Ксения Рождественская
Ксения Рождественская

Румыния: тишина в аквариуме


Было или не было? 12:08 к востоку от Бухареста. Реж. Корнелиу Порумбою, 2006

Фильмы румынской «новой волны» чаще всего серо-зеленые, мутно-синие, ну разве что комедии коричневатые. Палитра выбрана удивительно точно не только потому, что напоминает о дребезжащих цветах старых телевизоров, не только потому, что передает гнетущую атмосферу блеклых лет, и не только потому, что именно в такие цвета в соцстранах красили коридоры учреждений и стены лестничных пролетов. (Открывающие титры альманаха «Сказки золотого века» появляются именно на лестнице многоэтажки.)

Это цвета постылых времен, все оттенки жизни в аквариуме. Таким аквариумом для Румынии стало советское прошлое, «золотой век», время правления Чаушеску. Время, «когда еда была важнее денег и важнее свободы», как сообщает трейлер к тем же «Сказкам золотого века». В аквариуме так всегда: еда важнее денег и свободы.

Кинематограф Румынии постоянно возвращается к этому историческому периоду. И в особенности к моменту перелома — декабрю 1989 года: волнения в Тимишоаре, переросшие в революцию, волнения в Бухаресте, последняя речь Чаушеску и его бегство. Конец света, переход хода. Социолог Морис Хальбвакс, исследовавший понятие коллективной памяти, писал:

Бывают национальные события, которые одновременно видоизменяют жизнь каждого. Они редки. Тем не менее они предоставляют всем жителям страны опорные точки во времени. Но обычно нация слишком далека от индивида, чтобы он считал историю своей страны чем-либо, кроме очень широкой рамки, с которой его личная история соприкасается лишь в очень немногих точках.

«Новая румынская волна» снова и снова исследует эти точки соприкосновения («Как я провел конец света» Каталина Митулеску, «Бумага будет синей» Раду Мунтяна), иногда просто вспоминает о революции и социализме («Было или не было? 12:08 к востоку от Бухареста» Корнелиу Порумбою), иногда размышляет о «старых временах» («Смерть господина Лазареску» Кристи Пую, «4 месяца, 3 недели и 2 дня» Кристиана Мунджиу, альманах «Сказки золотого века»). Иногда от всего «аквариумного» периода остается лишь ощущение: безысходность, апатия, покорность и бесконечные официальные бланки и указания. В клаустрофобической короткометражке Мунджиу «Подгонка», в фильмах «Полицейский, имя прилагательное» Порумбою или «Аврора» Пую, время действия которых никак не связано с «золотым веком», атмосфера та же самая: покорность, медленно текущий ад, подчинение бесстрастным законам, привычное заполнение бланков. Эти законы, эти официальные бланки, справки, и даже эта апатия — прямое продолжение социалистических времен. В короткометражке Кристи Пую «Блок “Кента” и пакет кофе» пожилой герой говорит своему преуспевающему сыну: «Все как раньше: чтобы получить работу, нужно подарить начальнику блок “Кента” и пакет кофе».

Ничего не меняется, еда важнее денег и свободы. Самые сильные пытаются убежать из этого аквариума, мечтать о Калифорнии или Великобритании (California dreamin’ Кристиана Немеску, «Запад» Мунджиу, «Унесенные вином» Порумбою). Остальные терпят и живут — медленно, шаг за шагом, одно и то же каждый день.

Эта гнетущая атмосфера — одна из стилистических особенностей «новой румынской волны», и это из-за нее в интернет-отзывах на румынские фильмы появляются сообщения: «Никогда не поеду в Румынию». Но румынские кинематографисты фильм за фильмом продолжают исследовать эту апатию, этот синий цвет безнадеги. Редкое исключение — «Сказки золотого века», городские легенды и анекдоты восьмидесятых, доводящие безнадегу до абсурда, фарса. Если в фильме «4 месяца, 3 недели и 2 дня» зритель попадает в атмосферу постоянного напряжения, отсутствия воздуха, в атмосферу «мы никогда не будем это обсуждать», то «Сказки» предлагают зрителю анекдот. А жить внутри анекдота нормальному человеку так же невозможно, как жить без воздуха.
Интересно, что сама революция не воспринимается «новой румынской волной» как шаг к свободе. Эпоха закончилась, но не прошла. Фильмы, которые рассказывают о двадцатых числах декабря 1989 года, — в первую очередь «Как я провел конец света» и «Бумага будет синей» — не очень-то радостны. Да, в «Конце света» комедийное начало: глазами ребенка показаны последние дни эпохи Чаушеску, и ребенок сам собирается устранить диктатора. Когда «конец света» наступает, все обнимаются, жгут машины и кричат «Оле-оле!», но нет чувства надежды, есть лишь чувство, что настоящее время тоталитаризма сменилось прошедшим.

Сказки золотого века. Реж. Ханно Хёфер, Разван Мэркулеску, Кристиан Мунджиу, Константин Попеску-мл., Иоана Юрикару, 2009

В фильме, основанном на реальных событиях, «Бумага будет синей», показана ночь на 22 декабря. Фильм начинается с расстрела броневика, и лишь к финалу фильма становится понятно, кто был в этом броневике: случайные люди, виновные лишь в том, что попали в хаос конца времен, главные герои фильма, всю ночь бродившие по городу.

Но главный фильм о тех днях — «Было или не было?» Порумбою. В провинциальном городе проходит прямой телеэфир местного канала, посвященный очередной годовщине революции, а главное, вопросу, была ли эта революция в их городе. То есть вышел ли кто-нибудь на площадь митинговать против Чаушеску до 12:08 утра, до того времени, как стало известно, что диктатор сбежал. Алкоголик — учитель истории не очень уверенно говорит, что он и его друзья были там уже в начале двенадцатого, то есть революция, разумеется, была. Но все его друзья с тех пор умерли или эмигрировали, подтвердить слова учителя некому. Телезрители же утверждают, что революции не было, площадь все утро была пуста. На заднике — фотография главной площади города, разумеется, пустой. Возможно, это главное доказательство: в городе все осталось как было, даже когда прошедшее время стало предпрошедшим, давно забытым. Поэтому логично, что все наперебой доказывают: революция обошла их город стороной. Они все вышли на площадь лишь тогда, когда им разрешили, и гордятся этим. Они послушны и без диктатуры.

Главный герой фильма — учитель истории. И как ему не быть алкоголиком? История никого не интересует, все его ученики провалили экзамен и теперь будут его пересдавать. История — это зафиксированная коллективная память, общепринятая договоренность о прошлом, и личные воспоминания, а тем более мечты о том, что было, не было или могло быть, здесь только мешают.

Почему румынам так важно разобраться, «было или не было»? Почему им так важно еще и еще раз прожить, прочувствовать атмосферу «золотого века»? И, главное, почему во всех этих фильмах речь идет о «маленьких людях», случайных и не всегда объективных свидетелях событий?

Это принципиально иная «проработка прошлого», чем в сегодняшнем российском кино, где личные воспоминания действительно только мешают. Сегодня в России прошлое в моде — глянцевое, удобное прошлое. Кинематограф старается не воспроизвести атмосферу ушедших времен, а экранизировать старую сплетню, путает правду и внешнее сходство, видит в истории лишь известных личностей, так что все сериалы и фильмы превращаются в веселую передачу «Один в один». Харламов, Высоцкий: работа гримера — вот главная «проработка прошлого», которую признает сегодняшнее официальное российское кино. Зритель не ассоциирует себя с этим прошлым, потому что прошлое, по версии кинематографа, — это время существования великих людей, богов и героев. Поэтому и помнить, «как все было на самом деле», зритель не может, его там не было и быть не могло. Таким образом, коллективная и личная память расходятся все дальше. И даже снимая фильм об условном прошлом условного «простого человека» («Стиляги», «Мы из будущего», «Утомленные солнцем 2»), режиссеры чувствуют себя комфортно именно в мифологическом или сказочном времени, времени, опять же, богов и героев. Исключений немного.

Как я провел конец света. Реж. Каталин Митулеску, 2006

Мифологическое сознание не предполагает даже попытки осмысления прошлого. И само прошлое страны вытесняется за пределы истории, личной или коллективной, уходит в легенды и мифы. (В советское время происходило нечто похожее, правда, с другими героями, богатырями и богами.) Прошлое застывает, бронзовеет, превращается в набор событий.

Румыны, пережившие, как и народ СССР, эпоху социалистического тоталитаризма, пытаются все-таки проработать прошлое, оставить его живым, а не «подвести под ним черту и по возможности стереть его из памяти», говоря словами Адорно. Для этого они и воспроизводят атмосферу эпохи (а не просто расставляют в кадре вещи из восьмидесятых), обрабатывают изображение так, чтобы цвет вызывал нужную эмоцию, и рассказывают не о подвигах бронзовых героев, а о повседневной жизни. В картине «Как я провел конец света» ребенок спрашивает: «А у Чаушеску тоже были молочные зубы?» Мать прикрикивает на него: «Закрой рот! И больше не заговаривай ни о Боге, ни о Чаушеску!»

Фильмы румынской «новой волны» не о Боге и не о Чаушеску — но о простых людях, которые помнят о Боге или о Чаушеску. Это фильмы о том, насколько личное отличается от общественного, насколько частная правда не похожа на статью в Большой Румынской энциклопедии. О том, насколько противозаконна жажда личного счастья или хотя бы спокойствия. И насколько непостоянна человеческая память, как легко все забыть, если захотеть.

В «Было или не было?» есть и бывший диссидент (или хотя бы человек, мечтавший быть диссидентом), и бывший агент Секуритате, и честные граждане, и нечестные граждане. Но лишь один персонаж действительно помнит и никогда не забудет ту революцию. Это мать, чей сын погиб 22 декабря 1989 года. И именно она не хочет ни о чем вспоминать. Она звонит в прямой эфир и сообщает, что хотела бы сказать не о революции, а о том, что в городе пошел снег, и надо скорее на него посмотреть, потому что завтра он превратится в грязь.

Воспоминания тоже постепенно превращаются в грязь. Непосредственные участники событий, боги, герои и матери героев, как раз и хотели бы все забыть — и именно поэтому румынское кино не говорит о богах и героях. «Знаешь, что мы сделаем? — спрашивает героиня фильма “4 месяца, 3 недели и 2 дня” у своей подруги, только что сделавшей аборт. — Мы никогда не будем говорить об этом». Звучит как эпитафия эпохе.

Если не говорить о прошлом, о маленьком частном прошлом каждого человека, рано или поздно оно забудется, и останется лишь официальная версия событий. И тогда внезапно окажется, что вокруг уже выстроен новый аквариум. Начнется медленный повседневный дрейф, сине-зеленый, мутный.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить