Так хрюкотали зелюки
Мой дядюшка. Реж. Жак Тати, 1958
Мой дядюшка
В 1978 году осевшая во Франции англичанка Джейн Биркин — та самая, которую, по ее словам, в бывших республиках СССР часто принимали за жену Пьера Ри ша ра
комедий, в которых она была его регулярной партнершей, — записала песенку «Бывшая фанатка
des sixties). Героиня песенки огорчена тем, что недосчиталась на этом свете своих кумиров, составлявших смысл ее
жизни, и перечисляет их имена в припеве: Брайан Джонс,
Джимми Хендрикс, Дженис Джоплин, Джим Моррисон.
А те, что остались, — расстались, как «Маккартни, Джордж
Харрисон, и Ринго Старр, и Джон Леннон». Она выдыхает
их имена, словно отпускает с губ мыльные пузыри, что
лопнут, оставив воздух пустым, как ярмарочная площадь,
когда ту покинет цирк. Или — окликает отлетевших ангелов, которым теперь недосуг за ней приглядывать.
Время развлечений. Реж. Жак Тати, 1967
Наверное, так же чувствовали себя в далеком 1954 году
поклонники немой комической и слэпстика — той разновидности комедии, где герой, переступая в начищенных
штиблетах из ведра с краской в унитаз, кочует из эпизода в эпизод, в каждом из которых раскручивается лассо
гэга. Все их ангелы разбрелись кто куда. Родоначальник
немой комической Макс Лин дер вскрыл себе вены на
авеню Кле бер еще в
бесславно расшаркался со звуковой комедией Гарольд
Ллойд. Чарли Чаплин бежал от Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности в Лондон, сняв
слезливую мелодраму о дряхлеющих и помирающих на
сцене комедиантах «Огни рампы». Бастер Китон со сцены
потешал публику парижских
сохранить и обогатить традицию слэпстика, давно были
не более неразлучны, чем «битлы» в конце
же либо на каждом шагу вступает в мезальянс то с мелодрамой (как в случаях Де Сики и Фернанделя), то с мюзиклом (как в фильмах с Монро, Келли или Астером), либо
мутирует в пародию (Тото).
Мой дядюшка. Реж. Жак Тати, 1958
Именно в этот злосчастный для любителей поржать (а кто не любит?!) исторический момент французский эстрадный комик, кинорежиссер и актер Жак Тати
собирает команду лучших гэгменов, клоунов и карикатуристов из тех, что остались на обломках слэпстика, либо
нагнали его покосившийся фургон слишком поздно, чтобы сотворить чудо: полнометражный фильм в традициях
немой комической, при этом не вступающий ни в малейшее противоречие с теми современными техническими
требованиями к кинозрелищу, что отчасти и вытеснили
старинный рукотворный аттракцион. В нем будут жаркие,
полуденные, июльские, южные краски, которыми в
наградила экран цветовая система «Техниколор» — в тех
соотношениях, что докажут: карикатура не обязательно
должна быть
эффекта не меньшую роль, чем меткий штрих. В нем будут
слова — но их смысл тоже будет карикатурным: карикатурный словарный пастиш эпохи, с ее «Сколько лет, сколько зим!», «Всё путем!», «
«Пойдем промочим горло», «По
ступенька!», «Куда мир катится!» и т. п. Диалог не несет
здесь смысловой нагрузки в плане развития сюжета, но
позволяет звучать всеми своими оттенками каждому дню
всякого города, где лавочникам требуется непременно
продать овощи, мальчишкам — напроказничать и изваляться в грязи, менеджерам — регламентировать все что
можно, собакам — обоссать все фонарные столбы в округе, домохозяйкам — похвастаться новыми холодильниками, а дворнику, гоняющему изо дня в день одну и ту
же кучку листьев метлой от тротуара к тротуару, сперва
найти предлог зайти «К Марго», а выйдя оттуда, пошатываясь, выразить недовольство партией и правительством.
Так звучит сама жизнь и об нее, как старушечьи зубы о сухарь, ломаются все эти навороченные кнопки и приспособления, что с
и отнимают у нас все больше времени. И именно они, эти
самые чудеса техники, у Тати (который, хотя и играет главную роль, но в отличие от Китона или Чаплина не спешит
растянуться во весь рост поперек экрана, а ведет себя
вполне сдержанно, правда, каждый вечер заканчивает
в дрова и верхом на
сна) превращаются в комиков. Чего стоит одна Пятая, за
которой просит присмотреть героя Тати отлучившийся
«на минуточку» работник завода. Пятая — это агрегат
с цифрой 5 на боку. Как только надсмотрщик удаляется
с очевидными намерениями, она тут же шкодливо вытягивает красный шланг, щекоча задумавшегося над бумагами Тати, словно приглашая поиграть, — и игра оборачивается
обуздать шланг, но Пятой только того и надо: она уже
выплевывает красные сардельки, сосиски, кренделя,
ожиревших петухов на палочке! Мужики смеются, начальство орет, «шутки» Пятой с грехом пополам выносят
с завода под носом важного визитера и везут к речке на
телеге знакомого мусорщика, но целовавшийся с подругой на берегу влюбленный принимает всплеск от сброшенного в воду груза за утопающего, и бросается его
спасать. Его подруга лезет с кулаками на Тати, неразбериха улаживается только у «Марго», после чего всю
честную компанию кобыла мусорщика развозит на той
же телеге по домам, пока седоки самозабвенно распевают что-то залихватское про Париж и июль.
Время развлечений. Реж. Жак Тати, 1967
Это чудо будут делать четыре года и назовут «Мой дядюшка» (Mon oncle). Оно возьмет «Оскара» как лучший
неанглоязычный фильм
и наряду с «Шербурскими зонтиками», «Мужчиной и женщиной» и «Браком
от которых дружно сойдут с ума США и СССР. А главное — вернет в обескровленную войной Европу почти
забытое ею чувство радости, которого не принесли ей
ни план Маршалла, ни аденауэровское экономическое
чудо, ни даже Хрущев с его кукурузой.
Франции — Луи де Фюнеса, который крайне недооценен
нашей
«Трио из Бельвиля» (Les triplettes de Belleville, 2003):
В то время как нынешняя мультипликация с ее компьютерной графикой все больше хочет походить на
жизнь, и, следовательно, все меньше имеет право называться искусством, Луи де Фюнес является воплощением
смысла слова «искусство», ибо, играя, он, человек из плоти
и крови, сам превращался в мультфильм.
Время развлечений. Реж. Жак Тати, 1967
Счастливая годовщина
В «Моем дядюшке» есть сцена прекрасного воскресного утра в окрестностях рыночной площади, когда
решительно все мужики, под разными предлогами оказавшиеся на улице:
полить цветы, дворник, как обычно, гонял из угла в угол
все те же листья, а герой Тати, месье Юло, шел на обед
к сестре, —
под крылышко «Марго» «пропустить по стаканчику». Поскольку делают они это неспешно, многие — потому
что шкодят втайне от жен, и уж точно потому что вышли
на улицу под неким иным предлогом, одному — самому
активному — приходится даже пару раз выскакивать
отстающих и сомневающихся: «Ну мы же только горло
промочить!» Это напоминает стадо, бредущее с рассеянным и независимым видом, будто для каждой из голов
возможна
проведет день как-то иначе, балуясь с одуванчиками или
выступая в парламенте, например.
Время развлечений. Реж. Жак Тати, 1967
В этой сцене наглядно проявляется специфика комедий Тати: в то время, как прочие комедии рассчитаны на
комедии Тати устроены по принципу симфонии: один
инструмент (комик) солирует несколько раз, но в остальное время сливается с основной массой инструментов.
Такая комедия требует кропотливого труда — оттого
эти рекордно долгие подготовительный и съемочный
периоды — и особой глубины мизансцены: неслучайно
в своей следующей, главной работе «Время развлечений» (Play Time, 1967) Тати прибегнет к сверхширокой
заточенному под наблюдение за массовым действом.
Время развлечений. Реж. Жак Тати, 1967
Одним из таких инструментов в сцене воскресных
посиделок у «Марго» становится молодой почтальон:
сначала мы, кажется, совсем не замечаем ни парня, ни
его велосипеда: впрочем, при повторном просмотре вы
легко обнаружите, что он все время был на виду. Однако
на первый план его чернявая мордаха с борзой улыбкой
выходит лишь в тот момент, когда он решительно поворачивает колеса груженого почтой велосипеда к дверям «Марго», и, проходя мимо старухи, что ощипывает
на пристенке курицу, поворачивается лицом к зрителю,
залихватски подмигивает ему, приглашая разделить радость от своей выходки и разрушая «четвертую стену»,
а затем громко кудахчет, так что старуха, решив, что курица ожила, вздрагивает и разражается, как всегда у Тати,
шаблонным: «Тоже мне, шутник выискался!» Этот почтальон — Пьер Этекс.
чей зажиточный отец показывал детям на домашнем
проекторе комедии братьев Маркс и так поселил в сыне мечту стать клоуном, работал над «Моим дядюшкой»
с первого дня: рисовал наброски будущих персонажей
и сцен, сочинял гэги, на стадии съемок стал ассистентом
режиссера и получил небольшую роль. Но за пределами
бригады клоунов Тати его не знали, и так подмигивать
публике он не имел никаких оснований, кроме права того, кто уверен в правильно выбранной стезе и будущей
славе. Действительно, всем, кто смотрел или пересматривал «Моего дядюшку» уже через семь лет после его
выхода, кудахтающий почтальон Этекса мог показаться
таким же брутальным камео, как Дитрих, выходящая из
парижской лавки Dior в «Париже, когда там жара» с Одри
Хеп берн. Потому что за эти семь лет карикатурист Этекс
успел догнать по славе Тати. Как и его учитель, он стал
обладателем «Оскара» — за лучший короткометражный фильм 1962 года «Счастливая годовщина» (Heureux Anniversaire); Джерри Льюис, посмотрев в 1965 году его
«
его в Энциклопедическом словаре и узнав Этек са»;
его картины награждались призами в Канне, Венеции
и Москве. Что до последней, то тут и вовсе вышел казус,
впрочем, для того времени показательный: в 1966 году
издательство «Искусство» выпустило подарочное издание «Комики мирового кино» (под общей редакцией
Р. Юренева), где были все — от Пата и Паташона до Юрия
Никулина. Физиономии Этекса и статья о нем занимали внушительное количество страниц: таким образом,
его место в истории было увековечено
Бастером Китоном, с которым его сравнивали
персонажей, братьями Маркс, за которыми он сам ломанулся в Париж, и Альберто Сорди, с которым его роднили стремление запечатлеть историю Европы XX века как
клоунаду и обычай черпать творческие силы в слабостях
своих современников. А вот для Жака Тати места в этой
книге не нашлось. Тому есть объяснение. Попробовав после «Моего дядюшки» возвести найденный им принцип
«комедийной симфонии» в эстетическое кредо на сцене «Олимпии» в форме небывалого ревю «Праздничный
день»1, Тати взялся перенести этот принцип на экран: работа над «Временем развлечений» длилась девять лет, из них три года заняли съемки — именно столько понадобилось режиссеру для того, чтобы снять упившуюся до пьяного цирка публику ресторана. Пьянка должна
была быть такой же смешной, как в жизни, когда мы становимся свидетелями и участниками массовых попоек,
подробности которых — «А он что? А она? А че та рыжая
баба, она вообще с кем пришла? Да ты что?! И че она ему
сделала? А
удается установить лишь к следующему вечеру после серии телефонных звонков. «Время раз вле че ний» вышло
в Париже в декабре 1967 года: сокрушительный провал
стоил Тати собственной фирмы, путь фильма на зарубежные экраны был долог — таким образом, мировая
кинообщественность не слыхала о Тати на протяжении
десяти лет. В эти десять лет и случился краткий, но яркий взлет его ученика, во многом использовавшего его
принципы и заполнившего ту нишу, пустота которой после поголовной и всемирной любви к «Моему дядюшке»
в противном случае обернулась бы зияющей раной.
Вздыхатель. Реж. Пьер Этекс, 1962
Вздыхатель
Герои Этекса так же хмыкают и сыплют общими местами,
как и герои Тати: диалог как двигатель сюжета — слишком легкий и малоинтересный выход для
место и паре вполне «татишных» усатых грузчиков в кепках, накрывших стол прямо в фургоне посреди вечерней
парижской пробки, которая все равно не скоро рассосется, и приветствующих заглянувшего проверить, как
у них дела, водителя радостным: «
и в стельку пьяной бабе с тремя рассованными по карманам пачками сигарет, которую, не в силах больше таскать с этажа на этаж, Этекс прислонит лбом к чужому
дверному звонку, и тот будет звонить, пока она не съедет по косяку на коврик и открывший спросонья хозяин
в халате не отвесит ей полагающееся за такую репризу
«Браво!» («Вздыхатель»; Le soupirant, 1962). Однако улица, пространство, весь внешний мир и внутренний мир
протагониста у Этекса, в отличие от Тати (в случае которого протагонист — эта самая улица, пространство,
толпа и есть), не пребывают в бесконфликтном состоянии. То есть это не непременно тот конфликт, который
традиционно сопровождает экранные похождения всех
великих комиков — хотя и этого у Этекса предостаточно (та же «Счастливая годовщина» — история человека,
застрявшего в пробке по пути на годовщину собственной свадьбы). Если Тати с добродушным любопытством
разглядывает новые гаджеты, проверяя, насколько они
в состоянии внести лепту в комическую симфонию нерегулируемой и неурезониваемой жизни, и с сосредоточенностью и отвагой полярника идет исследовать
и приручать новые технические возможности (цвет, широкий формат), то Этекс (отчего, пожалуй, его так часто
и сравнивали с Китоном), вплоть до 1968 года снимал
стилизованы под самое что ни на есть немое кино, где
разве что двери скрипят особенно противно. Он только
и бывает благополучен не в ностальгии даже, а в полном
уединении, отрешенности. Внеположная реальность для
Этекса — источник раздражения. Он видит своего героя
марионеткой, которую заводят не собственная воля,
а чужие идеи («Вздыхатель»; «Большая любовь», Le grand
amour, 1968) или детские травмы («
тот так бы и просидел в бирушах над своими глобусами
и картами Вселенной, когда бы не вынул на секунду бируши и не услышал вырванный из контекста обрывок монолога отца «Стало быть, жениться тебе пора» и не пошел
бы повторять за прохожими приемы и уловки, которыми
цепляют девушек. Циркачонок
удаляющегося родового замка, который он наблюдает
из авто своего отца — разорившегося миллионера. Все
силы, годы, любовь, шутки, талант он положит на обретение и реставрацию этого замка, пока на приеме по
случаю открытия не увидит, что дом набит чужими, потешными, но ему отвратительными людьми, и не уедет
оттуда верхом на слоне — том самом, который ребенком вытащил его сорок лет назад из окна этого самого дома.
Слон с Этексом на спине заходит в овальный пруд, на который посредством двойной экспозиции накладывается
изображение манежа. Тут и фрейдизм, и та философия,
которая очень похоже выражена в сказках Германа Гессе,
особенно в «Ирисе» и «Августе».
Вздыхатель. Реж. Пьер Этекс, 1962
Устремленность человека к детству через цирк взрослой жизни — это тема Феллини, и мнительный Этекс одергивает себя в «
на афишу с физиономиями Джульетты Мазины и Энтони
Куинна, анонсирующую «Выступление Джельсомины
и Дзампано в 8 ½ ч.».
Вздыхатель. Реж. Пьер Этекс, 1962
Неслучайно такую важную роль в фильмах Этекса
играют разного рода макеты, визуальные обманки сродни детским игрушкам. Так, после титров «Вздыхателя»,
выполненных на фоне иллюстраций из учебников астрономии и карт звездного неба, в первом кадре из клубов
дыма стартует ракета — но камера отъезжает, и ракетой
оказывается ручка, которую Вздыхатель поднимает вертикально со стола над пепельницей, полной дымящихся окурков. Или в «
фотографию дамы, вздыхает (с помощью титра:
до поры немое) «О, где же ты, любимая!», мы слышим гудок парохода и видим лайнер, оказывающийся макетом,
который герой запускает в пруду у замка. Желание и готовность замкнуться в своем сознании, травматичность
всякого выхода наружу и возвращение к играм детства
как избавление — это кредо Этекса, которое в «
он спроецировал аж на судьбы Европы 1925–1965 годов.
Изобретательность Этекса нашла отклик в сердце зрителя
не только потому, что фильм был сделан филигранно, как
старинное бюро; не потому, что в двух финальных сценах
он наотмашь смешон; и не потому, что публике пришелся
по вкусу его специфический юмор (такой, как в эпизоде
«1937», когда на фоне дикторского текста «
перемены для правительств и властных структур многих
стран мира» к ликующим крестьянам, набранным словно из дворников и извозчиков ранних Кулешова и Барнета, вслед за портретами Сталина и Энгельса выносят
транспорант с Граучо Марксом). Лелеемый Этекс ом уход
в себя — оборотная сторона восточных духовных практик и опытов расширения сознания посредством ЛСД,
как раз к моменту выхода фильма начавших получать на
Западе массовое распространение. Важно, что, расставшийсь с Тати, Этекс обретает нового гуру: им становится
сюрреалист в послевоенной кинодраматургии. Он писал сценарии для всех поздних французских фильмов Бунюэля и такие загадочные, зияющие то ли пустотой, то
ли вечным Ом истории, как «Бассейн» (La piscine, 1969)
и «Невыносимая легкость бытия». Даже в
«Борсалино» (Borsali no, 1970) он оставался верен себе: так,
в основу драматургического решения сцен он положил
принципы шахматной игры. Прежде чем сойтись в решающей схватке, два короля Де лон и Бель мон до командуют
Катрин Рувель как пешкой («Передай ему это». — «А ему
тогда — то». — «Надень пальто и иди со мной». — «Нет,
снимай пальто и садись на место»), а затем провоцируют
сражение «офицеров и коней» — телохранителей. Немало
подобных штук он придумал для Этекса — многие из них
потом растащили на цитаты. В коридоре лондонской гостиницы Изолина (Клодин Оже) объявляет
к лифту, вслед; она скидывает плащ и остается в трико, а на
месте лифта загорается яркий свет — она выходит под
аплодисменты на арену (
нее из коридора, оставаясь в кадре). Не так ли отбывал из
избы на курорт к Раисе Захаровне герой фильма «Любовь
и голуби»? Сцена «Приход телевидения» из того же «
обнищавший
у обожравшихся буржуа; потом звучит команда «Снято!»,
и все это оказывается сценкой, снимаемой для очередного
телешоу сказочно разбогатевшего на телевизионных ревю
на которых по ночам уезжают по лесным дорогам от своих жен и мужей все, грезящие о
которые порой попадают в заторы, аварии и ужасные ДТП
и остаются лежать на обочине грудой металла и обгоревших матрасов как кошмарное предостережение всем неосторожным вздыхателям и сновидцам.
Йо-Йо. Реж. Пьер Этекс, 1965
Земля изобилия
Впервые показанная в Каннском конкурсе 1969 года
«Большая любовь», первый опыт Этекса в цвете, успеха
не снискала, будучи низведенной рецензентами до —
пусть мастерской — но все же неактуальной картины
провинциального буржуазного прозябания и адюльтера.
Сиреневые одеяла и подушки, синие в коричневую полоску обои и прочие любовно воссозданные в цвете атрибуты мещанского счастья только утвердили зрителей в том
впечатлении, что перед ними образец папенькиного кино. Полтора года тому назад куда более шумный провал
широкоформатного «Времени развлечений» лишил Тати
компании «Спекта» и почти поставил крест на его кинокарьере: он завершил ее в
цирковое представление в своем вкусе под названием
«Парад» (Parade) — в прогрессивном на тот момент видеоформате, то есть, и в этот последний раз соблюдя полное
согласие с кинотехникой настоящего. В конце
Европы было не до смеха и не до жиру: провалились не
только Тати с Этексом, но и комедии с де Фюнесом, и новые
серии Джеймса Бонда, ничуть не уступавшие прежним, на
которые еще пару лет назад набивались толпы. В 1971 году Этекс взбесил критику и журналистов (до зрителей его
последний фильм почти не дошел), сняв документальную
комедию «Земля изобилия» (Pays de cocagne, 1971), где жестоко высмеял все формы организованного веселья и досуга: вроде конкурсов любительской песни, маскарадов,
детских шествий, кемпингов и т. п. Пресса сочла его жест
человеконенавистническим, в то время как
раз и показал человеконенавистническую, нивелирующую
сущность культ массовых мероприятий. Смех и веселье
не бывают по заказу, по расписанию и в изобилии — таким оказалось завещание последнего принца комедии,
после двойного провала удалившегося в цирк и театр.
А в кадрах его последней киноленты грустны и пусты лица детей — их размалевали и выпустили строем на сельской
ярмарке. Тела товарищей отдыхающих похожи на мясо, лиц
не видно (камера нарочно снимает людей без голов). Под
газетой с заголовком «Девальвация!» выстроились люди
с несчастными, растерянными, ждущими и не находящими ответа лицами. Камера отъезжает — это, оказывается,
очередь за мороженым, которое разливают в вафельные
рожки из только что сооруженных автоматов. Люди осторожно и важно пробуют мороженое, как будто его вкус
изменит их жизнь — и не улыбаются: жизнь и впрямь не
изменишь сладким рожком. Потом игры на площади, когда игроки с завязанными глазами кормят друг друга плавленым сыром; по кретинским смеющимся лицам без глаз
сыр размазывается как птичий помет.
Разрыв. Реж. Пьер Этекс, 1961
Вообще сравнительный анализ Тати и Этекса можно
было бы ограничить их отношением к еде. У Этекса она либо неаппетитна, как в «Земле изобилия», либо скучна, как
в «
накладывающих ему еду, — мол, довольно — и обреченно
жует оливку, и с леденящим звоном бросает в специальный прибор косточку, после чего сворачивает трапезу.
У Тати в «Моем дядюшке» дымится на пригорке коптерка,
и мальчишки умоляют намазать им пироги двойным слоем
варенья, а рукастый продавец еще и посыпает их сверху
сахарной пудрой, и, жадно откусывая эту вкуснятину, пацаны укладываются на траве караулить очередного прохожего, чтобы свистом спровоцировать его столкновение
с фонарным столбом. Во «Времени развлечений» фирменное блюдо ресторана — сибас под
и метрдотелей не насолит, не наперчит и не приправит
специями: оно, конечно, станет в итоге несъедобным, но
больно уж рыбина хороша, чтобы ее не помацать! У Этекса
в «Было бы здоровье» (Tant qu’on a la santé, 1966), в одной
из самых смешных сцен за его карьеру, в час пик за соседними столиками бистро окажутся прожорливый и голодный аптекарь и депрессивный больной, разложивший
на столе только что полученные по рецепту таблетки,
порошки и ампулы. Разумеется, все эти лекарства перекочуют в солонки, перечницы, соусы, блюда и вино, а те —
к аптекарю в пасть, и мы не устанем, заранее давясь от
смеха, ждать новой рожи, которую скорчит жертва, попробовав очередной кулинарный кошмар… Но суть отношения Этекса к еде от этого не меняется. При общей
верности слэпстику, Тати и Этекс
и показали современную им жизнь, и так же
осмыслили современное кино — и только прискорбно
похоже канули до поры в забвение.
Счастливая годовщина. Реж. Пьер Этекс, 1962
Время развлечений
Счастливая годовщина. Реж. Пьер Этекс, 1962
Спустя двадцать лет после того как широкоформатное кино окончательно приказало долго жить, в августе 2003 года в парижском кинотеатре «Арлекин» демонстрировалась
отреставрированная широкоформатная копия «Времени
развлечений». Мне посчастливилось видеть ее там. Среди
комедий это, безусловно, — Собор Парижской богоматери. Ее архитектура, размах, обилие горгулий не оставляют
сомнений в том, почему замысел и производство заняли
столько времени. Сделать так, чтобы пьянка полусотни
человек выстрелила всеми смешными сценами, чтобы ни
один момент не канул всуе — колоссальная задача, требовавшая, помимо изначально необходимого чувства юмора,
тщательной разработки, репетиций: кто когда куда пойдет и почему это будет смешно именно в этом месте. Свои
«смешные места» Тати вырастил терпеливо, как бактерии
под микроскопом, а увеличительным стеклом стала
видеть столько людей и целый ресторан одновременно.
Тогда же ретроспектива Тати прошла в Синематеке.
Большая любовь. Реж. Пьер Этекс, 1968
Этекс же в это время второго — и триумфального —
пришествия Тати бился над тем, чтобы получить хотя бы
доступ к реставрации собственных фильмов. Захлопнув
за собой дверь в кино с большой и справедливой обидой после разноса «Земли изобилия», он не удосужился
в свое время выпустить свои картины на видео. Потом были долгие судебные разбирательства
наконец, они передали права на реставрацию компании
Gavroche Production, та объявила, что ей были переданы
и мировые права на реализацию и прокат всех их картин, и это при том, что Gavroche вовсе не собиралась заниматься реставрационными работами и не подпускала
к исходникам авторов. Когда Этекс и Каррьер контрабандой отреставрировали «
аплодисментов в Кан не в 2007 году, началась еще одна,
самая суровая, серия тяжб. И только после того как все
любители поржать, от Вуди Аллена до Джерри Льюиса,
подписали петицию в защиту прав Этекса, фильмы вернули автору, а Gavroche выставили штраф. В июле
отреставрированные копии дошли до экранов Парижа,
а с конца года стали появляться на DVD.
Большая любовь. Реж. Пьер Этекс, 1968
И все же настоящим невозвращенцем из них двоих стал
Тати. После парижского просмотра
копии «Времени развлечений» я пересматривал картину и на 35 миллиметровой пленке в рамках Московской
ретроспективы, и по ТВ, и на компьютере во время подготовки этой статьи — и это, скорее, напоминание о фильме, чем фильм как он есть. Репродукция — даже громко
сказано. Герои теряются, теряются шутки. Чего не скажешь
о лентах Этекса, благополучно распускающих свои камерные
Большая любовь. Реж. Пьер Этекс, 1968
И в этом есть отражение некой глобальной истины.
Уход от жизни, бегство в себя, ностальгия — они во все
времена и будут бегством и уходом. Жадное же любопытство к сиюминутному миру, любование им — переживается только здесь и сейчас;
Счастье Тати датируется 1967 годом. А «прошлой жизни
вернуть ворожбу», как написал Розенбаум и спела Пугаче ва, «никому никогда не дано» — увы!
Земля изобилия. Реж. Пьер Этекс, 1971
1 В том ревю участвовали лучшие клоуны и шоумены Парижа, но не было сольных
номеров в традиционном понимании: смех рождало сплетение индивидов в гулящую толпу. Этексу, после «Дядюшки» с небольшим успехом веселившему публику
кафешантанов, в нем тоже нашлось место. Назад к тексту.
