admin admin
admin admin

Ленинград, ноябрь и больше никогда


Фото С.Кацева

«Ленфильм», не дожидаясь 5 съезда кинематографистов, прославился покровительственным отношением к некоммерческому кино (тогда оно именовалось авторским, и подразумевалось здесь не столько отсутствие коммерции, сколько отсутствие идеологической ангажированности). Несмотря на то, что конъюнктура сменила имя, лексикон, и покрой костюма — суть ее, как водится, не изменилась. «Ленфильм» по мере сил держит марку, но теперь от студии все зависит еще меньше, чем прежде — когда над ней возвышалось всевластное Госкино В нынешней ситуации фильм невозможно запустить без привлечения постороннего капитала; фильм невозможно продать без привлечения загадочного перекупщика; фильм невозможно увидеть на экранах кинотеатров без привлечения частного сыска…

Строго говоря, в редакции собрались авторы несуществующего кино и авторы статей о несуществующем кино. Тем не менее, встреча, о которой так долго никто не говорил и не помышлял — состоялась.

ЛЮБОВЬ АРКУС: Я благодарна всем, кто пришел сегодня. Всем, кто не отговорился съемками, деловыми встречами, плохим настроением. Всем, кто преодолел естественное для людей нашего возраста внутреннее недоверие к подобного рода «мероприятиям». Не было ни привычки, ни потребности «браться за руки», и на то были свои причины, о которых уместно писать статью или поколенческое эссе, но никак не уместно распространяться сейчас — хотя бы потому, что об этих, вполне интимных материях каждому из нас все более или менее известно. Но кое-кто уже начал «пропадать по одиночке», и теперь, в ноябре 1991 года, возможно, просто имеет смысл обсудить какие-то вещи. Будет проще, если мы сразу назовем эти вещи своими именами: кино и деньги, кино и рынок, кино и прокат. Деньги, рынок, прокат и защита прав человека. В данном случае — режиссера.

Фото С.Кацева

НИЙОЛЕ АДОМЕНАЙТЕ: Почему они все еще вкладывают деньги в кино? Вкладывают — меценаты и филантропы. Когда-то в прошлом или где-то далеко. Но не у нас. У нас — отмывают. Превращают шальные деньги в наличные. Схема очень простая. Допустим, я финансирую фильм Сережи Сельянова. Ему нужно, условно говоря, миллионов десять. Под его смету я провожу через банк еще столько же и кладу себе в карман. И мне больше ничего не нужно. Вот почему это финансируется. Все еще.

АЛЕКСАНДР РОГОЖКИН: И в этом нет ничего плохого — пусть финансируют. Другое дело, что все это ненадолго. Как и всякое недоразумение. Потому что лишь по недоразумению кинематограф стал той сферой, куда выгодно вкладывать деньги для быстрого оборота. Эта ситуация противоестественна и недостоверна. А следовательно — недолговечна.

КОНСТАНТИН ЛОПУШАНСКИЙ: Мечтая избавиться от государственной монополии в кино, мы точно знали, какие преимущества даст нам рынок, и напрочь забывали о проблемах, с ним связанных. А эти проблемы уже грозят обернуться катастрофой. Между тем, в цивилизованных странах, помимо свободного бизнеса, существуют еще и государственные дотации.

ОЛЕГ КОВАЛОВ: Зависеть от капризов чьей-то левой ноги? Кино должно быть государственным и только.

ИРИНА ТАРХАНОВА: А если придут добрые, мудрые меценаты…

АЛЕКСАНДР РОГОЖКИН: Для этого меценаты должны стать меценатами.

КОНСТАНТИН ЛОПУШАНСКИЙ: Это может длиться десятилетиями, и мы к тому времени…

ВАЛЕРИЙ ОГОРОДНИКОВ: Ну и что? Кто-то должен пойти в отвал.

* * *

Фото С.Кацева

АЛЕКСАНДР РОГОЖКИН: Все мы, кто сейчас сидит за этим столом — мы снимаем фильмы не для денег, а для себя. Мы и остаемся режиссерами для себя. И мне не очень верится, что нас будут смотреть. Не будет этого.

ОЛЕГ КОВАЛОВ: Да бросьте, Александр. Всякие разговоры о меценатах нужно оставить раз и навсегда. Меценаты — это миф и блеф, простите. Всеми успехами наше кино обязано тому, что его финансировало государство, а никакие не меценаты. Художник вообще не должен думать о деньгах, простите…

ВАЛЕРИЙ ОГОРОДНИКОВ: А я вот очень хочу снять фильм, чтоб он много денег собрал.

АЛЕКСАНДР РОГОЖКИН: Ты не сможешь этого сделать.

ВАЛЕРИЙ ОГОРОДНИКОВ: Но я очень хочу. Я ищу такой материал…

АЛЕКСАНДР РОГОЖКИН: И не находишь, разумеется.

ВАЛЕРИЙ ОГОРОДНИКОВ: Пока не нахожу. То, что меня бы удовлетворило.

ЛЮБОВЬ АРКУС: Это существенное уточнение.

АЛЕКСАНДРА ЕФИМОВА: Времена не те.

ВАЛЕРИЙ ОГОРОДНИКОВ: Времена что надо. В этом смысле. Как раз в такие времена всегда возникала потребность в слиянии высокой философии и зрелища на потребу. И я, обжегшись на «Взломщике»…

Фото С.Кацева

ОЛЕГ КОВАЛОВ: Валерий, я перебью тебя…

ВАЛЕРИЙ ОГОРОДНИКОВ: Я закончу мысль. Даже обжегшись на «Взломщике», я все равно хочу сделать такое зрелище, чтобы все ахнули. Я настаиваю на слове «зрелище».

ЛЮБОВЬ АРКУС: Да не спасет тебя это слово.

ОЛЕГ КОВАЛОВ: Все твои замыслы неизбежно упрутся в то, что их должно финансировать государство.

ДМИТРИЙ САВЕЛЬЕВ: В такой степени идеализировать государство — довольно странно. Все равно, что во время землетрясения вздыхать о лесных пожарах. Опять мы уповаем на доброго барина, который вот приедет, вот пожалеет, вот денег даст на некоммерческое кино. Чиновник ничем не лучше толстосума. Минуй нас пуще всех печалей, одним словом.

Фото С.Кацева

* * *

ОЛЕГ КОВАЛОВ: Вы молоды, Дмитрий. Вы видели толстосумов, но не помните чиновников. Чиновники — это зло обезличенное. С ними, как и со всяким общим местом, всегда можно как-нибудь да обходиться. Когда я работал в кинотеатре «Спартак», мне ничего не стоило убедить начальство взять ту картину, которую мне хотелось. Я просто говорил, что это прогрессивный художник и друг нашей страны. А если предлагали какое-то дерьмо, я говорил: вы знаете, он реакционер. И они пасовали. А на поганые рыночные отношения это не действует. Нужно понять главное: когда государство финансирует кино, оно обречено его прокатывать. Если вам и удастся найти спонсоров-благодетелей, то прокатчиков-благодетелей вы уж точно не найдете.

НИЙОЛЕ АДОМЕНАЙТЕ: Конечно, деньги еще можно найти. Но картины наши будто проваливаются в черную дыру. В прокате их нет. Как сделать, чтобы их показывали? Тем, кто хочет. Пусть это будет хотя бы сто человек.

ВАЛЕРИЙ ОГОРОДНИКОВ: Очень печально, если мою картину посмотрит всего сто человек.

КОНСТАНТИН ЛОПУШАНСКИЙ: У нас у всех были премьеры на Западе, и не было премьеры здесь. Потом нас упрекают в том, что мы делаем фильмы для фестивалей.

АЛЕКСАНДР РОГОЖКИН: Если нас сейчас и запускают, то лишь с расчетом выгодно продать на запад. За деньги или за престиж. Здесь ни одна картина себя не окупит, это ясно.

АНДРЕЙ ЧЕРНЫХ: Ходить по начальственным кабинетам, подавать прошения, убеждать кого-то в необходимости нашего кино -пустое дело. Все это не пройдет, нужно просто воспользоваться смутой и украсть у государства эту дотацию.

КОНСТАНТИН ЛОПУШАНСКИЙ: Я не теряю надежды на те структуры, которые все еще существуют и хоть как-то могут противостоять бандитской стихии рынка.

ИРИНА ТАРХАНОВА: Но возможно, это одно и то же?

ЛЮБОВЬ АРКУС: О каком рынке идет речь? И о какой стихии? Эта все та же система, которой управляют все те же люди. Там все та же железная взаимосвязь целей и средств, иерархий и номенклатур, способов и методов борьбы за свои интересы с общим врагом.

