Мечта и смерть последних магнатов
СЕАНС – 49/50
Скотт Фицджеральд ошибся: Ирвинг Тальберг, прообраз Монро Стара, героя его последнего романа, не был «последним магнатом» киноиндустрии. Да, в 20 лет возглавить производственный отдел Universal, а в 35 лет — MGM, тиранить Штрогейма, раскрутить Грету Гарбо, Лона Чейни и (свою жену) Норму Ширер, чтобы в 37 лет умереть от пневмонии, — это эффектная судьба. Но не столь эффектная, как судьба великолепных авантюристов, продюсеров-творцов, запутавшихся в опасных связях, почти ставших императорами французского кино, погибших темно, странно и страшно.
Рауль Леви (1922–1966).
Жерар Лебовичи (1932–1984).
Жан-Пьер Рассам (1941–1985).
* * *
31 декабря 1966 года в Сен-Тропе 44-летний продюсер Рауль Леви разворотил себе живот выстрелом из охотничьего ружья перед виллой некой Изабель: хороший новогодний подарок отвергшей его 20-летней девушке. Несколькими годами ранее он уже пытался покончить с собой — тогда его отвергла Жанна Моро. Жан-Доминик Боби, биограф Леви — тот самый, о котором снят «Скафандр и бабочка» (Le scaphandre et le papillon, 2007), — называл его «бальзаковским героем, живущим в атомном веке» и «спортивным автомобилем, принявшим форму человека», у которого «был один-единственный недостаток: забыли установить тормоза».
Друзья говорили, что «с Раулем никогда не было скучно». Даже те, кого Леви надувал и предавал, испытывали по отношению к нему что-то вроде стокгольмского синдрома. Как, например, продюсер Жорж Кравенн: Леви шикарным жестом подарил ему «ягуар», а чуть погодя выслал счет за машину. Он расходовал за год 500 чековых книжек. Раздавал пачки банкнот крестьянам, чьи повозки опрокидывал своей «альфа-ромео». Сделал сына Люсьенн Бокли, жене президента Western Electric. Фотографировался в обнимку со Стейнбеком и Диснеем. По слухам, поставлял девушек Кеннеди во время его визита во Францию. Коллекционировал Пикассо, Шагала, Хуана Миро и Соню Делоне. На его вечеринках во дворце Воль пи за пианино сидел сам Дюк Эллингтон. Любитель парадоксов, Леви одновременно приглашал на обед отца атомной бомбы Роберта Оппенгеймера и секс-бомбу Эльзу Мартинелли. На боков предлагал ему сценарий «В поисках утраченного времени».
Свою 36-метровую яхту Леви назвал «Бабеттой» в честь Брижит Бардо.
«Роже Вадим создал ББ» — привычное и не совсем достоверное клише. Миф ББ сотворил Рауль Леви, а Вадим — лишь один из тех, кто воплотил его. Это Леви — сын фабриканта из Антверпена, погибшего в Освенциме, пилот английского бомбардировщика в годы войны, валютчик в мутном, послевоенном Париже — поставил на кон свои и заемные средства, спродюсировав «И Бог создал женщину…» (Et Dieu… créa la femme, 1956).
Пентагон, без чьей помощи блокбастер не мог состояться, саботировал европейскую продукцию.
Леви — «отец» всех самых громких фильмов юной ББ: «Ювелиры лунного света» (Les bijoutiers du clair de lune, 1958) Вадима; «В случае несчастья» (En cas de malheur, 1958) Клода Отан-Лара, где ББ задирала юбку, демонстрируя Жану Габену голую задницу; «Бабетта идет на войну» (Babette s’en va-ten guerre, 1959) Кристиан-Жака (Леви был соавтором сценария); «Истина» (La vérité, 1960) Анри-Жоржа Клузо, где ББ сыграла свою единственную трагическую роль.
Мало кто из великих продюсеров мог похвастаться столь короткой и столь впечатляющей фильмографией, как Леви. Помимо фильмов с ББ — «Модерато кантабиле» (Moderato cantabile, 1960) Питера Брука и «Две или три вещи, которые я знаю о ней» (2 ou 3 choses que je sais d’elle, 1966) Жан-Люка Годара. И еще — два триллера, которые Леви поставил как режиссер: «Я вас приветствую, Мафия» (Je vous salue, mafia!, 1965) и «Шпион» (L’espion, 1966), где свою последнюю роль сыграл Монтгомери Клифт.
В списке его триумфов могли значиться «Зази в метро» (Zazie dans le métro, 1960) и «451 градус по Фаренгейту» (Fahrenheit 451, 1966), но Леви перепродал права на экранизацию романа Реймона Кено Луи Малю, а роман Брэдбери «подарил» Франсуа Трюффо.
Один костюм Делона стоил 28 миллионов.
Мог значиться и «Самый длинный день» (The Longest Day, 1962). Леви купил права на экранизацию бестселлера Корнелиуса Райана о высадке в Нормандии, заручился поддержкой французского Генштаба и собрал звездный состав: Фрэнк Синатра, Жан Габен, Рок Хадсон, Курт Юргенс. Права пришлось уступить Зануку: Пентагон, без чьей помощи блокбастер не мог состояться, саботировал европейскую продукцию. Так Леви впервые наступил на хвост Голливуду.
Это было его Бородино, а Ватерлоо стал повторный вызов Голливуду — «Сказочное приключение Марко Поло». Фильм, по замыслу Леви — а он не мелочился, — должен был превзойти по масштабам «Бен-Гура» и «Спартака».
Мечту о «Марко Поло» (с Юргенсом, а затем — с Энтони Куинном или Бертом Ланкастером в главной роли) Леви лелеял с 1957 года, но только в июле 1960 года назвал имя режиссера — Кристиан-Жак. А в начале 1961 года — имена исполнителя главной роли — Ален Делон — и прочих участников: Дороти Дэндридж, Мишель Симон, Бернар Блие, Мел Феррер. Съемки должны были продлиться шесть-семь месяцев и проходить в Турции, Иране (где в честь Леви дала обед принцесса Ашраф, сестра шаха), Индии, Афганистане, Вьетнаме, Гонконге. Подготовительный период обошелся Леви в 200 миллионов старых франков: один костюм Делона стоил 28 миллионов.
Съемки начались 2 января 1962 года в Белграде: маршал Тито, сумевший сделать из Югославии один из крупнейших центров мирового кинопроизводства, вложил в фильм два миллиона долларов, предоставил услуги югославской армии, а для съемок первой сцены — зал белградского Дома профсоюзов площадью в тысячу квадратных метров.
У него не было денег даже для того, чтобы заплатить репетитору своего сына, будущему премьер-министру Лорану Фабиусу.
Восьмиминутная первая сцена, съемки которой заняли месяц и поглотили восемь миллионов новых франков (бюджет трех среднестатистических французских фильмов), оказалась и последней. (Более того, снятый и смонтированный материал впоследствии бесследно исчез.) Такого мировое кино еще не видело. Леви имел все основания хвалиться на купленном им (23 февраля) развороте журнала Le film français: «Эпизод снят». Это была фантасмагорическая партия в живые шахматы между Поло и Ахмедом Абдуллой (Грегуар Аслан), султаном Гондваны: так, короли восседали на живых слонах. Одновременно в Непале один из ассистентов Леви снимал сцены со слонами, а в Венеции готовились съемки сцен бегства Поло по крышам и обезглавливания героя Симона на площади Святого Марка.
Но катастрофа уже случилась: Леви, долги которого за три месяца достигли трех миллионов франков, обанкротился, задолжал колоссальную сумму даже отелю, где жил, а съемочной группе выдал неплатежеспособные карточки Diners Club. В надежде заручиться голливудским финансированием, он полетел в США и показал готовый материал руководству Columbia — оно с наслаждением указало ему на дверь. Тем не менее 9 марта в очередной рекламной публикации в Le film français он еще сулил, возможно, искренне веря в свои обещания: «После „Пушек острова Наваррон“ и „Лоуренса Аравийского“ вы увидите 200 боевых слонов под водительством Энтони Куинна в роли Найама, мятежного монгольского вождя». Но при этом у него не было денег даже для того, чтобы заплатить репетитору своего сына, будущему премьер-министру Лорану Фабиусу.
В кинокругах шептались о головорезах, рыскавших в поисках Леви по Европе.
Леви все-таки сделал «Марко Поло» (La fabuleuse aventure de Marco Polo, 1965), но Кристиан-Жака в режиссерском кресле сменил Дени де Ла Пательер, а Делона — Хорст Бухгольц. Фильм провалился, несмотря на участие Энтони Куинна, Робера Оссейна, Орсона Уэллса, Массимо Джиротти, Омара Шарифа и Акима Тамироффа.
От авантюры Леви пострадали бюджет и репутация Югославии. С 1962 года студию «Авала» — то есть всю сербскую киноиндустрию — возглавлял генерал спецслужб, герой партизанской войны Радко Дражевич, «переспавший с двумя тысячами женщин и убивший две тысячи мужчин». Полиглот Дражевич умел очаровывать цвет мирового кино и обладал хорошим вкусом. Так, он уговаривал взяться за «Марко Поло» Николаса Рея: в биографии великого режиссера в 1963–1967 годах есть «черные дыры», связанные с пребыванием в Югославии, где он работал над фильмом «Доктор и дьяволы» (по Дилану Томасу). Но вот чего не было у югославов, так это снисхождения к обидчикам: в кинокругах шептались о головорезах, рыскавших в поисках Леви по Европе. Не в Белграде ли, кстати, Делон завязал первые контакты с югославскими уголовниками и спецслужбистами, аукнувшиеся через шесть лет убийством его телохранителя Марковича? И нет ли югославского следа в судьбе другого великого продюсера — Жерара Лебовичи?
* * *
7 марта 1984 года в 3 часа утра охранник подземного паркинга на парижской авеню Фош заметил Renault 30ТХ c зажженными фарами. Водитель был мертв уже вторые сутки: при нем нашли парковочный талон, выданный 5 марта в 18:45. Киллер, сидевший на заднем сиденье (значит, жертва доверяла своему палачу) пустил ему четыре пули 22 калибра в затылок, не тронул крупную сумму в бумажнике, но документы забрал, возможно, как доказательство: заказ выполнен. Три гильзы валялись на полу автомобиля, четвертую убийца зачем-то поставил перед задним стеклом.
Покойный избегал фотографов — его фотографий практически не существует, а в кинохронике его можно заметить лишь среди манифестантов, протестующих в феврале 1968 года против увольнения Анри Ланглуа, директора Синематеки. Но гадать, кто он такой, не пришлось. 51-летнего продюсера Жерара Лебовичи уже разыскивали. Есть жуткая ирония в том, что его жизнь оборвалась в подземелье. Он ненавидел паркинги, страдая клаустрофобией с тех пор, как девятилетним мальчиком слышал из тесного тайника, как немцы уводят его мать, успевшую при облаве на евреев спрятать детей.
Вечером 5 марта супруги Лебовичи ждали гостей, но в 17:30 в офис Жерара неподалеку от площади Звезды позвонил человек, представившийся секретарше «другом Сабрины». Лебовичи отослал шофера, хотя терпеть не мог садиться за руль, и предупредил жену, что немного задержится. Секретарша слышала одну его фразу из телефонного разговора: «Если вам от этого будет легче, я готов продолжить этот разговор». При нем нашли листок с торопливой записью: «Франсуа. Улица Верне. 18:45».
Он подолгу сидел в темноте, не зажигая света до тех пор, пока не наступала ночь.
Кто такие Сабрина и Франсуа, следователи не сомневались. Сабрине Мерин было 16 лет, когда 2 ноября 1979 года ее отца, «врага общества номер один» Жака Мерина, расстреляли в полицейской засаде. Лебовичи опекал ее, намеревался удочерить, оплатил учебу, а когда она родила ребенка от режиссера Эрве Палю, подарил им квартиру. Франсуа Бесс вместе с Мерином совершил в мае 1978 года из тюрьмы Санте один из шести своих побегов, был заочно приговорен к смерти и четырем пожизненным срокам.
Почему полиция связала распространенные имена с ними, а не с деловым кругом общения Лебовичи? Ведь Лебо, как все его звали, был императором французского кино. Императором оккультным, игравшим в кино, как в шахматы (или, точнее говоря, в покер), культивировавшим таинственность, почти не снимавшим маску неповоротливого ленивца, на важнейших переговорах дремлющего и отвечающего собеседнику невнятным мычанием. Его сравнивали с лисом и медведем. У него была странная привычка: в своем офисе он подолгу сидел в темноте, не зажигая света до тех пор, пока не наступала ночь.
Сын румынского еврея, Лебо в двадцать лет считался многообещающим актером, но смерть отца вынудила его заняться семейной скобяной торговлей. Даже открыв в 1960 году свое агентство на пару с актрисой Мишель «Миц» Мериц — скобяное дело он не бросал, пока не преуспел. Первыми его клиентами стали дебютанты: актер и чечоточник Жан-Пьер Кассель и режиссер Филипп де Брока, тогдашний спутник Миц.
А потом Лебо стремительно проглотил основных конкурентов. Сначала расположенное на Елисейских полях агентство Андре Бернхейма: экс-владелец посвятил себя купленному им залу Мадлен, но, очевидно, на первых порах продолжал управлять агентством через Лебо. Затем — агентство Cimura ушедшей на покой актрисы немого кино Бланш Монтель. Выводок молодых звезд привела с собой Эвелин Видаль, оставившая агентство Лолы Мулуджи. Бесценным приобретением стал в 1963 году молодой бухгалтер Жан-Луи Ливи — племянник Ива Монтана.
Достаточно назвать лишь некоторых из 481 клиента крупнейшего киноагентства Европы, с 1972 года звавшегося Art media, чтобы понять: человека влиятельнее, чем Лебо, во французском кино не было. Среди 275 актеров: Натали Бей, Жан-Поль Бельмондо, Сандрин Боннер, Клод Брассер, Катрин Денев, Патрик Девер, Жерар Депардье, Колюш, Миу-Миу, Ив Монтан, Софи Марсо, Жанна Моро, Пьер Ришар,Жан Рошфор, Роми Шнайдер. Сценаристы Франсис Вебер, Мишель Одиар, Хорхе Семпрун. Режиссеры Бертран Блие, Клод Зиди, Жорж Лотнер, Ален Рене, Франсуа Трюффо.
Лебо радикально изменил соотношение сил в бизнесе: ключевой фигурой в кино стал не продюсер, а агент. И все знали, как этого агента зовут.
Возможно, его остановили пулей теневые хозяева самого криминального сегмента кинобизнеса…
Закон не позволял агенту быть одновременно продюсером, но Лебо уже с 60-х фактически был теневым продюсером. Он первым уговорил своих клиентов (прежде всего, Бельмондо) быть сопродюсерами своих фильмов. Вместе с Ливи он придумал «пакетную» практику: агентство предлагало продюсерам готовый проект фильма, укомплектованный «своими» режиссерами, сценаристами и актерами. Среди множества таких проектов достаточно упомянуть «Ставиского» (Stavisky…, 1974) и «Моего американского дядюшку» (Mon oncle d’Amérique) Рене (который, по его признанию, на рубеже 70-х не оставил кино после серии неудач исключительно благодаря помощи Лебо) или «Последнее метро» (Le dernier métro, 1980) Трюффо.
Когда в ноябре 1981 года грянули предсказуемые неприятности, и Лебо обвинили в нарушении антимонопольного законодательства, он весной 1982 года формально уступил Artmedia Ливи. Теперь он возглавлял дистрибюторскую компанию ААА (Ассоциация актеров и авторов), бросив вызов традиционным хозяевам кинорынка (прежде всего, Gaumont) и вторгшимся во Францию голливудским прокатчикам. А также — на пару с женой — продюсерскую фирму Soprofilm. При жизни Лебо она успела выпустить «Осведомителя» (La balance, 1982) Боба Свейма, «Папаш» (Les compères, 1983) Вебера, «Скорей бы воскресенье» (Vivement dimanche!, 1983) Трюффо, «Форт Саганн» (Fort Saganne, 1984) Алена Корно.
Лебо препоны лишь заводили, он не «интересовался» Мерином, а поклонялся ему.
И это еще не все. В 1973 году Лебо стал совладельцем журнала Ciné Chiffres, чтобы первым быть в курсе всех данных о прокате, а с 1973 по 1980 год владел журналом Le film français. Многие годы он раз в две недели обедал со своим агентом влияния Дени Шато, отвечавшим за мощные сети кинотеатров, принадлежавшие Gaumont и Pathé. Через фирму Roissy Films контролировал прокат французских фильмов в Европе и продажу фильмов на телевидение. Перед самой гибелью Лебо вышел на видео рынок. Возможно, его остановили пулей теневые хозяева этого самого криминального сегмента кинобизнеса, знавшие, что никак иначе его не остановить. С их интересами связывали также убийство дистрибьютора Жака Наваса. Главными недоброжелателями Лебовичи в этом бизнесе называли продюсера Рене Шато, с которым неожиданно и резко рассорился Бельмондо, и его жену, бывшую порноактрису Брижит Лаэ.
Но и еще одна нить тянулась от Лебо к криминалу. В начале 1977 года Бельмондо за 500 тысяч франков приобрел, перехватив у Делона, права на экранизацию «Инстинкта смерти» — энергичной, самовлюбленной автобиографии Мерина, написанной в Санте и сразу запрещенной. Но от предложения Лебо один за другим отказались мэтры полицейского и политического фильма: Ив Буассе, Коста-Гаврас, Корно, — увидевшие в Мерине не нового Робин Гуда, а чудовище и садиста. Согласился лишь Филипп Лябро.
За сценарий Лебо усадил странный дуэт — 57-летнего Одиара, прожженного виртуоза диалогов, и 32-летнего Патрика Модиано, исследователя нечистой совести Франции времен оккупации. Когда они уже составили 20-страничный синопсис, раздался звонок Лебо: все отменяется, Бельмондо не хочет делать фильм, на вашем гонораре это не отразится. Жанна Шнейдер, подруга Мерина, считает, что заставить Бельмондо отказаться от заманчивого проекта могло лишь очень сильное давление очень властных персон.
Лебо препоны лишь заводили, он не «интересовался» Мерином, а поклонялся ему: «Плевать, я все равно сделаю фильм и начну его титром „Слава Жаку Мерину“». Моральная поддержка пришла из Санте. В августе 1977 года Libération опубликовала тайком взятое у отбывавшего 20-летний срок Мерина интервью: он одобрил проект, слухи о котором дошли до камер строгого режима. В начале 1978 года Мерин написал Бельмондо: «Только не пишите в конце слово „конец“. Все еще продолжается». В мае стало понятно, что имелось в виду: Мерин бежал из Санте.
Весной 1979 года Бельмондо встретился в офисе Лебо с Годаром. Тот проявил крайнюю заинтересованность: «Мерин убил много людей. Я тоже хотел бы, но у меня не хватает смелости», — но обратил переговоры в клоунаду. Лебо завлекал в режиссеры фильма дебютанта Тони Гатлифа, но тот, прочитав первые двадцать страниц «Инстинкта…», счел Мерина «жестоким расистом». Гатлиф — последний, кто видел Лебо живым: отъезжая от своего офиса на свидание со смертью, тот помахал ему рукой.
Самосуд был делом привычным — если не для полиции, то для спецслужб, особенно теневых.
Перед смертью Лебо сразу два человека перебежали дорогу его мечты: 1 февраля в прокат вышел документальный «Мерин» (Jacques Mesrine: profession ennemi public, 1984) Палю, спутника Сабрины Мерин, 29 февраля — игровой «Мерин» (Mesrine, 1984) Андре Женовеса. Кинокритик Жан-Люк Дуэн пишет, что, когда Лебо отказался продюсировать фильм Палю, тот обратился к некой «югославской банде». Сабрина, чуть ни плача, умолила Лебо обеспечить фильму хороший прокат: этого требовали «люди, с которыми не шутят». Но Дени Шато в последний момент понял, что не наберет «Мерину» обещанные пять залов. Лебо позвонил ему и сказал замогильным голосом: «Делайте что хотите, но дайте эти пять залов. Другой вариант исключен. Не спрашивайте почему». Другие историки напоминают: фильм Палю вышел в восьми залах и шел очень неплохо.
Фильм самого Лебо о Мерине не состоялся, но Сабрина продала ему права на переиздание «Инстинкта…», и он успел выпустить книгу. В предисловии он оспорил закон, лишающий авторских прав осужденных, описавших свои преступления, и назвал Мерина символом свободы, издавать которого — «опасная честь».
Но он не знал, насколько эта честь опасна. Апология Мерина — вызов полиции, относившейся к годами демонстрировавшему свое превосходство гангстеру с ненавистью патологической, животной, распространяющейся на его поклонников. А самосуд был делом привычным — если не для полиции, то для спецслужб, особенно теневых.
В издательской деятельности Лебо, как и в кино, был императором. В хмельном, баррикадном мае 1968 года он задумал создать «революционный Gallimard». В каталоге основанного 10 октября 1969 года Champ libre числились Бакунин, Берроуз, Булгаков, Гегель, Клаузевиц, Малевич, Маркс, Наполеон, Ницше, Оруэлл, Савинков, Сен-Жюст, Шкловский. Доклад Хрущева на XX съезде, манифесты немецкой Rote Armee Fraktion, поэзия эпохи Тан, структуралисты, «Я был агентом Сталина» Вальтера Кривицкого.
Миллионер Лебо стремительно левел, особенно после того как в 1971 году встретил Ги Дебора — автора одной из ключевых книг XX века «Общество спектакля» (1967), «стратегического мыслителя и авантюриста», основателя Ситуационистского интернационала (1957–1972) — сюрреалистического Коминтерна художников и интеллектуалов, сражавшихся, как диверсанты, с империализмом, деконструируя его язык. Лебо стал его издателем, продюсером его фильмов, в октябре 1983 года купил в Латинском квартале зал Studio Kujas, где стал круглосуточно крутить фильмы Дебора.
Дебор стал причиной единственной ссоры Лебо с Трюффо, его ближайшим другом. Посмотрев по просьбе Лебо фильм «Общество спектакля» (La société du spectacle, 1973), Трюффо впал в бешенство. «Прежде, Жерар, я тебя уважал, а теперь недалек от мысли, что презираю тебя за то, что ты допустил подобное бесчестие. Это даже не огромный кусок дерьма, поскольку дерьмо — знак того, что жизнь продолжается». «Я тебя проклинаю. Неужели ты больше не можешь распознать талант… Ты не дал денег Розье, Риветту или — помечтаем немного — Норману Макларену. Нет, ты предпочел поддержать вражескую сторону иссушенной, иссушающей критики». «Нет, не говори ни слова. Молчи. Твой Дебор — жулье, Сталин для импотентов». «Ты предал нас. Прощай!»
Лебо и Дебор — агенты КГБ, сатанисты, связанные с «советским генералом палестинской армии».
Лебо отправился заливать горе в еврейский ресторан в обществе компаньона по издательской практике Жерара Гегана, полностью согласного с Трюффо. «Ты полагаешь, между вами все кончено?» — нарушил молчание Геган. «Да нет же, мы не можем расстаться. Мы одинаковые с ним, мы любим одних и тех же женщин — к счастью, не одновременно — и избегаем одних и тех же мужчин». Лебо перезвонил в свой офис и вернулся к столику: «Этот мудак оставил сообщение секретарше. Мы с ним ужинаем сегодня». — «О чем же вы будете говорить, если не о Деборе?». — «О бабах. Мы всегда говорим только о бабах».
Лебо не успели похоронить, как пресса выплеснула потоки грязи и на него, и на Дебора. Лебо «поддерживал отношения с кругами, близкими международному терроризму». «Все ненавистники буржуазного общества, христианской и западной цивилизации завораживали этого израэлита». «Как все влиятельные евреи, он был склонен <…> субсидировать подрывную деятельность», был «заворожен подпольем», «криминальной маргинальностью», «желал творить зло», «окружил себя гангстерами». «Играл с огнем», «катился по наклонной», «накликал убийство». Дебор — «бешеный дьявол» Лебо, «главный организатор подрывной деятельности в 1968 году». «Кто дергал за нитки этих кровавых кукол?» Лебо и Дебор — агенты КГБ, сатанисты, связанные с «советским генералом палестинской армии». «Мадам Лебовичи — дочь дантиста из Турина»: значит, связана с «красными бригадами». Жена Дебора — китаянка, дочь хозяйки ресторана: значит, «там столовались агенты коммунистического Китая». У контрразведки ничего нет против Дебора: значит, он путешествует по поддельным документам, а «его телефон нельзя прослушать, потому что у него нет телефона».
«Надо снова запустить крематорий Освенцима, чтобы засунуть туда Лебовичи!»
Дебора и еще 288 свидетелей отпустили с миром. На допросах от Гегана «требовали уточнить идеологическую составляющую итальянского футуризма или советского конструктивизма». Актер Франсуа Перье попал под подозрение из-за своего имени. Эван Анска с трудом убедила следствие, что Дюмон, упомянутый ею в письме к Лебо («Берегите себя! Что касается Дюмона, я с ним расправлюсь»), — герой ее сценария, которого Лебо требовал сделать более зловещим. Ничем закончилось подпольное расследование, проведенное леворадикальными друзьями Лебо.
Дебор застрелился 30 ноября 1994 года, за год до того написав: «Я не из тех, кого может довести до самоубийства гадкая клевета». В ночь со 2 на 3 декабря того же года застрелился нотариус Жерар Вуате, занимавшийся делами издательства Дебора после его смерти.
* * *
«Надо снова запустить крематорий Освенцима, чтобы засунуть туда Лебовичи!» — вопил в каннском ресторане пьяный Жан-Пьер Рассам. В иные времена он с Лебовичи дружил и уговаривал его: «Слушай, ты самый крутой, у тебя все актеры — а я круче всех в своей области; будем вместе, и все прочие исчезнут».
Рассам ненадолго пережил Лебовичи. 28 января 1985 года 43-летний продюсер принял смертельную дозу барбитуратов. А мог бы умереть от героина, на котором плотно сидел последние годы жизни. Приготовившись умирать, сын ливанского дипломата сирийского происхождения, родившегося в Иране, чьей второй родиной с восьмилетнего возраста стала Франция, надел арабскую джеллабу.
Его звали Жан-Пьером Аравийским.
Он окончил (чтобы сделать приятное отцу) институт политических наук. Сдав экзамен в престижнейшую Национальную школу администрации, колыбель правящего класса, поверг в шок приемную комиссию, заявив, что не читал ни единой строчки Шарля Пеги, о связи мистики и политики в поэзии которого только что блестяще распинался. Его первой и единственной любовью было кино, кумирами — Ланглуа и Годар. Его исторической миссией — стать связующим звеном между кинематографом «новой волны», кинематографом 1968 года и тем кино, которое должно было появиться после этих двух колоссальных экспериментов.
