Виктор Матизен
Виктор Матизен

Ад — это другие


Среда 19.07.1961. Реж. Виктор Косаковский, 1997

Решив сделать фильм о своих ровесниках, родившихся в тот же день, что и он, в Ленинграде, режиссер Виктор Косаковский производит простейший расчет, то есть делит продолжительность картины (90 минут) на число возможных персонажей (100) и получает 54 секунды — меньше минуты на человека. Поняв, что за такой мизерный промежуток времени никого толком не представишь, обычный документалист на его месте снимает не всю сотню, а избранный десяток, и делает картину из десяти новелл, озаглавленных либо по именам героев, либо по заповедям, которые они нарушали в течение жизни. Косаковский решается снять всех, кого сумеет отыскать. Безумная затея, свидетельствующая о том, что он не просто снимает кино, а ищет нечто такое, чего не знает сам. Топология сохраняется в прямоугольнике экрана и передается в зал. В одном из эпизодов автор (а он снимает среди своих, даже не погодков, а подневков, и самого себя) говорит, что в четыре или пять лет ему пришло в голову, будто его перепутали в роддоме. Классический детский страх, вызванный обидой на родителей и сказками о пасынках и падчерицах («они меня обижают, как неродного» — «они мне неродные» — «меня подменили»), нещадно эксплуатируемый в подменных мотивах мыльных сериалов — в «Среде» порождает непроизносимый, но проникающий в подкорку вопрос: «Кем бы я мог стать, если бы меня в самом деле подменили?» Вот что заставляет камеру рыскать по городу в поисках добычи, вот почему героев не выбирают, вот почему не нужно долгих наблюдений: мгновенный перегляд — и из глаз встречного (встреченного) в твои глаза перетекает магма чужой жизни.

Но это лишь тогда, когда есть контакт. Если контакта нет, зритель перед холодным экраном может вспомнить слова, вложенные Набоковым в рецензию профессора Анучина на книгу Годунова-Чердынцева «Жизнь Чернышевского»: «…пожелал восстановить жизнь человека путем (…) собрания образков его волос, ногтей и телесных выделений». Но чем лучше способ ее воссоздания по гороскопу, то есть по расположению десятка точек в двенадцати дугах окружности? Для физиогномиста достаточно и минутных планов, если они выполнены художником, как достаточно для проникновения в судьбу и минутного созерцания рембрандтовского портрета.

Остальное — за кадром. После просмотра в зале повисает недоумение: многие чувствуют себя обиженными. «Как? И это все?» Презумпция неподдельности документального кино разрушается. Реальность начинают уличать в несовпадении с представлением о ней. Люди не верят, что из ста человек не нашлось никого, преуспевшего в жизни больше этих, показанных. Всплывает магическое слово «чернуха».

«У меня нет для тебя других кинематографистов», — якобы сказал Сталин Большакову, пожаловавшемуся на режиссерский контингент. «Нету меня для вас других ровесников», — не этими словами, но в этом смысле отвечал Косаковский на претензии зрителей. Тем не менее вопрос о тройном соотношении неснятого материала к снятому и снятого к вошедшему в картину остается открытым. Косаковский рассказывает поразительные вещи о том, что он мог бы снять, но не снял, и о том, что снял, да не отважился включить в фильм. Послушать его, так этические соображения взяли верх над художественными.

Но похожие на оправдания рассказы начинают казаться то ли продолжением картины, то ли попыткой нарастить на нее мифологию. История о ревнивых мужьях, мешавших ему снимать своих ровесниц, история о том, как он хотел найти среди них ту самую, единственную женщину (себя в женском обличье?), история о том, как они увидели в нем Старшего Брата и делились с ним самым сокровенным — и, наконец, самая пронзительная история об астрологическом близнеце, который появился на свет буквально вслед за ним в том же родильном отделении, а через тридцать пять лет был найден своим Старшим Братом и якобы сказал ему: «Вот меня мать в роддоме бросила, и живу я в дурдоме, а ты на машине, с девушкой и с кинокамерой. А ведь могло быть наоборот… ты был бы дурачком, а я бы к тебе кино снимать приехал…»

Разомкнутое подсознание фильма замыкается за его пределами. Поиск завершен. Тот, кто шел туда, не знаю куда, искать то, не знаю что, играя с собой в одну из тех игр, в которые, по Эрику Берну, играют люди, нашел свой купон. «Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду доложи». Но не в том правда, что ты на свете всех милее, а в том, что душа описала круг возможных воплощений и, умножив опыт быстротекущей жизни, вернулась в свою телесную юдоль.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить