Михаил Трофименков
Михаил Трофименков

Последний герой


Из истории XX века известно: в августе в России происходят всякие гадости: от глобальных (пакт Молотова-Риббентропа, ГКЧП) до локальных (постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград»). Август — месяц жертвоприношений и для питерского рок-н-ролла: в прошлом году погиб Майк Науменко, годом раньше — Виктор Цой.

Он погиб так, как погибали романтические герои шестидесятых, на бегу, на ходу, на последнем дыхании. Джеймс Дин разбился на своем щегольском «Форде», Цыбульский, куражась, сорвался с подножки уходящего поезда. «Советский Джеймс Дин», Виктор Цой врезался на своем автомобиле со скоростью 130 км/ч во встречный «Икарус», на 35-м километре трассы Слока — Талси. На этом сходство заканчивается. Цой был человеком 80-х, а не 60-х, он не мчался в никуда, как беспечный ездок или безумный Пьеро — он возвращался с рыбалки.

Он остается рок-звездой номер один и сейчас. Посмертный культ реанимируют ритуальные бдения, на сленге наших дней — презентации. Вышел посмертный, «черный альбом», уцелевший, по легенде, в разбившейся машине. Телевидение несколько раз прокрутило ролик «последнего концерта», оказавшегося вовсе не последним. А теперь вот — «Последний герой» Алексея Учителя с духом Виктора Цоя в главной роли.

Никакой борьбы за наследие, за имя и репутацию Цоя вроде бы нет. Конфликт между первыми, питерскими, женой и менеджером и вторыми, московскими, даже желтой прессе раздуть не удается. Воспоминания друзей, конечно, противоречивы: каждому милей свой Цой. Соратникам юности — увлекающийся допингами панк, сломавший ногу в бегстве от ментов. Менеджерам — собранный и обязательный музыкант, презирающий водку и наркотики. Все понятно, все по-человечески. А какой Цой милее Учителю? Ау, последний герой!

Помните, как все начиналось? Как серьезные и честные дяди из либерального истеблишмента стали на заре демократии посредниками между интеллигентским сознанием и подпольем? Александр Житинский повел в «Авроре» «Записки рок-дилетанта», доказывая, прежде всего самому себе, что можно. Сергей Соловьев, обезумев от Африканского маскарада, снял «Ассу». Алексей Учитель, человек из рок-поколения, взявшись за «Рок», заговорил с той же интонацией серьезного и честного дяди. Фильм прошел на «ура»: о роке просто никто не рассказывал еще с таким сочувствием и уважением, как он. Поэтому легко забывалась странная интонация фильма. Все музыканты настойчиво изымались из артистической среды, играли верных мужей, встречающих жен из роддома, и нежных отцов, поминутно переспрашивающих: «Глеб, хочешь писать?» В общем, основная мысль «Рока»: у рокеров нет ни хвостов, ни рогов, они умеют делать детей. Цоя снимали в знаменитой «Камчатке». Подбрасывая уголь в огонь, он задушевно рассуждал, как любит дарить людям огонь. Но об огне в печке котельной не споешь: «Неистов и упрям, гори, огонь, гори». Другое время — другие песни, другие интонации. «А если это любовь?», — надеялись 60-е. «Это не любовь», — отвечали 80-е. «Возьмемся за руки, друзья», — призывали 60-е. 80-е констатировали: «Я беру чью-то руку и чувствую локоть». Учитель выбрал интонацию, запоздавшую на двадцать лет, но «Рок» был тогда, в 1987, уместен и необходим.

Много воды утекло с тех пор. Отговорили о «новой культуре», набил оскомину «постмодернизм». Рок расписан по эпохам и направлениям. Рокеры завоевали право не только любить своих жен, но и публично их оставлять. А Алексей Учитель верен себе. Естественно, что в «Последнем герое» о Цое много говорит жена и думают родители. Хоть он и пел «Тот, кто в 15 лет убежал из дома, вряд ли поймет того, кто учился в спецшколе», сам он из дома не убежал и в Серовском училище поучиться успел. Беда в другом. Плотно окружавшая реального Цоя авангардистская среда во внимание не принимается. Ее место занимают многочисленные поклонники, вторичные и бессмысленные без нее. Боже, что за лица! Обдолбанный бородач предсказывает Страшный Суд через три года. Немытые пэтэушники никак не поднимутся с заплеванного асфальта рок-клуба. Девушка в глухом черном платке с одинаковым количеством и качеством эмоций протирает противогазы и иконы. Ей был голос во сне: «Ты — жена Цоя». Случай патологический: девочки из приличных семей приезжают на похороны Цоя и остаются жить на кладбище. Сначала — в палатке, потом, когда дирекция сжалилась — в задней комнате кладбищенского туалета. Матрасик, чай из термоса, голубая мечта лежать рядом с Цоем. То ли мир окончательно плох, то ли фильм не о том. А где же легендарный Цой, художник-авангардист и денди, ироничный киноактер и поклонник Брюса Ли, последний герой, придававший мистический смысл ночным бдениям на кухне, певец безделья, любитель корейской кухни и черного цвета? К счастью, все съемки поющего Цоя в фильме — черно-белые. Он словно отделен непереходимой границей от всего последующего. И поет, если прислушаться, только о собственной смерти, как настоящий последний герой.

А лучшую рецензию на все фильмы о нем Цой успел-таки написать: «Ты смотришь мне в глаза, а я смотрю вперед. Ты говоришь, что я похож на киноактера. И ты меня зовешь, а я иду домой. Я знал, что будет плохо, но не знал, что так скоро».

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить