Пятнадцать лет повседневности
Евгения Пищикова — журналист, обозреватель, автор книги «Пятиэтажная Россия». Родилась в Смоленске. Закончила редакторско-издательский факультет Московского полиграфического института. Работала социальным очеркистом и обозревателем в «Российской газете», «Общей газете», «Московских новостях», «Русском телеграфе», «Известиях», «Новой газете», журналах «Большой город», «Новый очевидец», «Крокодил», «Русская жизнь». Сотрудничала с изданиями Colta.ru, «Афиша», «Театр». Автор «Газеты.ru».
Евгения Пищикова. Фот. Радио «Культура», 2017
К концу декабря солидные издания обычно просят читателей оценить итоги года. Наткнуться на опрос пятнадцатилетней или тринадцатилетней давности — щекотно, как на заброшенную дачу забрести. Времянка, бог знает сколько времени никто сюда не заходил, заросла борщевиком, дикоросами, но стоит, могла бы и пользу принести. Вот опрос русской службы ВВС от 2003 года и приносит: полезно напомнить себе, что еще в самом начале века вполне обозначились те три обывательские позиции, которые и сейчас формируют поле общественного мнения.
Самым важным для меня в этом году было то, что в России опять возродился страх перед властью. И то, что некоторые мои хорошие знакомые, отказавшиеся покинуть страну по экономическим соображениям, начали серьезно задумываться об эмиграции.
Страна выздоравливает — еще три-четыре спокойных года, и она, как все в природе, самоочищаясь от коррупции, нищеты, олигархов, снова станет предметом гордости своих граждан. За прошедший год если не все, то многие поняли, что уважение и почет со стороны Европы и Америки возможны лишь при условии могучей России…
А у нас котик болеет астмой. Ночью кашляет, бедный. Живет от укола до укола. Так весь год и прокашлял.
Собственно, позиции эти древние, обкатанные — Западник, Великоросс и Кандид, предпочитающий возделывать свой садик и нравственно отстраняться от «старшей реальности».
Давайте же посмотрим, какой жизнью жили наши герои последние годы и как менялась их повседневность.
В 2001 году начался взлет потребительских кредитов. Собственно, самый первый целевой потребительский был выдан в конце 1999-го банком «Русский Стандарт» на покупку телевизора в магазине «М. Видео». «Точки кредитования» стали повсеместно открываться прямо в магазинах. Это было новое. Я помню эти первые очереди в «М. Видео», «Эльдорадо» и «Техносиле». Впервые в стране деньги выдавали быстро, за полчаса, с собой нужно было иметь два документа (паспорт и права или паспорт и справку из ЖЭКа). Получение кредита в первых очередях было похоже на лотерею; со стороны казалось, что люди стоят у входа в ночной клуб, двери которого стережет капризный фейс-контролер, какой-нибудь Паша Артист: семейной паре с сытыми животами, в расстегнутых шубах, кредита вдруг не давали, а матери-одиночке сразу после них — пожалуйста. В очереди говорили о какой-то мудреной программе, замешанной на европейском опыте, с сивилловой точностью определяющей, кто отдаст деньги, а кто не отдаст. И выходило по этой программе, что мать-одиночка с ребенком-подростком — самая аккуратная в мире кредитоплательщица. Так оно и оказалось. Кредит всегда был слишком дорогим (в июле — октябре 2002 года процентная ставка доходила до 70 % годовых), слишком напористым, неприятно соблазнительным; а мещанство всегда было таким осторожным сословием. Пало, никакая социальная алхимия не помогла. Кредит пер как немец (кредит-Штольц), к 2010-му дошел до деревень, до заводских поселков — и следующим сдался «нижнесредний класс и блаженно-полуграмотная подслойка рабочего люда» (если воспользоваться негодяйским определением Набокова). Сейчас, в 2016 году, количество заемщиков в России — 40 миллионов человек (более половины экономически активного населения), у 39,4 миллионов кредит не погашен; общая сумма долга — 1,28 триллиона рублей.
В 2008 году стало известно, что крупные компании и госкорпорации предпочитают брать на работу людей «с кредитами», поскольку это обеспечивает большую лояльность и преданность сотрудника.
И Западник, и Великоросс, и Кандид одинаково брали кредиты — и, стоя в очереди в «М. Видео», не обратили никакого внимания на японскую новость. Меж тем 7 мая 2002 года японское подразделение компании McDonald’s решило открыть в своих ресторанах высокоскоростной доступ в интернет. Объяснялось, зачем: «Эта услуга позволит обладателям мобильных и карманных компьютеров получать и отправлять информацию, находясь вдали от дома или работы». Первый вай-фай появился в «Макдоналдсе» — для того, чтобы на обеде ловить указания от начальства!
Но телефоны для наших героев — пока именно и только телефоны: то есть аппараты, предназначенные для передачи на расстояние звука и речи. И они в начале нулевых годов еще связаны со статусом и рабочим местом. Это все еще сбруя, вооружение. Черные брикеты с антеннами носили на поясе, как знак сословия, молодые менеджеры выхватывали их движением крест-накрест, как выхватывают шпагу.
