Обиделась жизнь на искусство
Со времен Кассандры так уж повелось, что все ясновидцы — редкая сволочь.
Не успеет разразиться какая-нибудь пакость, как обязательно появляется некто, сладострастно вопящий:
— Вот он я! Это я! Я же говорил! Я предупреждал!
«О, чтоб тебя…» — думают людишки с тоской…
СЕАНС – 5
И ведь что примечательно — ни один пророк не склонен пророчить что-нибудь веселенькое. Не скажет он, к примеру: «Вижу… вижу… золотые поля, там стоит могучий человек… в одной руце хлебы… в другой водка… и текут к нему народы…»
Жахнулся совсем другой памятник — памятник людоедству.
Его и слушать не станут. Дурным прогнозам верят сразу и насмерть. Оптимизм непристоен. Сценарист, который придумал бы фильм о том, как объединенные демократические силы в три дня громят ГКЧП, КПСС, ВПК, КГБ и другие сомнительные аббревиатуры, получил бы ответ в виде знаменитого русского жеста — с пальцем у виска. Впрочем, такого сценариста (режиссера, писателя, поэта, публициста) наша реальность произвести не могла — и не произвела.
Жаль, жаль. Так вот и вышло, что ничего не предугадали наши гадатели, ничего не прозрели наши пророки.
В финале фильма С. Снежкина «Невозвращенец» (показан по ТВ вечером 20 августа) толпа мракобесов валит на землю памятник Пушкину — а, как известно, Пушкин и гуманизм на одно лицо. В финале августовского трехдневного боевика, снятого жизнью по ее же заказу, жахнулся совсем другой памятник — памятник людоедству. Охотно верю, что о таком исходе дела и мечтал Сергей Снежкин, но воплотил он только свои унылые страхи — в не менее унылых формах.
Да разве один Снежкин. По существу, весь громокипящий кубок современности большинство наших художников пронесло мимо своих уст. Будем надеяться, что то был жест в пользу вечности.
Моду на ожидание военного переворота сделал у нас Александр Кабаков — своей знаменитой повестью «Невозвращенец», из которой режиссер Снежкин взял и экранизировал ровно два слова («военный», «переворот»).
Действие повести происходит, как вы помните, в 1993 году, через два года после переворота, в разгар тотальной войны всех против всех. Хаос беспределен, надежды никакой. Все это затеяно писателем, чтоб на этом фоне еще ярче засиял моральный облик героя-интеллигента, остающегося со своим народом до конца и отвергающего соблазн побега в другие времена и пространства; вдобавок по пятам за нашим героем следуют таинственные и мрачно-романтические силы (демон ГБ). Герой-невозвращенец — единственный и полномочный представитель света, целиком объятый тьмой.
На бытовом уровне с такой психологией я сталкивалась каждый день.
Милые дамы и господа (Ельцин, Собчак, Петербург) были свято убеждены, что они-то да, но — «быдло»! Быдло, которое кругом, погубит все. Перед каждой общественной акцией, особенно перед выборами, раскалялись панические разговоры, с непременным поминанием неведомого «быдла» — своеобразный романтизм, неистинность которого, слава Богу, уже очевидна.
Настанет день, и нами будет руководить Всемирное правительство на основе Конституции Земли.
Конечно, не так обстояли дела несколько лет назад, когда Кабаков писал свою повесть, тем временем его сознание и было обусловлено, — правда, замечу в скобках, что выкарабкаться из мифов диссидентства не менее трудно, чем из тоталитарного мифа. Горделивое «я несу свет» («мы с товарищами несем свет») мешает увидеть, что, во-первых, несешь не один, а, во-вторых, то, что свет, может статься, вообще в другом месте. Снежкин ловко ликвидировал кабаковские диссидентские штучки. Кому нужен романтический чистенький интеллигент? Снежкинский «невозвращенец» — тележурналист раз и доносчик в прошлом два, что, надо думать, полностью соединяет его с любимцем большинства населения.
И вот, вечером двадцатого августа смурное лицо Юрия Кузнецова и генералы, упражняющиеся в стрельбе по фото Горбачева, Ельцина и Собчака, окончательно погубили нашу ночь — ночь тех, кто был дома.
Эх, с каким удовольствием посмотрела бы я в эти часы не антиутопию, но простенькую агитку, где Горби обнимался бы с Борисом, Крючков болтался бы на виселице, а веселый Собчак вселялся бы в Смольный под аккомпанемент «Яблочка».
Что вы, у меня и в мыслях нет упрекать кого-то в недальновидности, недостаточной прозорливости. Я сама решительно ничего не предвидела, предвидеть не собираюсь и не вполне понимаю, для чего вообще нужно предвидеть. Настанет день, и нами будет руководить Всемирное правительство на основе Конституции Земли, а какие там кочки и ухабы будут на пути — мне безразлично.
По моим наблюдениям, «театр абсурда» и «сумасшедший дом» — самое нежное из того, что говорили газеты о нашей жизни.
Но почему, собственно, не было ни одного здорового, разумного, деятельного начала в нашей жизни, которым всерьез бы заинтересовалось наше искусство? По крайней мере та его часть, для которой:
В согласье с веком жить не так уж мелко, Восторги поколенья — не безделка.
Что, неприлично иметь роман с разумным и здоровым?Не вдохновляет? Находится в опасной близости с рекомендациями соцреализма?
Что же вдохновляет? Газетно-журнальная публицистика, которая так лихо изъездила интонацию вопля, что воспринимать возможно, кажется, только шепот?
По моим наблюдениям, «театр абсурда» и «сумасшедший дом» — самое нежное из того, что говорили газеты о нашей жизни. Примерно то же самое говорило и искусство. Разве что Пичул в «Маленькой Вере» показал смачного российского обывателя в кипении страстей и открыл очевидное: дико, но живо.
А то ведь целым сословиям, целым поколениям было отказано в чем-либо путном.
Читатель, верно, подзабыл о монстре «молодежного фильма», пугавшем народ, кажется, года четыре. Тогда кинематографисты «обнаружили» новую фактуру (рок, секс, наркотики и т.п.) и принялись ее увековечивать. Из чего следовало прямиком, будто самоистребление — это лучшее, на что способна молодежь.
Наша жизнь — это… «Лебединое озеро».
Спасибо жизни, не поскупившейся на массовку в своем незабвенном августовском боевике, увидели мы наших «взломщиков», «курьеров», «шутов», «шантажистов» и пр. способными по крайней мере на самоотверженность.
Я всерьез полагаю, что жизнь обиделась. Жизнь обиделась на искусство. В отличие от нас, которые читали и слушали про себя, что они дураки, рабы, кретины, нищие… и радостно кивали — да-да, дураки, рабы… и, наверное, каждый кивавший имел в виду прежде всего своего соседа.
Нет, наша жизнь не театр абсурда и не сумасшедший дом. Наша жизнь — благодарение Кравченке, вразумил на день Преображения — наша жизнь — это… «Лебединое озеро».
«Лебединое озеро», где всему происходящему никак нельзя отказать в простом и ясном смысле.
Граждане профессиональные делатели искусства!
Я вам дарю новый руководящий афоризм: «Не знаешь — не каркай».
