Опыт Дондурея
Дмитрий Савельев
Даниил Дондурей был трезвым аналитиком и взволнованным человеком. Дисциплина его мысли не убивала в ней страстность. Он писал и говорил только по существу — и только о том, что в обстоятельствах и устройстве нашей общей культурной (и шире) жизни именно сейчас не давало ему покоя, настораживало, страшило, реже — радовало. Отвлеченные раздумья не практиковал. Культурные и социальные механизмы разбирал, развинчивал препарировал не как любопытствующий естествоиспытатель, а как зоркий диагностик. Он был человеком глубокого обаятельного ума: в иных случаях эти слова — лестная абстракция, в случае Даниила Борисвича Дондурея у этих слов безусловный и живой смысл.
Любовь Аркус
Все эти дни я думаю о Дане Дондурее, написала я вчера в своем блоге — и не преувеличила нисколько. На самом деле, я думала о нем и о Саше Трошине все то время, что мы готовили к запуску нашего «Чапаева». Я думала о том, насколько же важно было для нашего кино и для нашей истории то, что Саша создал «Киноведческие записки», а Даня сохранил для нас «Искусство кино» — без потери качества лучших лет журнала, а во многом и развернул его к новым горизонтам, в новые системы координат…
Это был настоящий подвиг стояния интеллигента перед обстоятельствами времени, не совместимыми с существованием серьезного, интеллектуального журнала о киноискусстве и самосознании общества.
В субботу мы готовили некий дайджест цитат из Даниных статей, перечитывали их. И абсолютно, конечно, поражает его последовательность. Его цельность. Его упрямство. Системность его мышления, обусловленная и складом ума, и уровнем образованности, каких теперь почти не бывает.
Соболезнования наши старшему брату — «Искусству кино». И всем
Алексей Медведев
10 мая 2017 года умер Даниил Борисович Дондурей. Если перечислять должности, титулы и достижения, список получится внушительный. Социолог, культуролог, член важных союзов и советов, главный редактор «Искусства кино» с 1993 года, сумевший, не теряя независимости, провести журнал и через самые востребованные, и через самые глухие времена.
Но первое, что в эти дни вспоминают о нем люди, далекие и близкие, это не достижения, а — личность, человек, улыбка, кожаный портфель, из которого с заговорщическим видом при встрече доставался новый номер. Оказывается, он со всеми успел «хорошо поговорить», каждого успел
Кем же был Даниил Борисович? Сам себя он называл социологом, все вокруг для простоты именовали его кинокритиком. А на самом деле, конечно, он был мыслителем. И дело не в ученой степени кандидата философских наук. Он, как и подобает настоящему мыслителю, не стремился вставить в свои статьи и интервью цитаты из авторитетов прошлого — нет, он выстраивал свою философию, исходя из тех проблем, которые здесь и сейчас мешают нам жить, не дают быть свободными и счастливыми. Если кратко сформулировать его основную идею, она заключается в том, что, подобно тому, как Журден говорит прозой, так и весь мир живет, думает и действует культурой. Культура — не строка в бюджете, сформированная по остаточному принципу, не красная дорожка с Михалковым в фуражке, не балерина на сцене Большого театра. Культура — это наш способ воспринимать мир, который исчерпывающе определяет наше поведение в том, как мы переходим дорогу на красный свет, даем взятку гаишнику, сдаем текст после дедлайна. Ну и во всем остальном тоже, конечно.
Именно это он хотел донести — в том числе и до людей во власти. Он до последнего верил, что государство должно понять: вложения в культуру — не блажь и не вишенка на торте, а насущная необходимость. Если, конечно, мы собираемся менять нашу жизнь к лучшему. Никто ничего менять не собирался. И тем не менее, на этой вере и только благодаря ей держался журнал. Часто из последних сил. Иногда не на том уровне, который он сам задал и к которому привык. Но держался. Потому что Даниил Борисович верил, что то, что он делает, в
Еще недавно могло бы показаться, что он вчистую проиграл. И вот здесь происходит самое важное. Если человек достаточно долго и упорно живет по законам духа, то и мир вокруг него начинает выстраиваться по законам духа. И когда люди это замечают — а заметить, все по тем же суровым и милосердным законам, это можно только после смерти человека, — то становится ясно, что поражение было победой. Что все было не зря. И если достало сил подняться на определенную высоту и удержаться на ней
Сергей Соловьев
Даня был моим другом. Когда мы встречались или разговаривали по телефону, Даня любил свернуть на какие-нибудь общественно-политические темы: что-нибудь вроде того, что «законопроект, на который мы так рассчитывали, обманул наши ожидания! Зрители уйдут из кинотеатров!»… Далее следовал подробный анализ, с цифрами и терминами, в которых я запутывался очень быстро и терпеливо пережидал. Даня все говорил «мы», хотя никакого «мы» в данном случае не было, потому что я ни на что не рассчитывал, и ожидания мои, соответственно, обмануты не были. Как по мне, зрители из кинотеатров давно ушли уже очень давно. Но я понимал, что такими разговорами он хочет объединить меня с реальностью. А я никак с такой реальностью не объединялся. И больше того — делал все возможное, чтобы и Даня с ней разъединился. Причина была в том, что я его очень любил. Я хотел говорить с ним об искусстве.
Даня был исключительно добрым, чистым и сердечным человеком. Дружба наша началась на «Ассе». Вокруг меня тогда была компания людей, изъяснявшихся на каком-то непонятном наречии — Цой, Гребенщиков, Курехин, Африка. Они понимали друг друга, а меня в те редкие моменты, когда я им хотел что-то сообщить, не понимали совсем. Поразительным образом Даня, ученый в костюме и галстуке, понимал обе стороны, был для нас переводчиком. Он обладал этим редчайшим для серьезного критика качеством: осваиваться в разных культурных кодах, легко пересекать границы и нарушать конвенции. Это редкое качество среди больших критиков, а он, конечно, им являлся. Лично мне всю жизнь было грустно, я никогда не понимал, зачем человеку, так тонко чувствующему искусство, тратить жизнь на какую-то «систему», которая все равно обречена на недоступную нашему пониманию кафкианскую логику. Я давно на нее плюнул. И все плюнули. А он все хотел что-то доказать! Разобраться! Донести до них мысль! Чтоб они вменились и стали жить по законам здравого смысла и всеобщей пользы!
Он всегда писал про мои картины уклончиво хорошо, как они того и заслуживают. Возможно, в деле возвращения зрителей в кинотеатры, на меня у него не было большой надежды. А зритель этот, который от кинотеатров уклоняется, покоя ему не давал.
В Дане, конечно, жила большая тоска по чему-то художественному. Я вот теперь думаю, что может быть и борьбой с системой, переговорами с системой, конфликтами с системой, подсчетом зрителей он так увлекся, что не хватало ему в современном искусстве именно художественной материи. Материи искусства. Тридцать лет мы дружили, говоря каждый о своем. Мне будет его очень не хватать.
Читайте также
-
Как сберечь — нет ли средства, нет ли, нет ли, есть ли...
-
Синефильская Россия — Десятка лучших в моменте
-
«Учиться воздуху» — О последней мастерской Сергея Соловьева
-
Кукарача-синефилия — Советы музыкального подполья
-
Не время для... — 2023 в российском кино
-
Вечная весна в золотом городе — Лучшие мультфильмы 2023 года