В его официальном послужном списке — три фильма Жана Янна, включая скандальных «Китайцев в Париже» (Les chinois à Paris, 1974); «Мы не состаримся вместе» (Nous ne vieillirons pas ensemble, 1972) Мориса Пиала; «Большая жратва» (La grande bouffe, 1973) и «Не тронь белую женщину» (Touche pas à la femme blanche, 1974) Марко Феррери; «Ланселот Озерный» (Lancelot du Lac, 1974) Робера Брессона и «Идди Амин Дада» (Général Idi Amin Dada: Autoportrait, 1974) Барбе Шрёдера. За пределами списка — работы Жана Эсташа, которому Рассам авансировал деньги на «Мамочку и шлюху» (La maman et la putain, 1973); Глаубера Роша — лидера бразильского «нового кино»; Ежи Сколимовского, Жака Розье, которым он также помогал. Роберто Росселлини он предлагал снять «Ибн Сауда» на саудовские деньги: пригодились отцовские связи.
Он был очарователен и невыносим.
Он был невероятно прозорлив. В годы, когда видео считалось не более чем гаджетом, не имеющим отношения к искусству, Рассам поверил Годару, провидевшему творческий потенциал видео, и стал продюсером его опытов «Номер два» (Numéro deux, 1975), «Здесь и там» (Ici et ailleurs, 1976) и «Как дела?» (Comment ça va?, 1978). Но их попытка создать во Франции индустрию видео провалилась.
Он был, мягко говоря, эксцентричен. Режиссеры приносили в рестораны, где он совмещал обильные трапезы и столь же обильные возлияния с работой, заветные сценарии, а он демонстративно ставил на рукописи стаканы. По его словам, он не читал сценарии, поскольку не представлял, как слова превращаются в образы, а предпочитал, чтобы режиссер бегло рассказал ему будущий фильм, — это он понимал. Он часто повторял арабскую пословицу: «Кто слушает, тот покупает; а тот, кто говорит, продает».
Он был хитер. Отправляясь на деловые переговоры с Делоном, взял с собой друга — капитана Армана, ветерана Индокитая, — которого выдал за своего телохранителя: Рассам знал, как произвести впечатление на актера, помешанного на мужественности «потерянных солдат» колониальных войн.
Он был очарователен и невыносим. С 1972 по 1975 год Рассам снимал апартаменты в отеле Plaza Athénée, затем — легендарный «бункер» на авеню Монтеня, где его окружал разношерстый «двор». Дежурные шуты и товарищи по героину; Джин Сиберг, чья гибель едва не довела его до помешательства, и Нико; Кит Ричардс и легендарная королева call girls мадам Клод со своими девочками; актер-мизантроп Жан Янн, на пару с которым Рассам провоцировал дорогих гостей, выкладывая им все, что он о них думает.
Для того чтобы стать императором французского кино, требовалась самая малость.
Он работал «на доверии» и мечтал возродить голливудскую систему семилетних контрактов: коммерческий провал одного фильма, скажем, Брессона ничуть не компрометировал в его глазах режиссера, в которого он верил.
Наконец, он был храбр. В августе 1968 года, узнав о вступлении войск Варшавского договора в Чехословакию, Рассам рванул в Прагу с режиссером и продюсером, мужем своей сестры Клодом Берри, чтобы вывезти на Запад детей Милоша Формана и Ивана Пассера. Рванул среди ночи, одолжив автомобиль у Франсуа Трюффо и затарившись продуктами в дорогу в круглосуточном магазине на Плас Пигаль.
Для того чтобы стать императором французского кино, требовалась самая малость: овладеть Gaumont — крупнейшей студией, обладавшей собственной сетью кинозалов. Проходя мимо штаб-квартиры Gaumont, он неизменно разражался тирадами, достойными большевика, проходящего мимо Зимнего дворца. Рассам овладел им — на один день: 30 июня 1974 года.
Захват Gaumont был результатом многоходового финансового заговора, в который Рассам вовлек Янна и Никола Сейду. Сейду, однокашник Рассама, юрист, консультант инвестиционного банка «Морган Стэнли», совершенно не интересовался кино, но был внуком Мориса Шлюмберже — основателя компании, лидировавшей на рынке услуг нефтедобывающей промышленности и владевшей акциями Gaumont. Через своего друга Фрэнсиса Форда Копполу (работая над «Апокалипсисом…», Коппола жил у Рассама и с почтительной иронией именовал себя его секретарем), Рассам выкупил акции Gaumont, принадлежавшие Чарльзу Бладхорну, патрону Paramount. Прибегнув к посредничеству Ланглуа, убедил Жана Рибу, президента фирмы Шлюмберже, уступить кинокомпанию «заговорщикам».
Но в роковой день победы, когда Рассаму казалось, что все срослось, у него не хватило денег, — потраченных на Феррери, Янна, Брессона, Эсташа — чтобы выкупить свою долю. Рассам вылетел из числа новых владельцев Gaumont: его сменил Даниэль Тоскан дю Плантье. По мнению Эрве Ле Ру, автора пространного некролога Рассама в Cahiers du cinéma, он поплатился за свою вербальную несдержанность, а его слишком сильная индивидуальность показалась изменчивым партнерам фактором риска. Компанию на ближайшие двадцать лет возглавил Сейду, сделавший ставку на «Голливуд-на-Сене», фильмы Бессона и Пуаре — отнюдь не на тех режиссеров, которые могли бы стать фаворитами яростного идеалиста Рассама.
В 1984 году впавший в длительную депрессию Рассам завершил свою блестящую фильмографию комедией Дино Ризи «Добрый король Дагобер» (Le bon roi Dagobert) — глумливый финал.
Им было что-то известно о главной тайне президента — существовании у него второй семьи и дочери Мазарин.
У Рассама были не только причины для самоубийства, но, очевидно, и семейная предрасположенность. В августе 1997 года бросилась с десятого этажа, из окна квартиры матери Изабель Аджани, его 53-летняя сестра, продюсер Анн-Мари Рассам, бывшая жена Берри. В феврале 2002 года покончил с собой ее 33-летний сын, актер Жюльен Рассам («Аккомпаниаторша», «Королева Марго»), наркоман, парализованный после прыжка из окна, совершенного двумя годами раньше.
А спустя двадцать лет, на суде по делу о «елисейских1 прослушках», открылись странные подробности, связанные с гибелью Жан-Пьера. Созданная Франсуа Миттераном и подчиненная только ему «антитеррористическая ячейка» не столько занималась антитеррористической деятельностью, сколько шпионила за видными фигурами парижского света, подозревавшимися, в частности, в том, что им было что-то известно о главной тайне президента — существовании у него второй семьи и дочери Мазарин. С января 1983 по март 1986 года «ячейка» записала не менее трех тысяч телефонных разговоров не менее чем 150 человек. Прослушивались квартиры и рестораны, завсегдатаем которых был раскрывший тайну президента писатель Жан-Эдерн Алье.
1 Имеется в виду Елисейский дворец.
15 января 1985 года началась прослушка двух телефонных линий объекта, именовавшегося в оперативных сводках «Поленом». «Полено» — это Кароль Буке, гражданская жена Рассама, мать его сына, продюсера Димитрия Рассама. Мишенью спецслужбы была не она, а Жан-Пьер.
Двадцатилетняя Буке познакомилась с Рассамом в 1978 году на вечеринке у продюсера Алена Сарда. «Он вошел походкой Чарли Чаплина. Он засыпал меня вопросами, паясничал. <…> Я мгновенно влюбилась в него». «Он не представлял никакой опасности для власти. Он был невероятно забавным, очень хрупким. Наверное, именно это и очаровало меня», — скажет Буке на процессе.
Почему Рассама прослушивали? Из-за его встреч с Алье? Представитель контрразведки DST ограничился констатацией факта, что Рассам «был им известен»: подробности — государственная тайна. Руководитель «антитеррористической ячейки» Кристиан Пруто показал: «У него были проблемы с ливийцами. Мы хотели знать, что происходило. Еще у него были проблемы со Швейцарией, связанные с поставками чего-то». Встречаются упоминания о том, что за Рассамом следили из-за его контактов с Муаммаром Каддафи (среди его несостоявшихся проектов был документальный фильм о полковнике) и алжирским президентом Шадли Бенджедидом.
Кто тот продюсер, который оказался сильнее Леви, Лебовичи и Рассама, заказав такие эффектные концовки их жизней?
Самая гротескная и жуткая деталь этого дела — то, что прослушивание телефонов Буке было снято лишь 11 февраля 1985 года, когда Рассам был уже две недели как мертв. «Вы подслушивали его, когда он уже умер. Ничего страшного, это организационная проблема», — горько иронизировала Буке.
Эпидемия самоубийств поразила не только семью Рассама, но и тех, кто подслушивал его предсмертные разговоры. Прямо в своем кабинете в Елисейском дворце 7 апреля 1994 года застрелился (или был убит) Франсуа де Гроссувр, старейший друг Миттерана, курировавший «антитеррористическую ячейку». Вскоре застрелился его зять и повесился капитан Гезу, единственный сотрудник «ячейки», который был в курсе всех прослушек.
* * *
Три карьеры, три жизни — как три сценария трех фильмов в сложносочиненном жанре. Три «истории успеха», обернувшиеся нуарами. Нуарами, оставившими без ответа главный вопрос: кто тот беспощадный продюсер, который оказался талантливее и сильнее Леви, Лебовичи и Рассама, заказав такие эффектные концовки фильмов их жизней?
