Коста-Гавраc: «Нет, я не потерял надежду»
СЕАНС – 62
Отец был левым, поэтому он выступал против короля и его семьи, которые затеяли войну против Турции, чтобы восстановить Византийскую империю. Моя мама всегда говорила: «Держись подальше от политики», потому что отец сидел в тюрьме. Но, отвергая политику, ты отвергаешь многочисленные типы отношений с людьми. Самое худшее, что может случиться с обществом, — индивидуализм.
В моем поколении, в конце сороковых, было принято думать, что коммунизм — это решение. Но, по крайней мере в Восточной Европе, он оказался диктатурой, лишенной уважения к людям, если только они не были партийными лидерами. Общества находятся в постоянной борьбе за изменения. Я не верю в то, что какое бы то ни было общество может быть раем на земле.
Кино изменило мир. Наш мир встретился с другими мирами. Мы увидели, как другие люди живут, грустят и радуются. Мы увидели полуобнаженных людей, что было запрещено нашей религией. Когда я учился, во французских кинотеатрах каждый день показывали по два-три новых фильмаиз разных стран мира — из Финляндии с русскими субтитрами или из Китая. Невероятное ощущение: смотреть фильмы, в которых не понимаешь ни слова,и пытаться восстановить ход событий.
Кино должно соблазнить зрителя, чтобы после просмотра оставить его в размышлениях.
Я пошел в киношколу, потому что думал, что появился новый вид медиа. Сейчас это уже не так, но в пятидесятые кинематографу было всего полвека. Сейчас уже больше века. Я думал, что это новый способ рассказывать истории. Рассказывать истории — вот что главное.
В 1968-м я жил неподалеку от Сорбонны, но не принимал участияв событиях — я был уже старше, чем большинство студентов. Но мог видеть демонстрации с близкого расстояния. Видел тех, кто ломал вещи, бросал файеры, — к этому я не имел отношения. Но в дискуссиях, которые проходили в Сорбонне, я участвовал, и они были потрясающими. Там все было очень мирно и конструктивно. Вся история Франции — история восстаний и свержений. В 1968 году именно беспорядки были совсем не главным — главным была интеллектуальная дискуссия между людьми, которые стремились изменить общество.
Ив [Монтан] появляется в «Дзете» на двенадцать минут. Фильм идет больше двух часов, а он на экране всего двенадцать минут. Он согласился, даже не зная, о чем будет кино. Никто не знал. «…» После войны Ив и Симона [Синьоре] были очень близки левому движению, не вступая, однако, в коммунистическую партию. Но партия играла в том числе и жутковатую роль. Левые были с нами всегда и повсюду. Ив и Симона говорили мне: «Мы с ними по определенным причинам, но мы не хотим целиком принадлежать партии». Сказать об этом вслух было невозможно — это означало стать антикоммунистом. И они просто смирились на определенное время. Тогда треть населения Франции была левой. Все интеллектуалы сочувствовали коммунистам. Но постепенно наступило охлаждение, оно началось после событий в Венгрии в 1956 году.
Моя идеология — уважать свободу и достоинство других.
После того, как «Дзета» вышла в США, мне предлагали много американских проектов — знаете, там такая система: подписываешь контракт сразу на четыре-пять фильмов. Но я отказался, потому что страны я не знаю, да и подходящей истории для меня тогда не нашлось. Позже я нашел сюжет — «Пропавшего без вести». «…» Но сегодня Голливуд изменился. Я говорил с продюсером, который занимался «Пропавшим без вести», он сказал: «Сейчас подобный фильм уже невозможен». Он продюсирует эти фильмы про Египет… «Мумию». Говорит, что ничем другим заниматься уже нельзя.
Я никогда не забывал о том, что мы работаем в индустрии развлечений. Кино должно соблазнить зрителя, чтобы после просмотра оставить его в размышлениях. В древнегреческом языке было выражение «направлять душу». Я думаю, роль индустрии развлечений именно в этом.
Нет, я не потерял надежду. В моем возрасте я могу сказать, что повидал всякое. И я правда думаю, что мир становится лучше. Правда, медленнее, чем нам бы хотелось.
Я везде значусь как «левый режиссер». Но что это значит? Термин «левый» — очень размытый. Есть левые правительства, по отношению к которым я настроен очень критически. Для меня быть левым значит жить в обществе, где происходят постоянные перемены. Также это означает уважать свободы других и не поддерживать захват власти большими корпорациями и отдельными богатыми людьми. В этом настоящая демократия и свобода. И конечно, это означает, что на выборах у всех должны быть равные шансы. Но главное, быть левым для меня значит сражаться за человеческое достоинство.
Я всегда с подозрением относился к идеологиям. Моя идеология — уважать свободу и достоинство других. Об этом — все мои фильмы.
