Андрей Карташов
Андрей Карташов

Русской архитектуры не существует


Алексей Муратов — архитектор и руководитель проектов в различных российских и международных архитектурных бюро. С 2002 года публиковался в журнале «Проект Россия», в 2006 году стал его главным редактором, через два года — главным редактором «Проекта International». Участвовал в конкурсе на разработку концепции Московской агломерации (в составе консорциума l’AUC). Работал над проектом Самаро-Тольяттинской агломерации, с 2012 года стал представителем Международного бюро Большого Парижа в Москве. Был куратором выставки «Новые города» на I Международной биеннале архитектуры в Москве. В ноябре 2013 года Алексей Муратов покинул пост главного редактора журнала «Проект Россия». С 2013 года — партнер КБ «Стрелка».

Алексей Муратов. Фот. Институт «Стрелка», 2015

— Существует такое мнение, что русская архитектура — это западная архитектура десять лет назад, и что последние пятнадцать лет она тоже просто следовала в фарватере мировых тенденций. Так ли это?

— Во многом это правда. Интерес к западной архитектуре проявляется в увлечении фасадами, то есть картинками, которые соблазнительно выглядят в западных архитектурных журналах. Но нужно оговориться, что такого явления, как русская архитектура, по большому счету, не существует. Она, как и, например, в Америке, носит региональный характер. Есть московская архитектура, которая отличается от петербургской, есть еще ограниченное число школ — в Нижнем Новгороде, в Самаре и, может быть, в Казани.

В принципе, национальные школы существуют — например швейцарская: строгая, но с качественной проработкой деталей. Или английская, которая до сих пор заимствует из стиля пикчуреск, даже в хайтеке. У нас такого нет, но есть некоторое количество своеобразных мастеров, таких, как, например, Александр Бродский, рефлексирующий преемственность от советского. Вообще, очень во многом российская архитектура — это порождение советского времени.

В России есть ветви, которые конкурируют между собой. В начале нулевых была острая полемика между неомодернистами и неоклассицистами. Питерская струя неоклассицизма — специфичное для России явление, в других странах такого нет, кроме разве что Англии; в Германии или США портики и колонны вызывают некоторое недоумение, это считается очень пошлым. Дискуссии были жаркими, но утихли, когда в нулевые начался строительный бум, примиривший всех. Недостатка в заказах не было, и всем хватило места.

Потом возникла другая активность: в моду вошла урбанистика, и эта проблематика стала важнее, чем вопросы эстетики или обсуждение конкретных объектов.


— Есть ощущение, что эта мода возникла очень внезапно. С чего она началась?


— Есть точный момент, когда это случилось, — 2010 год. Во-первых, принят генплан Москвы, в обсуждение которого было вовлечено много людей, интересующихся этими вопросами. И многие, собственно, благодаря генплану познакомились. Во-вторых, открылся институт «Стрелка», который с подачи Рема Колхаса, Стефано Боэри и других модных людей сориентировал московское сообщество на эту проблематику. И, в-третьих, летние лесные пожары, благодаря которым все почувствовали уязвимость городской среды на собственной шкуре. При этом урбанистская повестка возникла все же не на пустом месте, какие-то вещи происходили раньше: Александр Ложкин проводил Градостроительный форум в Новосибирске еще в середине двухтысячных.


— На Западе урбанистика уже давно стала важной темой, а в Россию пришла только сейчас. Опять отставание?


— На Западе — в Америке, в Италии, во Франции — эти движения имели непрерывную историю, начиная с пятидесятых-шестидесятых годов. В Америке движение началось с борьбы с модернистским городом, эмблемой которого стал комплекс Прюитт-Айгоу в Сент-Луисе. Во Франции влияние оказали события 1968 года. В России мощным катализатором стало градозащитное движение, которое часто раньше всех поднимает городские проблемы. Они первые, кто начинает интересоваться городским пространством, любители парков уже за ними подтягиваются.

— Вообще, из самых громких градостроительных историй последних пятнадцати лет большинство связано не со строительством или благоустройством, а с разрушением.


— Отношение к архитектурному наследию еще недавно было пренебрежительным, благодаря чему многие памятники не пережили нулевых. В Петербурге чаще пользовались техникой «скрытой реконструкции», когда от здания остается только «коробка», а внутри все перестраивается. В Москве особняки помельче, чем петербургские дворцы, поэтому там чаще пристраивались где-нибудь сзади новые здания. Ситуация изменилась году в 2008-м, когда все немного осознали последствия строительного бума. Общественные и чиновничьи настроения в результате эволюционировали в сторону другого перегиба: теперь никто не хочет инвестировать в памятники и серьезные реставрационные работы вообще не ведутся. Особенно серьезна эта проблема в Петербурге, где все жилые дома в центре стоят на охране.

Надо сказать, что всплеск любой публичной деятельности начинается с разрушения. Для того чтобы начался какой-то диалог, всегда должна быть провокация, чувство необратимости процесса. И уже в процессе этого диалога вырабатываются формы конструктивного сотрудничества с властью.