ДМИТРИЙ САВЕЛЬЕВ: Или с досадной помехой, то есть с искусством, которое и в эту как бы рыночную эпоху отчего-то не желает проявить сознательность и тихо сгинуть. А цель все та же — власть и деньги. Ничего не изменилось. И что мы все спорим о меценатах и чиновниках…

Фото С.Кацева

* * *

ЛЮБОВЬ АРКУС: Мы не застрахованы от неудач, провалов, усталости. Мы можем разучиться делать искусство и понимать про искусство. Но речь ведь не только и не столько о нас. Будут другие, возможно лучше и талантливее, идущие за нами… И если сегодня не добиться прав, статуса, законных бюджетных отчислений, которые должны пойти на развитие той культуры, что беззащитна перед произволом властей, амбициями коммерсанта, наглостью вора-администратора — то завтра уж точно будет поздно.

СЕРГЕЙ ДОБРОТВОРСКИЙ: Начинать нужно сегодня, но быть готовыми к тому, что эти принятые законы сегодня никого не спасут. В начале шестидесятых знаменитый оберхаузеновский манифест декларировал юридическую и финансовую независимость молодого немецкого кино. Но прежде, чем этот манифест дал реальные плоды, минуло десятилетие. Те, кто начинал — состарились. Когда пришли Фассбиндер, Вендерс и Шлендорф, почва была уже удобрена предшественниками. А пока этот механизм не . наладится, нужно крутиться, как караси на сковородке. Как крутится Коппола, который вынужден снимать одну коммерческую картину за другой, чтобы вернуть долги за свой грандиозный «Апокалипсис».

АЛЕКСАНДР РОГОЖКИН: Бедный Коппола!..

* * *

Фото С.Кацева

СЕРГЕЙ СЕЛЬЯНОВ: Мне сетовать на эту ситуацию неловко — как-то не по-мужски. Меня, мол, никто не любит, а я хороший. Я могу заступиться за художников или за музыкантов. Выйти на любую трибуну и сказать: товарищи, что же с музыкой? Или с архитектурой? Но как просить за себя? Деньги я могу и буду находить сам — кино без денег не бывает. Но издавать закон, что мне их давать должны? У меня не хватило бы духу поставить под ним свою подпись. Я бы ее поставил под другим законом, который считаю жизненно необходимым. Это закон об авторских правах. Здесь много говорили о госзаказе. Но госзаказ — точно такое же отчуждение художника от картины. После того, как картина снята, даже приличия ради не делают вид, что режиссер имеет к ней отношение. Он даже не может иметь собственную копию.

ОЛЕГ КОВАЛОВ: Безобразие. Издевательство. Позор. Шашлычники. По какому праву?

ВАЛЕРИЙ ОГОРОДНИКОВ: Я имею собственную копию.

СЕРГЕЙ СЕЛЬЯНОВ: Ты уголовник, значит.

ВАЛЕРИЙ ОГОРОДНИКОВ: Я уголовник.

Фото С.Кацева

СЕРГЕЙ СЕЛЬЯНОВ: Нас вынуждают быть уголовниками. Вдохновение режиссер продает, а к рукописи его просто не подпускают.

* * *

СЕРГЕЙ СЕЛЬЯНОВ: Разрыв между поколениями на самом деле есть. Это не чья-то злая воля. Случалось мне несколько раз бывать на пленумах большого Союза. Там были симпатичные люди, знакомые мне по картинам, по каким-то эпизодическим контактам. Они называли друг друга с трибуны на «ты» — Саша, Валера. Но никого из нас я там никогда не видел. Это люди другого поколения, решать наши задачи им действительно трудно психологически. Решать проблемы, которые ни тебя, ни твоих друзей никак особенно не задевают. Они не злодеи, мне тоже, наверное, трудно было бы с нынешними двадцатилетними. Люба правильно говорила, что мы привыкли действовать в одиночку и что это объяснимо и естественно. На самом деле, так. К прекрасным временам возврата нет. Нет обратного билета из Нанта, его не купишь. Та станция уже ликвидирована. Думаю, что нам объединиться можно и нужно, я чувствую потребность помогать своим товарищам — назовем их так. По мере собственного выживания.

ОЛЕГ КОВАЛОВ: Почему вы не хотите понять, что только государство может быть заинтересовано в некоммерческом кино? Я говорю о новом государстве, ведь речь о его будущем.

ИРИНА ТАРХАНОВА: Теперь остается ждать, когда возникнет государство.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить