Три мифа о Манхэттене
СЕАНС – 53/54
Пассажиры нью-йоркского метро ежедневно оставляют в вагонах и на станциях сотни вещей. Шарфы, перчатки, зонтики, куча всякой невостребованной ерунды оседает в Бюро находок нью-йоркской подземки. Раз в год Бюро проводит аукцион, на котором за несколько долларов можно купить закрытый ящик в надежде найти среди полуистлевших тряпок золотое обручальное кольцо, дорогие швейцарские часы или еще какую-нибудь потерянную ценность.
Лет пятьдесят назад один манхэттенский старьевщик пошел на аукцион, купил несколько ящиков с дрянью и в одном из них обнаружил круглую металлическую коробку с отснятой кинопленкой. На коробке было нацарапано: «Тени». Взглянув на кинопленку и убедившись, что порнографии она не содержит, старьевщик вздохнул с сожалением и отложил коробку в сторону. Пару десятков лет коробка провалялась в магазине, потом старьевщик умер и магазин закрылся. Странным образом пленка не была выброшена, а перекочевала во Флориду, на чердак дома одного из детей старьевщика. Там она в целости пролежала еще лет двадцать.
Премьера «Теней» Джона Кассаветиса состоялась в Нью-Йорке в кинотеатре «Париж» в ноябре 1958 года. Собственно это и было рождением независимого кино. Кассаветис собрал немного больше 40 тысяч долларов и вместе с группой друзей снял ручной камерой один из поворотных фильмов в истории мирового кинематографа. За редким исключением никто ничего не понял. К концу премьеры в зале оставалось очень немного народу. Через год Кассаветис переснял фильм больше чем наполовину. Вторая версия «Теней» с успехом прошла в Венеции и Париже. В Лондоне создателя фильма встречали овациями. «Тени» открыли дорогу целому поколению режиссеров. Кассаветис доказал, что великое кино можно делать вне больших студий и на крошечные деньги.
Прошло совсем немного времени, и картина была надолго забыта и критикой, и публикой. А единственный экземпляр пленки, содержащий первую версию фильма, просто потерялся. Незадолго до своей смерти Кассаветис вспоминал, что, кажется, подарил ее архиву какой-то киношколы, названия которой он не помнил. Биограф Кассаветиса, профессор Бостонского университета Рэй Карни больше двадцати лет разыскивал пленку по различным архивам. Все тщетно. Отчаявшись, он пытался восстановить несуществующее кино по рассказам немногих оставшихся в живых зрителей.
В 2004 году ему позвонила женщина, дочка нью-йоркского старьевщика, и рассказала о коробке со старой пленкой на чердаке ее брата. И да, это оказалась та самая утерянная первая версия. Если бы этой истории не было, ее нужно было бы придумать. Будучи на грани чудесного, она придает легендарному событию зарождения независимого кино в Нью-Йорке какое-то мифологическое измерение.
Фильмов, где подлинным героем является город, не так уж и много
Название фильма, возможно, и отсылает к мифу, к самой кинематографичной из древних аллегорий: платоновскому мифу о пещере. Человек сидит в пещере, как в кинозале, и смотрит на стену пещеры, как будто это киноэкран. За спиной человека горит огонь и проходят люди, но человек видит только их тени на стене. На экране тени, но через них к нам приходит ощущение огня. Огонь — это Манхэттен, настоящий герой фильма.
Манхэттен — один из пяти боро (районов) Нью-Йорка. Но, в сущности, когда мы говорим «Нью-Йорк», то имеем в виду именно Манхэттен. Фильм о Манхэттене — это фильм о Нью-Йорке. Фильм о Бруклине — фильм о Бруклине. Слишком это разные миры. Существует множество списков «лучших» фильмов о Манхэттене, и в этих списках можно встретить десятки названий действительно выдающихся картин. Но для большинства этих фильмов Манхэттен — не более чем место действия, набор декораций, эффектный фон. Фильмов, где подлинным героем является город, не так уж и много. Три из них являются ключевыми. Эти картины создали киномиф города — те самые архетипические образы, которые затем использовались другими режиссерами как «модель для сборки». Вернее, каждый из этих фильмов предложил свой собственный миф.