Здание делового центра «Матрёшка» в Сколково. Проект архитектурного бюро Bernaskoni, 2015–2016

— Кстати, о власти. Есть ли у нынешнего строя эстетические воззрения в архитектуре, как у сталинизма, например?

— У нынешней власти эстетические воззрения, в лучшем случае, размыты, а на самом деле эти вопросы ее не интересуют. Воззрения были у некоторых градоначальников — безусловно, у Лужкова, может быть, у Матвиенко. В свою очередь, Собянин — это уже про парки, мостовые и ларьки. Из всех государственных лидеров только Медведев ассоциируется с подобной деятельностью: его проектом было Сколково, в котором есть довольно оригинальные постройки, такие, как «Гиперкуб» и «Матрешка» Бориса Бернаскони. Русский мост во Владивостоке тоже был интересным сооружением, но это все-таки в большей степени инженерный проект, а не архитектурный. А самым характерным примером безразличия к эстетике можно назвать государственный «Газпром», который не проявил вообще никакого вкуса в выборе проекта для «Лахта-центра»: им хотелось построить небоскреб, и из всех проектов в конкурсе они выбрали тот, который был больше всего похож на небоскреб.


— Если наблюдать за процессом непрофессионально и снаружи (а особенность архитектуры в том, что за процессом наблюдают примерно все), то есть ощущение, что в стране существуют либо аттракционные проекты типа «Сити» и «Лахта-центра», либо однообразные торговые центры и многоэтажки, которые строят просто чтобы сдать побольше площадей. Нормально ли это?

— У архитектуры, как у любого занятия, есть вершины, а есть рутина, и это нормально. Но в большинстве развитых стран к вершинам относятся общественные здания — музеи, библиотеки, университеты; в Германии и Скандинавии это часто бывают школы. У нас все это находится на задворках архитектурной деятельности, что связано с некомпетентной системой госзаказа. Проявить себя можно только в сфере частного заказа — строить элитную недвижимость, офисы, коттеджи. Качество даже жилого домостроения не повышается, потому что это считается производственной деятельностью — не архитектурой, а строительством. Я думаю, что общий уровень культуры в стране определяется тем, какие школы в ней строят. У нас Минстрой во главе с господином Менем до сих пор возводит их по типовым проектам. Это сознание пятидесятых годов.


— Какая за путинские годы произошла эволюция общественных пространств?


— Общественные пространства бывают открытые и закрытые. Что касается первых — это улицы, площади, парки и так далее, — то в начале путинской эпохи вперед вышел Санкт-Петербург, что было во многом связано с празднованием его 300-летия: мостились набережные, обустраивались улицы и парки. Центр Петербурга стал ориентиром для остальных — тем более что город одним из первых в России принял регламент о благоустройстве. Но уже в начале нулевых интереснее в этом отношении стала Москва. Андрей Шаронов, работавший в администрации Собянина, разработал стратегию развития Москвы, ее не приняли, потому что власти у нас вообще не любят принимать долгосрочные стратегические документы, но тем не менее проблема была поставлена, и в дальнейшем это сказалось на действиях властей. Проблема заключалась в несоответствии качества городской среды и бюджетных возможностей Москвы, и власти стали эту проблему решать. Первый знаковый проект — это, конечно, парк Горького, который сформировал новый стандарт общественных пространств и потребителей этих пространств. С этой публикой дальше стали заигрывать московские власти, с другой стороны — оппозиция, а с третьей — в администрации президента поняли, как можно легко улучшить настроение потенциально протестных городских жителей.

Из других видов общественных пространств шопинг-моллы стали очень важной деталью постсоветского быта. Из-за кризиса новые торговые центры сейчас не появляются, но старые стоят, и они изменили жизнь целых районов, успешно конкурируя с улицей, двором и другими прелестями городской жизни. Хуже того, с какого-то момента моллы стали появляться не только на периферии, но и в центре городов, что убивает уличную торговлю и, следовательно, городскую жизнь. Это вовсю происходит и в Москве, и в других больших городах: например, недавно я был свидетелем того, как новый торговый центр на площади Лядова в Нижнем Новгороде буквально высасывает активность из центрального района города.

— Стоит ли ждать, что городская среда в России станет более комфортной? Каков потенциал урбанистики?

— Даже когда было много денег, никто в этом особенно не преуспел. Ощущение, что среду надо улучшать, есть, потому что российские города в смысле качества жизни представляют собой удручающее зрелище, особенно за пределами столиц. Но мотивации для развития нет, ведь в отличие, например, от Соединенных Штатов, у нас нет конкуренции между городами. Зачем Москве и Петербургу улучшать среду? Все равно те, у кого есть хоть какие-то амбиции, поедут туда, если не уедут за границу. Зачем улучшать среду Екатеринбургу? Все равно из него люди будут уезжать в Москву и Петербург, а по горизонтали он не конкурирует с Уфой или Казанью.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить