно участвовавшая в его становлении как журналиста, издателя и общественного деятеля, родившая ему пятерых детей и умело, с достоинством и вкусом управлявшая его домом; красавица и рачительная экономка, хозяйка одного из самых модных литературных салонов столицы; почтенная мать семейства, прозорливая советчица, верный сообщник и единомышленник, нежная супруга — была найдена полицейскими в одном из нумеров гостиницы на Невском проспекте, застреленная собственным любовником. Убийца вторым выстрелом покончил с собой здесь же. Его труп был найден подле нее, истекающей кровью. Когда прибыл Суворин, она была уже в агонии, но еще успела просить у него прощения.
Эта история была одной из самых громких сенсаций Петербурга, она потрясла умы, ее долгое время смаковали газеты, о ней писали не только журналисты, но и такие писатели, как Толстой и Достоевский.
Суворин хотел воспитывать, холить и лелеять в России зарождающийся, всеми понукаемый в разные стороны, не уважаемый и не престижный так называемый «средний класс».
По свидетельству очевидцев событий и дальнейших соглядатаев жизни Суворина, потрясение его было столь велико, что близкие всерьез опасались за его рассудок, и никогда в будущем он так и не оправился от нанесенного ему удара.
История, будто списанная из бульварной книжонки, находится в престранном и загадочном несоответствии с людьми, в ней участвовавшими. Суворин (человек жесткий, прагматичный, зоркий, ни в коей мере не склонный к иллюзиям, самообману) менее всего подходил на роль обманутого в лучших чувствах, наивного мужа. Суворина (женщина разумная, строгих правил, деловой хватки и в солидном возрасте) нисколько не была похожа на femme fatale и искательницу приключений. Любовник (человек маленький, даже ничтожный; офицер мелкого чина, без ума, денег, талантов, поприща, то есть без всего того, что так ценила в муже Анна Суворина) — казалось бы, нисколько не был предрасположен к страстям и поступкам подобного масштаба.
И вся эта банальная бульварщина имела самые серьезные последствия для личности Суворина, его общественного лица и политических взглядов, его мировоззрения и кодекса поведения.
2)
Как уже было сказано, Суворин начинал в бедности и поначалу имел намерения заниматься литературной деятельностью. Как литератор он, что называется, «подавал надежды», одно время был моден и знаменит в журналистских кругах, его охотно печатали петербургские газеты и журналы. Судя по его «Дневнику», Суворин — сложись его жизнь иначе — мог бы стать серьезным писателем.
Однако несмотря на то, что его пьесы подолгу держались в репертуарах петербургских театров и были любимы актерами и зрителями, несмотря на то, что он и в дальнейшем продолжал публиковать романы, рассказы, очерки и эссе, — ни писателем, ни драматургом Суворин так и не стал. Не таковы были амбиции Алексея Сергеевича, чтобы удовольствоваться ролью «одного из», местом «в ряду», да еще и (ему хватало и ума, и вкуса понимать это со всей ясностью) в ряду далеко не первом…
Он становится издателем, и через некоторое время крупнейшим в России. Он первым издает Чехова (от первых рассказов в газете до собрания сочинений), он издает и пестует Василия Розанова… Помимо художественной литературы, он составляет и издает знаменитые ежегодные суворинские «Календари», популярную и дешевую библиотеку образовательных книг для детей, а также газеты и журналы, из которых самой главной, популярной, громкой, впоследствии одиозной станет газета «Новое время».
Мыслящий читатель поклонялся Розанову и Чехову и решительно не хотел помнить, чьей интуиции, труду, риску он обязан тем, что имел возможность увидеть эти труды напечатанными.
Знающие историю «Нового времени» без труда узнают в современном «Коммерсанте» его черты — начиная от ориентации на совершенно определенный социальный слой читательской аудитории (формирующийся класс буржуазии и средний обыватель) до тематической верстки (политика, финансы, криминальная хроника, потребительские новости, культура). И дело не в этих разделах (по такому принципу впоследствии строились многие ежедневные газеты), а в самой идеологии и интонации, аранжирующей все материалы: с одной стороны, потакание самым обыденным представлениям среднего человека о любых предметах, а с другой стороны — подспудное формирование этих представлений, постепенный, каждодневный прессинг читателя.
Именно здесь, в этой газете, Суворин осуществит свое заветное предназначение: он станет идеологом, пастырем многомиллионной паствы российских обывателей, уставших от разброда и шатаний бурной и глубоко чуждой ему русской общественной мысли, желающих НОРМЫ жизни (самого недоступного для российского жителя блага).
Мощный, разнообразно талантливый, противоречивый Суворин, человек затаенных страстей и путаных мыслей, распирающих его мозг — провозгласил себя Великим Утешителем для жаждавших покоя и уюта, простого человеческого счастья и обыкновенных радостей, рядового россиянина. Он внушал ему, что нисколько не зазорно читать переводные французские мелодрамы вместо Толстого и Достоевского, хотеть повышения жалованья вместо прогресса и цивилизации, любить свою жену, не внушая ей идей эмансипации и не требуя от нее сопереживания своим «нравственным исканиям», предпочитать сытный обед в приятном обществе любым «высокодуховным» занятиям и печься о благосостоянии своих чад, домочадцев и близких родственников пуще, нежели о благе человечества.
В сущности, Суворин хотел воспитывать, холить и лелеять в России зарождающийся, всеми понукаемый в разные стороны, не уважаемый и не престижный так называемый «средний класс». В преумножении и набирающей силе которого он видел залог будущего процветания России, стабилизации ее экономического и морального состояния.
Политика занимала огромное место и в жизни Суворина, и на страницах его изданий. Он много интриговал, в разное время имел тесные сношения с министрами (в частности, с Витте), был убежден, что влияет на ход политических событий в России, и иногда бывал недалек от истины.
Здесь не место для подробного объяснения, как подобная идеология газеты привела к тому, что «Новое время» превратилось в одно из самых одиозных российских изданий. Как ее издатель, либеральный интеллектуал, пришел к пропаганде антисемитизма и крайне правых воззрений на государственное устройство России. Как он пришел к организованной травле и клеветническим нападкам на различные литературные направления и их представителей. Однако уместно упомянуть о том, что трагедия Суворина, история его возвышения и последующей деградации таит огромные возможности для размышлений об одной из ключевых тем российской истории — о трагической обреченности идеи НОРМЫ, о вечном предпочтении здесь экстремального обыкновенному: не только для тех, к кому обращена подобная идеология, но и для тех, кто проповедует ее и пытается любым способом приблизить ее к реальности.
3)
По сути, судьба Суворина — выскочки, парвеню, человека, сделавшего самого себя и достигшего невозможного — являет собой пример трагедии позитивистского жизнестроения, также роковой для российской действительности и чрезвычайно актуальной сегодня. Человек, умом и трудом выстроивший собственную издательскую империю, сделавший значительное состояние и обеспечивший огромную семью, давший образование и предоставивший все возможности своим многочисленным детям, обеспечивший работой и жалованьем огромное число сотрудников — под конец жизни пережил и осознал свой полный и безоговорочный крах: детей, ради которых приносились бесчисленные жертвы, он не уберег от поистине роковых несчастий (тяжелые депрессии, ранние смерти, самоубийства); идеология, которую он вымечтал и проводил с такой завидной последовательностью, оказалась не нужной и не состоятельной в его стране и для его страны; мыслящий читатель поклонялся Розанову и Чехову и решительно не хотел помнить, чьей интуиции, труду, риску он обязан тем, что имел возможность увидеть эти труды напечатанными.
Чехов до последнего защищал своего старшего друга и издателя, даже тогда, когда это почиталось неприличным.
Извечная трагедия, на самом деле, нового русского в России — где активный жизнестроитель, который делает ставку на реальность, а конкретную недвижимость предпочитает дому на песке, в конце концов сталкивается с тем, что его жилище — куда больший дом на песке, нежели обиталище иных пустопорожних мечтателей. Где он может добиться чего угодно, однако только одно ему навсегда заказано и навсегда недоступно. Он может стать успешным, влиятельным, богатым — и только счастливым и уважаемым он не будет никогда.
4)
Еще один главный герой, который так и не должен появиться в кадре, — писатель Антон Павлович Чехов. Именно его Суворин любил более всех, видел в нем самого себя, несостоявшегося, горячо желал, чтобы все, что ему не удалось, удалось Чехову.
Чехов был для него как бы главным деянием его жизни, наиболее зримым и вещным итогом его деятельности, его названым сыном, его продолжением, подтверждением, что жизнь была не зря, а правота очевидна.
Разрыв их отношений (Чехов до последнего защищал своего старшего друга и издателя, даже тогда, когда это почиталось неприличным, но затем последнее объяснение между ними все же состоялось) стал для Суворина, пережившего многие беды и тяготы, непоправимым ударом и личной катастрофой.
Возможно, эта линия, линия несчастной, невзаимной любви, в которой не счесть обертонов и классических мотивов (Моцарта и Сальери, например) должна пройти через всю картину, никогда не выходя открыто в фабулу, но оставаясь на ее периферии и обеспечивая ее смысловую и эмоциональную подоплеку.
Взаимное притяжение и неизбежный поединок между художником и жизнестроителем не окончился с ранней смертью художника. Старый, одинокий Суворин до конца дней вел непрерывный и мучительный диалог со своим несостоявшимся alter ego; смертельно больной, он знал, что тот, покойный, уже навсегда прав и больше некуда обращать такие веские аргументы и такие справедливые упреки…
Финал
Суворин умер от рака горла в 1912 году. Умирал в полном сознании, осознавая свое положение. Перед смертью успел сделать тщательные и толковые распоряжения, не забыл никого из тех, кого поддерживал в течение жизни. Его издательская империя просуществовала до 1917 года, затем была национализирована и перешла в собственность государства. Уникальная библиотека и значительная часть архива погибли.
