Кинопрокат: пятнадцать лет назад и сейчас
Олег Березин
— Как кризис влияет на кинопрокат? Еще давно вы говорили, что спад в кинопрокате начался с 2010 года. Тенденция усугубилась или началось что-то новое?
— Я придерживаюсь теории циклического развития рынка Кондратьева и его сторонников. В случае с кинотеатрами можно говорить о том, что экономический и политический кризис совпали с понижательной фазой. Мы не говорим, что это падение рынка, мы говорим, что бизнес стало тяжелее делать.
— Это стагнация?
— Это может быть и рост. Понижательная фаза конъюнктуры — это когда ветер начинает дуть в лицо. Двигаться можно, но тяжело. Это необязательно связано с падением посещаемости или каких-то других показателей. Просто каждый шаг вперед дается гораздо тяжелее. Кризисы, которые возникают на понижательной фазе, переносятся рынком хуже. С другой стороны, любой кризис — это всегда предвестник новой повышательной фазы. Понимая, что рынок вошел в некую понижательную фазу, можно предположить, каким образом и где этот рынок начнет расти снова.
— И когда же?
— Я думаю, отрицательная конъюнктура на рынке продержится до 2020–2022 годов. С точки зрения теории. Понятно, что что-то может произойти раньше, но речь не идет об одном-двух годах. Выход будет связан не с тем, что у людей вдруг появится больше денег и они будут чаще ходить в кино. Очевидно, что это будет связано с появлением каких-то вещей, которые мы только начинаем нащупывать. Может быть, это новое понимание фильмов, новые технологии, способы смотрения в кинотеатре, если мы про кинотеатры говорим. Появятся новые способы потребления, появятся новые киноязыки, новые формы. В свое время отрицательная динамика на американском рынке привела как раз к поиску новых форм типа фильма «Выпускник», которые стали предвестниками зарождения какой-то новой волны. Новый Голливуд стал как раз ответом на отрицательную динамику рынка, сложившуюся в США. Появление итальянского неореализма, французской «новой волны» — это все результат поиска форм, который начинается, когда наступает кризис. На нашем рынке это происходит. Я читал интервью Ани Гудковой про питчинги на «Кинотавре». Все меняется. Методы, которые мы использовали пять-семь лет назад, перестают работать. Даже в поиске новых талантов. Возникает потребность в новых формах, новых людях, которые видят кино по-другому. И то, что делает Тимур Бекмамбетов со своими экспериментами — можно сколько угодно обсуждать плюсы и минусы, — это тоже поиски.
— Если говорить о новых формах, то, наверное, нельзя игнорировать телевидение…
— Да, оно влияет на кинотеатральный рынок, на язык. Технологии меняют кино. Мы, конечно, не можем смотреть «Аватара» на планшете, но это значит только то, что для планшета должно быть другое кино, другие выразительные средства. Когда рынок находится в фазе отрицательной конъюнктуры, все эти истории закипают, и что-то становится мейнстримом для следующего цикла. И будет очень интересно, когда пройдет десять лет и мы, оглядываясь назад, скажем: а помнишь, там такая вот история начиналась? Вот откуда это все пошло!
— Классическое понимание кинопроката может измениться? Или мы все равно будем считать основные сборы в кинотеатре?
— Здесь можно споткнуться о то, что такое кинотеатр. Это место, где есть большой экран и много людей, которые смотрят этот фильм? А если это виртуальное смотрение вместе? Мы говорим: кинотеатр — это коллективный просмотр. Но мы люди XX века и подразумеваем под словом «коллективный» физическую коллективность. А если мы говорим про виртуальный коллективный просмотр, это кинотеатр или нет?
— Ivi. ru называет себя виртуальным кинотеатром.
— Но там нет коллективного просмотра, когда ты знаешь, что такой же парень, как и ты, или такая же девчонка во Владивостоке смотрит тот же фильм, и ты можешь с ней этот фильм обсудить. В этом смысле классический онлайн-кинотеатр не является кинотеатром. Каждый смотрит свое. Это похоже на то, как сейчас пытаются очки виртуальной реальности пристроить к кинотеатру, загнав людей в одно пространство, надев им каждому свой шлем или свои очки и сказав: вот, смотрите кино. Является это кинотеатром или нет? Не знаю. Сегодня мы пытаемся нащупать эти ответы.
— Как вам кажется, на нашем рынке игроки сейчас, в основном, пытаются уловить дух времени или просто выживают в тяжелой ситуации?
— Тут вопрос — кого мы называем игроками. Оперируя логикой прошлого века, мы считаем, что есть некая монолитная киноиндустрия, а телевидение, или интернет, или какие-то нейротехнологии — это все совсем другое. Это не так. Может, сегодня сидят где-нибудь в Томске молодые пацаны из Технологического университета, где они занимались системами наведения боеголовок, и рассуждают — как смотреть кино и каким оно будет. Проблема любой индустрии и отрасли в том, что нужна новая кровь. У нас не так много на рынке визионеров, которые хотят экспериментировать и могут себе это позволить. Я вспомнил Бекмамбетова. Мне очень интересно, что он делает. Что-то я принимаю, что-то не принимаю, но это движуха. С тем же Найшуллером, с фильмом «Горько!», который я не очень принимаю. При этом знающие люди говорят: это новое слово, это ход. Эти камешки сложатся в мозаику, и какой именно камешек сработает — мы не узнаем.
Возьмем ваш, сеансовский, проект «Петербургская синематека». Вроде бы забытая форма, но тоже эксперимент: как сегодняшний зритель будет смотреть кино, которое сегодня доступно на всех платформах? Какие проблемы: хочешь посмотреть фильм Киры Муратовой — зайди в тот же Ivi или tvzavr, там бесплатно и легально посмотри.
Но людей что-то заставляет прийти в кинотеатр, смотреть, обсуждать, видеть друг друга, чувствовать этот контакт. Интересно, почему люди смотрят кино коллективом. Говорят, смех заразителен. Комедия — абсолютно коллективная история, дома один на диване редко хохочешь до колик в животе. Это элемент коллективного переживания.
— Когда-то вы проводили исследования того, что люди смотрят через интернет, что дома, на что ходят в кинотеатр. Какие данные на сегодняшний день?
— Мы немного разочаровались в собственных методах и в качестве ответов, которые получали. Сейчас мы ищем партнеров для очередного большого исследования, это очень дорогая история. Вопрос, почему люди смотрят кино в кинотеатре или не смотрят, очень важен. Нельзя просто взять кассовые сборы и сказать: вот, посмотри, очевидно, что фильм А лучше фильма Б. Есть контекст, есть информационное пространство, есть конкуренция за экраны, есть время доступности фильма, когда человек готов пойти на этот фильм и у него есть возможность пойти. Если человек ходит в кино один раз в месяц, а фильмы меняются раз в неделю, то это говорит о том, что он за три недели какие-то фильмы пропускает. Нам надо придумать, как задать вопрос, чтобы понять, почему люди пошли на «Экипаж». У него огромные сборы, но, например, мое впечатление от «Экипажа» не отражает их уровень. Я очень уважительно отношусь ко всем, кто его делал. Но меня почему-то не зацепило. Причем я решил проверить: может, у меня в голове что-то неправильно? Пошел, посмотрел дома «Сын Саула» — и меня зацепило. Значит, я еще умею на что-то реагировать.
— Вы писали о том, что для разных экранов производят разный контент. Один идет на планшет, другой — в кинотеатр, третий — на ТВ… Может ли в будущем случиться так, что разные версии одного фильма будут делать для 3D, IMAX, смартфонов и телевизора, например?
— Все движется в эту сторону. Смотрите, в 1960–1970-е годы, когда появилось широкоформатное 70-миллиметровое кино, и у нас, и в Америке был период, когда его снимали, грубо говоря, «по-честному» — две версии, для 70 миллиметров и для 35-ти. Режиссер понимал, что композиция кадра разная для широкоформатного кино и для обычного экрана. Версии выходили параллельно и были разными, потому что использовались разные дубли. Это было очень дорого. Одна из причин гибели широкого формата — дороговизна, из-за которой пошли на компромисс, начали снимать только одну версию, более дешевую. В результате и на обычном экране, и на широком оказывался суррогат. В одном случае обрезанные копии, в другом — увеличенные. Сегодня происходит что-то похожее. Но у нас проблема в модели производства. Господдержка слишком многое упрощает. И не хочется бросаться во что-то новое.
— Трудностей кинематографистам сейчас не хватает?
— Мне кажется, да.
— А что было бы без господдержки?
— Проблема, конечно, не в том, что господдержка есть, а в том, что у нас нет индустрии. Она у нас косолапая. Кино не может окупаться в прокате, на наших локальных рынках. Аниматоры нашли себе ход, они начали продавать за рубеж, потому что анимация — вещь более универсальная. Я думаю, в ближайшие годы мы увидим, как анимацию будут делать специально для зарубежных рынков, для китайского и так далее.
— Что нужно изменить, чтобы индустрия появилась?
— А я не знаю. Буквально два дня назад мы с Антоном Малышевым обсуждали парадоксальную ситуацию: увеличение числа экранов не решает проблему отсутствующего зрителя. Палкой ведь не заставишь туда ходить. Квотирование тоже не метод. Люди уже умеют выбирать, и страна не может тотально изолироваться. У нас цена производства не соответствует покупательской возможности рынка. Когда ты читаешь бюджеты наших фильмов, то понимаешь, что это, в принципе, хороший голливудский фильм средней руки, рассчитанный на мировой прокат. Услуги студий дорогие, актеры дорогие, кроме того — непрозрачные финансовые схемы. Господдержка привела в кино много людей, которые воспринимают кино просто как некий госбизнес. Мы на работу приходим, с работы уходим, зарабатываем, и вроде все хорошо. Но такой подход лишает индустрию энергии, которая заставляет людей делать прорывные вещи. Даже сейчас, в кризис, когда денег мало, в индустрии все равно слишком мало людей, которые не спят по ночам, надеясь придумать что-то новое.
Съемка Шандора Беркеши в кинотеатре «Великан-парк», 2015
— А в чем конкретно проявляется сейчас кризис в кино? Ведь количество зрителей в кинотеатрах вроде бы не уменьшилось, если судить по 2015 году.
— Есть нюансы. Очевидно, что зритель стал тратить меньше денег, стал избирательнее.
— Вы занимаетесь не только прокатом кино, но и показом, например, концертов. Очень интересная история у вас на сайте с кнопкой «Хочу в своем городе». Эта система работает?
— Особенно как раз на концертах срабатывает. У нас было много случаев, когда народ начинал обсуждать: «Вот, в нашем городе нет». А мы говорим: «Идите, нажмите кнопочку и своих друзей попросите». И в какой-то момент вдруг выяснялось, что у нас есть двести-триста лайков из этого города, и мы звонили кинотеатру и говорили: смотрите, есть столько-то зрителей, которые хотят посмотреть, давайте ставить. Кинотеатр ставил: о, сколько зрителей пришло! Но есть и другие истории: когда кинотеатр, единственный в городе, не хочет ставить фильм. Это не наше, неинтересно, у нас нет зрителя. Это большая проблема, когда директор по репертуару, в хорошем случае — с киноведческим образованием, в худшем случае — с большим жизненным опытом, — говорит: нам это неинтересно. Фильтр чудовищный. Достаточно одной тетеньки, которая сказала: «Это не для нашей аудитории», и зрители фильм не увидели.
— И как эту проблему можно решить?
— Решение найдется. Например, появился краудфандинг. Мы сейчас обсуждаем с «Планетой»: может быть, запустить историю, когда собирают не деньги, а зрителей на конкретный фильм, и когда у тебя какое-то количество зрителей набралось, ты говоришь — показываем. Появление новых форм социальной организации кинотеатрального просмотра — очевидная тенденция. Когда сообщество зрителей будет определять, что смотреть. Это кино по запросу, но не индивидуальному, а коллективному.
Приход цифры породил феномен регионального кинотеатрального проката. В пленочное время снять любительский фильм на уровне региона, напечатать кинокопии и их разослать было невозможно. А сегодня можно. Но параллельно с демократизацией средств производства и показа идет ужесточение правил публичного показа. Не каждый фестиваль теперь фестиваль, нужно получать прокатные удостоверения. Логика государства понятна, но такая политика убивает достижения цифровой революции.
— То есть революции не произошло?
— Появился этот сдерживающий фактор. Кинотеатры — часть общества. Я думаю, что на кинопрокате большинство государственных процессов отражается даже в большей степени, чем на каких-то других сферах индустрии развлечений. Мы привыкли оглядываться на государство. В том числе из-за господдержки. Система господдержки очень выгодна государству: оно остается генеральным продюсером индустрии. Все живут с оглядкой: как там наверху подумают? И в результате рынок очень аморфен — не объединяется, не обсуждает, не консолидируется, занимается всем, чем угодно, только не задумывается, куда двигаться дальше. Вопрос «что мы завтра будем есть?» — это существенный вопрос. А другой: «Что мы завтра можем дать зрителю?» — не так очевиден.
