Смешные голые
СЕАНС – 53/54
No Wave Cinema, Cinema of Transgression, New Cinema. Много разных имен придумано для того, чтобы убедить нас в том, что кино Ричарда Керна — это настоящее, всамделишное кино. Бросьте. Как «панк не музыка, а образ жизни», так и фильмы Керна одновременно и больше, и меньше, чем просто фильмы. То ли побочные продукты субкультуры и образа жизни, то ли прикладное искусство, то ли любительская игра с опасной камерой, home porno, припудренное анархистской идеологией DIY. А может, реализация того «первичного творческого импульса», который, словно молния, гальванизировал грязь лондонских тротуаров и спустя десятилетие — нью-йоркских тараканьих дыр в Нижнем Ист-Сайде. Из этой грязи самозародился постпанк Ист-Виллидж — короткая вспышка ненависти, ярости и героиновой эйфории, саморазрушительная машина из черной кожи и бледной плоти, перемоловшая те последние — скорее санитарные, чем нравственные — табу, которые еще оставались после сексуальной революции.
Герой короткометражек Керна одновременно и вуайер, оператор, прячущийся за камерой (он все-таки выйдет на сцену в автошарже «Злой оператор»), и бьющийся в легком нервном ознобе объект его вожделения, впервые и по доброй воле оказавшийся перед объективом. Этот неприятный тип в узких джинсах и черной майке — современник и земляк персонажей Вуди Аллена (одна из главных работ Керна — «Подчинись мне сейчас» — снята в год выхода едва ли не лучшей алленовской комедии отношений «Ханна и ее сестры»), он его недосягаемая ролевая модель и в то же время темный антагонист. Невротичный алленовский интеллектуал бегал по Манхэттену в отчаянных попытках понять, кто он и чего же ему хочется, отчаянно пытаясь почувствовать нечто, как ему кажется, настоящее, он мучился смутным влечением, жил насыщенной эмоциональной жизнью. Тощий перверсивный тип из керновских короткометражек, завсегдатай секс-притонов 42-й улицы точно знал, чего он хочет, и именно в этом точном знании содержался приговор его желанию (сегодня оба типажа связаны еще и внезапно обнаружившимся портретным сходством Аллена и пожилого Керна).
Как и всякий панк, кино Керна андеграундного периода — это несколько наивный нутряной destroy. В конце девяностых режиссер занялся, по его собственному выражению, «красотой» и ушел в профессиональную эротическую фотографию и съемки музыкального видео. Сейчас, в эпоху крайнего сексуального отупения и бесчувственности, когда садомазо-практики и фетиш-эстетика стали мейнстримом, эти короткометражки смотрятся не страшнее клипов Мэрилина Мэнсона. В «Подчинись мне сейчас» группа садомазо-активистов, связанных проволокой, проколотых иглами, залитых бутафорской кровью, импровизирует, кривляясь перед камерой и имитируя страх и ужас. В Fingered, одном из любимых фильмов другого певца грязи, Джона Уотерса, Лидия Ланч ведет грязный импровизированный sex-talk по телефону, затем бежит с каким-то сальным типом в пустыню, по дороге подбирая жертву для карикатурного сексуального насилия. В «Кружке кройки и шитья» пара нью-йоркских профессиональных доминатрикс зашивают нитками половые губы Кембры Пфалер, солистки The Voluptuous Horror of Karen Black (сейчас Кембра профессионально занимается бурлеск-перформансами). В «Суках» Линда Сербю (та самая, которая исполняет песню Лу Рида If You Rescue Me на саундтреке «Науки сна») и другая тусовщица, Аннабелль Дейвис, намеренно утрированно, словно играя в школьном спектакле, повторяют основные порноштампы. В X Is Y красавицы с перманентом торжественно предъявляют камере различные образцы стрелкового оружия. Объекты желания в фильмах разбираются на запчасти, сортируются по полочкам, текст разлагается в азбуку желания, конструктор влечения, а женщина превращается в Венеру Милосскую, к торсу которой можно пристегнуть хоть дилдо, хоть автоматическую винтовку. Фактически это поп-арт: вышедшие в тираж иконические образы тиражируются снова и снова, уже с рефлексивной небрежностью. Впрочем, не стоит приписывать фильмам Керна какой-то интеллектуально-критический месседж: главный посыл этих роликов — деструктивный. Грубая, смешанная, плохо осмысленная агрессия китча, особенно заметная в сюжетных фильмах Керна.
То андеграундное кино, которое снималось непосредственно до нас, было длинным, скучным и медленным. Как будто они все сдавали экзамен на скуку. Так что наш план был такой — снимать покороче и по возможности поживее1.
1 Здесь и далее: Sargeant J. An interview with Richard Kern // Deathtripping. An Illustrated History of the Cinema of Transgression. P. 95–121. Creation Books, 1999.
Эта истерическая живость была направлена одновременно против репрессивной Системы и против «подрывного» секса (то есть против самих себя). «Мы думали, что приближаем перемены, — признавался потом Керн, — и они действительно, ха-ха, произошли, наступили Новый Мировой Порядок и MTV». Кинематографическое сквернословие Керна и его соратников по подпольной борьбе — это, в сущности, тактика усмирения: давая имя, ты приручаешь, вписываешь в порядок, лечишь, отсекаешь неназываемое. Разрабатывая синтаксис либидо, Керн одновременно изничтожал болезненное наслаждение ненормативным. В его последних, уже чисто прикладных, эротически-порнографических работах, собранных в компиляцию Action, сквозит скука. Фетиши — задницы, груди, ноги, языки, писающие девочки, девочки с мячом и вибратором — истерты настолько, что для их обозначения достаточно всего лишь намека: декоративного ошейника, спортивной атрибутики, старого матраса. Образ заменяется на знак, порно превращается в странную, дистиллированную эротику, настолько выхолощенную, что в ней уже видятся зерна новой перверсивности. Кажется, что теперь запретным, потаенным объектом влечения становится сама норма, вроде бы совсем уже десексуализированная, с одной стороны, ванильным голливудским сексом с его постановочной гимнастикой объятий и телесных извивов, а с другой — провокативным масскультом вроде Мадонны и Леди Гаги, народным увлечением пирсингом, повсеместно доступным порно и садомазо-практиками («День рождения инфанты» Гай Германики — убедительное доказательство того, что сексуальный экстрим и унылое мещанство могут отлично уживаться в одной панельной малометражке).
Не без порно
Принявшись в конце восьмидесятых бороться с сексом и наркотиками в своей жизни (в интервью середины девяностых Керн признавался, что «хорошая книга теперь для него значит куда больше, чем красивая задница»), автор Fingered и «Сук» утратил деструктивный запал, его сил теперь хватало только на фотографию. Парадоксальным образом, декларировав уход из большого секса, Керн начал конструировать новую, постперверсивную сексуальность. В его фотографиях части собираются обратно в целое, модель перестает быть телом в анатомическом театре. В этих снимках появляется пунктум, который сбивает с толку зрителя, тревожит его. Критики неоднократно отмечали, что с девушками, изображенными на фотографиях Керна, вообще не приходит в голову заниматься сексом — и тем не менее все они обладают мощным эротическим, если не сказать эстетическим магнетизмом. Объект желания мутнеет, расплывается, ускользает в соседние области, десексуализируется, превращаясь в чуть ли не куртуазный образ торжествующей обыденности, заурядности. Этот образ может существовать только в статике, движение немедленно бы убило то неявное, неклассифицируемое, а потому тревожное, что чудится во всех этих girls next door в стоптанных кроссовках и дешевом нижнем белье. Керн словно хочет доказать нам, что порок есть только там, где ему нет места, что трансгрессия немыслима без нормы, и если нормой становится оргиастическое наслаждение, то перверсией — платоническое созерцание, тонкое волнение без единого шанса обладания. Но самое удивительное — это то, что Керн, даже став профессиональным порнографом, ухитряется ввести в сферу желания… смех. Следы легкого дружеского дуракаваляния, которым всегда сопровождаются сессии Керна (даже ранние, «страшные» садомазо-зарисовки), видны не только в каком-нибудь котике, ошалело уставившемся в распахнутую киску своей хозяйки, но и просто в глазах его моделей. Да и не только в глазах: один из последних фильмов Керна — необязательно смонтированный Face to Panty Ratio, в котором под романтическое гитарное бренчание тупо чередуются крупняки трусиков и лица моделей, скривившихся то ли от скуки, то ли от скептицизма. «Все они — прикол. Каждый мой фильм. Шутка над публикой». Да мы, это, тоже не всерьез.