Западник и Кандид, возможно, увлекаются ЖЖ. Пока это романтическое переживание. В 2001 году LiveJournal только начинался, была зарегистрирована тысяча пользователей, все друг друга знали и судили, как в маленьком городе. Про этот период жизни в ЖЖ писали: мы болтались между чужих дневников, как оголодавшие странствующие рыцари в поисках турнира или драки. ЖЖ-ругань — особое искусство и язык, ныне мертвый. Некоторая анонимность рождала множество ложных аккаунтов, героев мистификаций; собственная иерархия (тысячники и свита) отсылала к тем же феодальным нравам, скабрезной молодости речевого мира. Именно в ЖЖ я однажды с оторопью видела, как один почтенный либерал (под маскою) посоветовал другому почтенному либералу (тоже скрытому под вуалью) сунуть свою вафлю в хлеборезку.
Давка на распродаже в Media Markt в ТЦ «Город на Рязанке» в Москве. Фот. Rickky1409 @ YouTube.com, 2009
Но ЖЖ сделал великое дело — он двенадцать лет оттачивал право на любое провокационное, бесчинное и нелепое слово, породил отечественную культуру троллинга, но одновременно дорос до идеи Великого Поста — абсолютно бесстрашного высказывания. Совместное изживание страха (через анонимность, ругань, желание стать популярнее и потому «забацать аццкий пост», через первые опыты взаимопомощи и поддержки), всю эту совместную кипящую работу разных честолюбий, разных желаний и разных надежд многие считают заслугой ЖЖ.
В 2011 году ЖЖ подвергся ряду DDoS-атак, после чего перестал был комфортной площадкой. Вместе с ним, собственно, кончился период «отчаянной» блогерской журналистики — переход на Facebook и отказ от анонимности определили другие жанровые ожидания.
29 мая 2003 года образовалась станция «Ретро FM», 11 мая 2004 года началась нескончаемая история «Дома 2».
Это жизненный фон. Так говорили многие мои собеседники — вхожу домой, включаю телевизор: «Нужен же фон!» Телевизор воспринимался как символ включенности в мир. Кроме того, он долгие годы был «старшей» вещью в доме, наиболее дорогой; многократно были описаны случаи, когда во время пожара (чаще — наводнения) единственной вещью, помимо документов, которую хозяева выносили из дома, был телевизор. Много писали и о замещении телевизором божницы, его «проникновении» в красный угол:
Одна женщина мыла дом и «своротила» божницу. Сняла совсем ее со стены и больше не повесила, говорит: «Телевизору мешает»*.
Это все не новости, но особое положение этой вещи в доме многое добавляет к феномену веры в телевизор. Оттуда идут не просто слова. Это — вещание.
«Дом 2» на тринадцать лет стал единственным зримым социальным лифтом для провинциальной России, живущей понятием «дом». Что бы ни делали малограмотные дети на экране, они всегда будут интересны и понятны, потому что сражаются за свой дом — и в той или иной форме его обретают.
Участники телепроекта «Дом 2» на «Лобном месте»
Радио «Ретро» звучит чуть ли не во всех заведениях страны. Это своего рода легитимация поколения сорока-пятидесятилетних как главенствующего и утверждение восьмидесятых как идеального времени. Тотальность «Ретро» стала очевидной в марте 2012-го, когда во время президентских выборов на всех избирательных участках России были поставлены веб-камеры. За последующими событиями эта история забылась, но была она обворожительно феноменальной. Два самых странных зрелища, которые я видела в своей жизни (и оба вымываются из общественной памяти как события несистемные), — это новогоднее обращение к народу Сергея Мавроди (который поздравлял страну в ночь с 1993 на 1994 год вместо президента) и вот эта веб-трансляция, долженствующая доказать прозрачность выборов.
Г-н Щеголев (министр связи и массовых коммуникаций РФ) тогда говорил: «Мы имеем дело с социальной видеосетью, с помощью которой страна может видеть себя полностью». Материала было отснято на пятьсот лет просмотра; вся поселковая, городская, участочная, школьная Россия была вывернута в YouTube. Это было почище «Дома 2». Нарушений выявлено не было. Были выявлены порядок и структура. На каждом из участков в качестве музыкального сопровождения звучало радио «Ретро». Никто не договаривался. Но интуитивно именно этот фон был признан достаточно респектабельным, чтобы создавать атмосферу во время государственного дела.
В 2005 году в страну пришли котики. Мем «мимими», чаще всего (особенно в начале эры умиления) используемый для котиков и символизирующий крайнюю степень сладчайшей чувствительности, появился после выхода мультфильма «Мадагаскар», а через пять лет, в 2010 году, Google Insights for Search показывает, что поиск по этому запросу стал выполняться массово.
Котики пришли и в Facebook, и в «Одноклассники», и стали важным символом времени.
Facebook и «Одноклассники» — противоборствующие социальные сети. Это гостиная и «зала» в квартире — места суда и разговора двух непроявленных сословий, которые еще в советское время определяли себя как «простые» и «с в/о».
Кот в коробке из-под посылки от интернет-магазина Amazon.com. Фот. Stephen Woods @ Flickr.com, 2009
Но котики объединяют две эти противоположные площадки в единое пространство. В этом свойстве — разгадка феномена. В качестве примера приведу авторскую легенду. Это пост в Facebook.
Увидел взволнованную группку людей, столпившихся вокруг какой-то машины. «…» Кто-то из них стоял на карачках и пытался заглянуть под машину, кто-то светил туда фонариком. «…» Дело оказалось в том, что под машину забрался маленький рыжий котенок, и если его оттуда не извлечь, то велик риск того, что если машина тронется, то…
Далее сюжет развивается стремительно. Появляется «мордатый, со стриженным затылком мужик», хозяин машины: «Вы чо тут, *****?». Собравшиеся торопливо объясняют. И — происходит чудо.
Этот вроде бы жирный, неповоротливый, хамоватый хряк бодро скинул с себя пиджак, не глядя передал его кому-то, залез прямо под машину и стал самым нежнейшим образом шептать «ксс-ксс-ксс». И ведь подействовало! «…» И ведь через пару минут он бережно вынул из-под машины клок мяучащей рыжей шерсти и передал его кому-то, кто был ближе. И котенок этот, вроде как в кинофильме «Цирк», стал передаваться из рук в руки, пока чья-то заботливая рука не определила его на какой-то относительно безопасный газон. Потом все стали расходиться по своим делам в разные стороны, но мне показалось, что неохотно… Как говорили в моем детстве некоторые учительницы, «ведь можем же, если захотим».
Это совершенно эпический текст — в нем есть антигерой, злодей, который неожиданно оказывается героем. Происходит очеловечивание «чужого». Очевидно, в обществе назрела нужда в общинном сентиментальном, и даже в возрождении именно советской общинности, связанной с самоуважением. Мимимишный поступок рассматривается как основа гражданского согласия. Шествие «Бессмертный полк» родом из той же душевной нужды.
Кроме того, для нашего Кандида котик — символ ухода в частную жизнь, в культурную традицию, описанную Натальей Трауберг как «осел — кот — голубь» (приземистую, уютную, детскую) в противовес культуре «конь — пес — орел» (имперской, преувеличенно мужской).
А для нашего Западника котик, возможно, символизирует идею независимости: прелесть кота в том, что он декоративно пренебрежителен, благородно отделен от того, кто его кормит. Всякому интеллигенту на госслужбе такая диспозиция представляется идеальной.
В ноябре 2011 года в Москве стояла двадцатичасовая очередь к поясу Богородицы. В 2012 году страна ждала конца света.
Эсхатологические настроения всегда проветривают общество. Всякий страх Божий прибавляет жизни глубины и перспективы.
Очередь описывалась как свидетельство возрождения бытовой религиозности, но, безусловно, то была многочасовая демонстрация страха — и жизни, построенной на малоартикулированной надежде на то, что «все обойдется».
2011-й — это уже год телефонного бума: все типы прихожанок, паломниц и стоялиц стали доступны к рассмотрению. Очередь стала мощным инструментом познания женской России.
Выяснилось, что молитвенницы даже в храме умеют делать селфи. Да — телефон все же перестал быть телефоном.
В 2013 году первому звонку по мобильному телефону исполнилось сорок лет.
Летом 1973-го инженер-изобретатель компании Motorola Мартин Купер позвонил с тротуара Шестой авеню своему противнику — инженеру-изобретателю из конкурирующей компании. «Ответом ему было пораженное молчание». Двадцать пять лет торжества. А в 1997 году была сделана первая фотография с мобильника: предприниматель и изобретатель Филипп Кан соединил телефон и фотоаппарат и снял свою новорожденную дочь.
Все. Это был конец чистой функции. Телефон умер в тот момент. Начиная с 2012 года мобильное устройство у вас в кармане текстовых сообщений и изображений принимает и передает больше, чем звонков. Американские социологи называют это обстоятельство трансформацией повседневной вселенной.
В 2012 году наша гражданская повседневная вселенная также подверглась значительной трансформации.
В эти годы общество уже было готово к разделению — не к тому сословному делению, которое упорядочивает социальную жизнь, и не к самоидентификации, а к грубому идеологическому дележу.
Западник, Кандид и Великоросс после 2014-го разойдутся окончательно — и Кандид, судя по всему, примкнет к Великороссу.
Но и сейчас еще есть нечто, что на определенных уровнях делает их одним целым — общие долги, общие вещи, общие страхи, общинная нужда в самоуважении и общая надежда, что «все обойдется».
*Cоциологическая запись, село Хотеново Архангельской области (Мороз А. Б. «Красный угол без иконы». Международная научная конференция «Мифологические модели и ритуальное поведение в советском и постсоветском пространстве». Москва, Российский государственный гуманитарный университет, Центр типологии и семиотики фольклора, 26–28 сентября 2013 года).