Миф «Теней» — Манхэттен битников и джазовых музыкантов — насквозь продуваемый остров в океане
Последние кадры «Теней», наверное, самые знаменитые. Герой в бессмысленных черных очках и кургузой кожаной курточке стоит, сгорбившись, посредине тротуара. Поздний вечер. Мигают неразличимые рекламные буквы какой-то витрины, освещая героя и канализационный люк за его спиной. Шелестят шины по асфальту. Отчетливо слышно завывание ветра. Герой, очевидно, замерз и не знает, что ему делать дальше.
Он поправляет шарф, прячет руки в карманы, подходит к краю тротуара и на секунду останавливается, облокотившись о парковочный столбик. В этот момент за кадром саксофон начинает свое соло. Герой неуверенными зигзагообразными движениями лавирует между пролетающих мимо и как бы нереальных в вечернем тумане автомобилей, переходит на другую сторону улицы и оказывается в пульсирующем свете очередной витрины. Саксофонное соло как будто вытесняет изображение. Поперек экрана возникает надпись: «Фильм, который вы только что увидели, — импровизация».
Миф «Теней» — Манхэттен битников и джазовых музыкантов — насквозь продуваемый остров в океане. Кажется, что даже в маленьких квартирах и крошечных барах, где происходит большая часть действия, гуляет ветер. И город, и те, кто его населяют, как будто сделаны из воздуха. Поступки не имеют причин. Их последствия не существенны. Героиня отчаянно бежит через Центральный парк, держа за руку человека, с которым только что познакомилась. Через десять минут она лишится невинности в тесной незнакомой студии на Ист-Сайде. Все легко и ничего не важно, кроме голоса саксофона за кадром. Вся жизнь — одна сплошная импровизация. Всё впереди и всё возможно.
Мартин Скорсезе вспоминал: «Кассаветис отбросил старый кинословарь. Это пришло и от нью-йоркских актеров, и от уличных звуков, и от тех новых возможностей, которые дало режиссерам легкое съемочное оборудование. Когда я впервые увидел „Тени“ <…> мы поняли, что хватит сидеть и болтать о том, как надо делать кино. Пора его делать…»
Через пятнадцать лет после «Теней» Скорсезе снял собственный фильм, главным героем которого стал город: «Злые улицы». Это тоже было независимое от Голливуда кино, снятое на крошечные деньги. «Злые улицы» — это в некотором роде ответ на «Тени». Но Нью-Йорк Скорсезе — совершенно другой город. Скорсезе разрабатывал миф номер два: этнический, гангстерский миф. Тут Манхэттен — не маленький остров, а нечто вроде архипелага. Это множество островов, населенных враждебными друг другу племенами.
Сейчас район Манхэттена Маленькая Италия сжался до нескольких блоков по обе стороны Малберри-стрит. Здесь расположились пара десятков итальянских ресторанов и две католические церкви. Настоящие итальянцы тут больше не живут. Но сорок лет назад Маленькая Италия была островом внутри острова — изолированным этническим анклавом. Две девочки, которых Джонни Бой притаскивает в подвал к Тони из Гринвич-Виллидж, выглядят туристками из далекой страны. Однако Виллидж находится от Маленькой Италии в десяти минутах неторопливой ходьбы.
Герои фильма — не «тени», а скорее деревянные марионетки, которыми манипулирует чья-то невидимая рука
Фильм начинается с закадрового голоса: «Ты искупаешь свои грехи не в церкви, а на улицах…» Это голос Скорсезе — создателя фильма. Для героя — это голос самого Создателя. Нью-Йорк — город, в котором постоянно присутствует Бог. Это город греха, и он же одновременно — чистилище, место искупления. Любой твой поступок, шаг, взгляд имеют значение для твоего спасения. Все твои вдохи и выдохи сочтены.
Нью-Йорк «Злых улиц» — это антипод Нью-Йорка «Теней». Вместо ветра — отсутствие воздуха. Неестественное красное освещение подвальных пивных и стрип-клубов переходит в свинцово-серый монохромный свет, заливающий каменные колодцы дворов. Пьяная агрессивная толпа на площади. Алкогольно-адреналиновый пот молодых мужчин, запертых злыми улицами. Если легкость — основная тема «Теней», «Злые улицы» — о роковой тяжести. Судьба героев предопределена, как в греческой трагедии. Очень хочется вырваться, но вырваться невозможно. Любая попытка неизбежно должна закончиться трагическим финалом. И герои фильма — не «тени», а скорее деревянные марионетки, которыми манипулирует чья-то невидимая рука.
В одной из ключевых сцен «Теней» герои, случайно оказавшись в музее современного искусства, в недоумении обходят огромные металлические модернистские скульптуры. Для чего вся эта тяжесть? В «Злых улицах», как и в «Тенях», герои тоже смотрят на статуи. Вернее, наоборот. Одетые в золото и ярко раскрашенные куклы святых из Старого собора св. Патрика на Малберри-стрит пристально и беспощадно смотрят на героя. Вечность глазами статуи разглядывает человека. И человек ей не нравится.
Города меняются быстро. Когда город перестает соответствовать своим мифам, возникает известная форма ностальгии. Мы часто слышим: Париж уже не тот, Петербург уже не тот… «Тот» всегда отсылает нас к какому-то мифу, к ушедшему под воду «граду Китежу». Как правило, миф — это проекция из прошлого. Тем интереснее ситуация, когда со временем город все больше начинает соответствовать собственному мифу. Манхэттен Кассаветиса и Скорсезе утонул. Географически в том же самом месте теперь расположен «Манхэттен», город Вуди Аллена. И, как это ни странно, чем больше проходит времени, тем больше Манхэттен превращается в «Манхэттен».
Пролог фильма — это процесс изобретения города
В самой романтической сцене «Манхэттена» Мэри и Айзек, герои Вуди Аллена и Дайан Китон, встречают рассвет на берегу Ист-Ривер. Кажется, никому не пришло в голову, что в 1979 году, когда снимался этот фильм, гулять по улицам Манхэттена было небезопасно. Нью-Йорк того времени переживал расцвет преступности. Среди коренных жителей города трудно было встретить человека, которого хоть один раз да не ограбили бы. Район моста Куинсборо и сейчас-то не из самых благополучных, а персонажи Аллена и Китон не производят впечатления безрассудных смельчаков, готовых прогулять там всю ночь.
Впрочем, сейчас такую прогулку можно со спокойным сердцем порекомендовать любому приезжему. За последние двадцать лет Манхэттен превратился в одно из самых безопасных мест на земле. Но того идеального города, в котором живут Мэри и Айзек, тогда просто не было. Вуди Аллен его себе вообразил. Он создал третий миф о Манхэттене: «Остров Манхэттен», закрытый клуб, единственное на земле место, в котором живут единственные на земле люди.
Вуди Аллен и не скрывал того, что он делал. Пролог фильма — это процесс изобретения города. «Глава первая, — говорит Айзек за кадром. — Он обожал Нью-Йорк. Он поклонялся ему сверх всякой меры…» И дальше предлагается множество вариантов «первой главы» — вариантов мифа о городе. И под закадровый голос и музыку Гершвина Аллен рассыпает перед зрителем серию «идеальных» картинок, готовых постеров. Вырезай и вешай на стену.
«Тени» и «Злые улицы» рассказывали о Нью-Йорке, игнорируя его географию, — будущему туристу нечем поживиться. Фильмы и снимались в основном в специально построенных декорациях. Кассаветис использовал здание старого нью-йоркского театра. Скорсезе отснял большую часть материала в студийном павильоне в Лос-Анджелесе. Для него уникальную атмосферу составляют не улицы и площади, не парки и музеи. Город равен горожанам.
Прошло совсем немного времени, и Манхэттен стал все больше походить на алленовский фильм
Вуди Аллен помечал булавками точки на карте. По его «Манхэттену» можно писать путеводители, водить экскурсии. Пролог длится около трех минут. За это время мы видим Empire Diner (закусочная на 10-й авеню между 22-й и 23-й улицами), паром на Статен-Айленд, египетский Дендурский храм в Метрополитен-музее, Парк-авеню в районе 70-х улиц, Бродвей в районе Даунтауна, знаменитую баскетбольную площадку в Гринвич-Виллидж… Перечисление можно продолжать. Каждый второй кадр фильма отсылает к конкретному адресу.
Три ключевые сцены разворачиваются в трех разных музеях. Мэри и Айзек знакомятся на выставке в Музее Гуггенхайма. Во второй раз они «случайно» встречаются в том же самом скульптурном дворике Музея современного искусства, в котором неожиданно обнаружили себя герои «Теней». И, наконец, в Планетарии Музея естественной истории у них впервые завязывается что-то вроде романа. Кто эти люди? Кураторы?
Этот фильм слишком напоминает туристский ролик. Такое впечатление, что зрителю продается стерильная «идея Манхэттена». Но надо отдать режиссеру должное — продается она настолько мастерски, что рекламный ролик был принят миром за чистую монету. Более того, прошло совсем немного времени, и Манхэттен стал все больше походить на алленовский фильм. Это было связано с вполне прозаической причиной: развитие финансовой индустрии принесло городу огромные деньги. В результате до небес подскочили цены на жилье. «Этнические гангстеры» перекочевали в соседний Бруклин. Окрепшая от крупных денежных вливаний полиция без труда победила уличную преступность. Город стал чист, стерилен и годен для жизни и воспроизводства вудиалленовских персонажей. Прошло совсем немного времени, и ими заполнились все кафе и рестораны на Вест-Сайде.
Почему именно ими? Возможно, он так хорошо их придумал, что у интеллигентных горожан просто не было более убедительной модели поведения, которой можно было бы следовать. Его инфантильный и трогательный очкастый интеллигент всегда профессионально успешен, если не знаменит. Он живет в самом прекрасном месте на земле и в некотором роде является его символом. Ему без всякого труда достаются самые умопомрачительные женщины. Роджер Эберт где-то написал, что его всегда умиляло, что половина его знакомых женщин считают себя уникальными, потому что находят Вуди Аллена сексуально привлекательным. Вот уж действительно! В сущности, Вуди Аллен изобрел «интеллигентный гламур».
На Манхэттене живет полтора миллиона человек, и у каждого в голове свой Манхэттен
Что касается самого режиссера, то «Манхэттен» остался самым успешным и одновременно самым нелюбимым его фильмом. В одном из интервью Вуди Аллен даже поражался, как ему удалось протащить такую фигню на большой экран. Неизвестно, что говорил ему по этому поводу его психоаналитик, но причины этой нелюбви угадываются. «Манхэттен» убил его персонажа. Можно сказать, что энергия образа целиком ушла в проект.
Вуди Аллен строил свою карьеру по чаплинской модели. Его очки и заикание — это чаплинские котелок и тросточка. Узнавание, предсказуемость работают на персонажа только до поры до времени. Непременно должен наступить такой момент, когда он превратится в самопародию. Единственный по-настоящему сильный фильм Вуди Аллена после «Манхэттена» — это «Зелиг»: в сущности, пародия на пародию. Зато в последние десять лет Вуди Аллен навязчиво пытается переизобрести «Манхэттен». Он делает это в Лондоне, Париже, Барселоне… Чего-то этим попыткам не хватает. Может быть, его самого… А может быть, эти древние города гораздо труднее поддаются переизобретению.
На карте Нью-Йорка остров Манхэттен напоминает своими очертаниями кита. Кит — воплощение витальности, жизненной силы. Ощущения человека, впервые оказавшегося на Манхэттене, можно сравнить с тем, что испытывает путешественник, стоящий на борту корабля, когда вдруг из океана выпрыгивает гигантский кит. Существуют сотни, тысячи интерпретаций Манхэттена. На Манхэттене живет полтора миллиона человек, и у каждого в голове свой Манхэттен. Но для создания нового мифа требуется гений. Потому новые мифы возникают нечасто. За последние тридцать лет их, пожалуй, и не было. Но новый миф обязательно изобретут. Интересно, каким он будет?
