Тени исчезнут в полдень
Фотография Светланы Михайловой
— Когда я узнала, что вы собираетесь снимать фильм про фермеров в Мурманской области, то, честно говоря, удивилась: какие в Заполярье фермеры?
Ведь главные герои тех мест — рыболовы, охотники, браконьеры, наконец. Да
и само слово «фермер» звучит довольно
дико — больно уж оно нерусское. Вас
это не смущает?
— Нерусское, правда. Но я и не говорил
никогда, что мне интересна именно тема
фермерства. Никаких фермеров уже нет;
во всяком случае, их осталось очень
мало — это вымирающий вид. После перестройки, когда все вдруг снова начали
мечтать о собственном производстве, фабриках и птицефермах, и о том, что овощи
система маленьких фермерских хозяйств
себя оправдает. Позже стало понятно, что
ельцинская идея не работает, что и она
оказалась абсурдом. Осталась только красивая утопическая идея о крестьянстве —
в отсутствие крестьянства как такового.
Фотография Светланы Михайловой
— Почему вы все-таки выбрали Кольский
полуостров? А не Среднюю полосу, например?
— Мне просто ужасно не хотелось снимать в Средней полосе — ну не хотелось и все, — и только потом я наконец
сформулировал для себя, почему. В Мурманской области нет ощущения вялой,
спившейся, умирающей русской деревни — там красивая, не жалкая природа
и нет того отчаяния, которое обычно исходит от опустившихся людей. Там бьют
зверя, выходят в море, большую часть
года живут при минусовой температуре
и в кромешной тьме. Там сильные, здоровые люди, и море там тоже сильное, злое
и холодное. Снимать будем в ста километрах от Кандалакши, на границе Карелии и Мурманской области, — в поселке Умба, на берегу Белого моря. И хоть
эта деревня считается крупнейшим населенным пунктом Терского района, такое ощущение, что она находится за сто
километров от любого жилья. Мне хочется, чтобы природа и люди в фильме излучали силу. Так как это кино — ни в коем
случае не история деградации, а история
борьбы.
— Борьбы кого с кем? Насколько я помню,
речь ведь шла еще и о том, что это будет
«сельский вестерн».
— Сначала нам с Александром Родионовым хотелось написать настоящую жанровую историю — сложить
в полдень» Фреда Циннемана. Это отличный вестерн, в свое время он был воспринят как первый этап критики «охоты
на ведьм» и маккартизма. Главного героя,
шерифа, подстерегают вышедшие на свободу преступники, которых он посадил
в тюрьму несколько лет назад. Они собираются его казнить, а он тем временем мучительно думает: бежать ему или остаться. Жители городка хором заявляют, что
готовы встать на его защиту, но когда приходит время действовать, разбегаются
кто куда, и шериф — ровно в полдень —
остается один на один с головорезами.
Вспомнив этот фильм, я абсолютно безответственно подумал: кто может стать
героями современного вестерна? Конечно, фермер и менты, которые отбирают
у него землю. Наверное, вестерн был необходим нам для того, чтобы примериться к масштабу этой истории, прочувствовать накал событий, драму человеческого
предательства. Поэтому сперва основной
акцент стоял на противостоянии Героя
и Системы, молодого отважного парнишки и бандитов (в нашей версии — чиновников и ментов). Но потом все развернулось немного в другую сторону.
Фотография Светланы Михайловой
— Дикий Север был для вас своего рода
аналогом Дикого Запада?
— Дело вот в чем: по мере того, как мы стали
изучать фермерские хозяйства и ездить
по стране, фильм все больше и больше
уходил от жанра, а мы — от своей первоначальной идеи. (Улыбается.)
— То есть ваше представление об этом
фильме изменилось после того, как вы
отсмотрели натуру?
— Можно и так сказать. Понимаете, мы искали фермы — а находили руины огромных ангаров. Под ногами крошится кирпич, кругом бетонные обломки, и тут же,
рядом, растет трава — в человеческий
рост. Крыши зданий прогнили, на них
успели вырасти настоящие деревья, гигантские растения, которые снизу доверху опутали остовы зданий. Ощущение,
что природа пожирает дома, коровники, конюшни, сарайчики и предбанники,
а заодно и самого человека. Как у Маркеса. С одной стороны, испытываешь ужасное чувство жалости — ведь целая деревня может уйти в песок, сгинуть с лица
земли… А с другой стороны, чувствуешь
уродливые, нищие постройки, все эти
шиномонтажки и советские халупы, и все
опять будет красиво, и все опять будет
хорошо, и все начнется сначала.
Фотография Светланы Михайловой
— А почему эти хозяйства в таком плачевном состоянии? Невыгодно в Мурманской области заниматься земледелием?
— Заниматься земледелием почти везде
невыгодно; разве что в Черноземье
каждый кусок земли. А в остальных краях просто ничего нет. От Мурманска до
Ярославля! И дело не в том, что у нас
нет картошки, а в том, что государству
наплевать на фермеров — а это, меж
тем, двадцать процентов населения. Это
двадцать процентов, о которых просто
забыли, как будто их никогда и не было.
Начальники, к сожалению, не задумываются о том, что некоторые процессы необратимы: люди начинают чувствовать
себя ненужными. Редкие упрямцы — те,
что не уехали с насиженных мест, — живут натуральным хозяйством,
впроголодь. Многие пьют и уже не могут
нормально работать, так как от водки,
а больше от безделья, плохо соображают. А ведь это все люди!
— Но хоть одно живое предприятие вы
видели? Или герой «Конецдворья» —
последний из могикан?
— Нет, бывают и живые хозяйства, но это такие… (улыбается) странные хозяйства!
В Карелии мы познакомились с одним
мужиком, который
к себе домой за две тысячи километров,
половину поросят по дороге растерял,
а оставшихся поселил у себя в доме. Когда они подросли, он отвез их за шесть
километров от деревни, в непроходимый лес. Нашел поляну, вырыл в земле траншеи и поселил туда свою живность. Поросята свободно бегали по
лесу, а наш фермер собирал их свистком
у окопа. Представляете себе лесных поросят, сбегающихся по свистку? Что это
такое? Сказка. Но ведь человека можно понять:
земли, а поросят ему разводить хочется;
которые могут из зависти перебить его
питомцев. Что в результате? Фермер из
него никакой, ибо его поросята на рынке
никому не нужны: набегавшись по лесу,
они стали дикими, а мясо их — жилистым, нечистым. Это мясо новой, вольной
жизни (смеется), его трудно продать. Человек решил выйти из игры и играть по
своим правилам. Вот типичная история
фермера в наше время. Других историй
нет. Потому что государству фермеры
не нужны.
Фотография Светланы Михайловой
— Современный российский фермер —
это
— За все наше путешествие мы не встретили ни одного плохого фермера. Но мы не
видели и ни одного толкового, разумного фермера. Они все романтики, правда.
Романтики и очень хорошие люди, но никто из них не предприниматель, ни один
не обладает практической жилкой. Потому что практический человек никогда не
будет заниматься ни животноводством,
ни земледелием. Это дело гиблое. Практический человек уйдет в
всегда история чудака.
В процессе подготовки к съемкам я понял одну простую вещь: для того чтобы
этот фильм был более или менее реалистической историей, нужно снимать
не про героя с большой буквы, а про
на каждом шагу. Про дурака, который
еще и
всех обнадеживает, сулит золотые горы,
строит планы по возрождению колхоза; потом, столкнувшись с нашей непробиваемой, скудоумной системой, идет
на попятный; потом снова загорается,
роет носом землю, лезет из кожи вон,
но в конце концов
и очень нелепо, глупо убивает милиционера.
— Сколько вашему герою лет?
— Ему тридцать четыре. Как и Саше Яценко,
который будет его играть.
Фотография Светланы Михайловой
— А почему его, такого молодого, из города вдруг потянуло в деревню? И чем его
зацепила эта земля? Он там не родился,
не вырос, не женился…
— Понимаете, это ведь фантазер, который
попал в плен своей идеи. Вероятно, до
того, как он переехал в деревню, у него
был свой небольшой бизнес: например
малюсенький магазинчик или мастерская. Но
а может, просто надоело или одолели
вот он и придумал выход — уехать и завести фермерское хозяйство. Стал носиться с этой идеей, толком ничего не
обмозговав, не взвесив все «за» и «против», не сделав никаких экономических
выкладок, ничего. Так поступает каждый
третий русский мужик. Он, конечно, не
самый разумный человек, но и не последний идиот. Это вообще типичная
особенность нашего русского человека, у которого на первом месте смысл
жизни, а все остальное —
потом. Я просто в курсе нескольких примеров подобного чудачества, которое
из сказки про дурачка постепенно превращается в жесткую социальную драму: человек пытается своими силами добиться правосудия, и в итоге получается
нелепо и кроваво.
Новосибирска, борясь с воровством, заминировал свой огород, и когда грабители подорвались, был взят под стражу.
Два фермера поссорились
что один пас своих коров на земле другого. Обиженный облил врага бензином
и поджег.
Таких историй много. Так и этот пацан
приезжает в деревню, на все глядит доверчивыми глазами и хочет
умеет, и ему не остается ничего другого, как только сказать: «Все, ребята, хорош, давайте сваливать отсюда». Естественно, ему стыдно, потому что он не
может ничего изменить. И вдруг выход:
можно продать землю, будет компенсация, и люди не помрут с голоду. Он
воспринимает это как избавление, как
счастье, как разрешение неразрешимой ситуации. Но товарищи его вдруг
в таком революционном духе. И вот герой
из маленького человека, до которого он
уменьшился за эти полтора года, вырастает в своей голове до человека, который думает: «Ни фига себе! Да я же для
них почти как бог, я им нужен! Им, вообще, оказывается, все было нужно!» Представляете, полтора года человек думал,
что никому не нужен, а тут ему говорят:
«Нет, нужен!» Это сносит ему крышу. Трагедия в том, что односельчане вскоре
идут на попятный и вместе с чиновниками добивают его —
состояния полной беспомощности. Во
второй раз ему уже не стерпеть своего
поражения. Уйди он сразу, как поступил
бы разумный, практический человек, —
и на душе у него было бы легко. Но у него
уже нервы расшатаны до предела: он
убивает этих милиционеров автоматически, с бескомпромиссностью отчаявшегося человека. (Пауза.)
Он хотел как лучше. Он очень остро чувствовал свою ответственность. Он вообразил себя человеком, который за
всех в ответе. И потерпел абсолютный
крах.
Фотография Светланы Михайловой
— Это история поражения идеалиста?
— Ну да. Это как у Захара Прилепина
в «Саньке»: родись его герой в другую
эпоху, он был бы совершенно другим человеком. А в наше время его идеализм
перемалывается средой, и в результате
из хорошего парня вырастает, например, киллер, пусть и с золотым сердцем.
Такие люди — люди вне своего времени — живут дерзко и кончают нелепо.
Нужно понимать, что Александр Сергеевич (герой Александра Яценко. —
Примеч. ред.) верит в то, чего на самом
деле нет.
Фотография Светланы Михайловой
— А как показать раздвоенность между
тем, что видит герой, и тем, что есть
на самом деле?
— Смешно, но когда мы с Сашей Родионовым работали над сценарием, то обсуждали «Капитанскую дочку». Вы думали
в кино? Прекрасный прямодушный Гринев, ужасный негодяй Швабрин, романтический бандит Пугачев… Но ведь на
самом деле все не так! Если вчитаться,
то можно понять, что самый непонятный и самый загадочный (в том числе
и для автора) герой — это Гринев, безупречный рыцарь из XVIII века, из дедушкиной сказки. А ближе всего Пушкину,
как это ни парадоксально, Швабрин —
потому что это герой его времени. Он
человек сомневающийся, человек неоднозначный, делающий и хорошее,
и плохое, — такой Евгений Онегин
в предлагаемых обстоятельствах. Но мы
всё видим глазами Гринева — глазами
идеалиста — и потому вообще ничего
не знаем о Швабрине. Взгляд идеалиста может все легко задавить. Я не хочу,
чтобы в моем фильме было так. Нужно
изобрести
взгляд героя и взгляд автора. Без этого
фильм смысла не имеет. И это должна
быть
следить за героем и за происходящим
в кадре, чтобы, не дай бог, не процарапать. Самое страшное и интересное —
следить, как он будет себя вести, как будет реагировать. Это должно быть почти
как в документальном кино: мы должны зорко следить за его мельчайшими реакциями — следить как прикованные.
Собственно, поэтому я и позвал на этот
фильм оператором Пашу Костомарова.
— Однозначно отвечать на вопрос, кто
виноват в том, что проект главного героя провалился, наверное, было бы
пошло. Слишком просто сказать: виноваты чиновники. Но вы же понимаете,
что если не дать ответа, то наверняка
упрекнут в меланхоличной русофобии:
мол, виной всему сама русская провинция — пространство, засасывающее все
природа, что пожирает все на своем
пути. Вы с самого начала знали, что ваш
фермер обречен?
— Я не хотел бы, чтобы так читалось. Нет.
Нет. Обреченное пространство — это
к Лознице. Я всегда боюсь так формулировать. Не могу. Для меня это все не
правда, а
аллегория, а частная история частного
человека.
Фотография Светланы Михайловой
— …который тем не менее поднимает
ствол на ментов и стреляет чуть ли не
в постер «Единой России».
— В том-то и штука, что он все это делает
вообще не по адресу! У нас же как? «Эти
мудаки!», «эти гондоны!». Никто не знает,
кто эти мудаки — охрана, менты или чиновники. Есть в этом
всего — столько страшного творится.
И в этом смысле фильм, конечно, не про
фермера, а про человека, который хочет
против него. Почему это, например, не
история танцевального клуба? Или предпринимательницы с
увидеть человека, который разочарован
абсолютно во всем. Он приходит домой,
снимает ботинки, носки, брюки: он так
сильно устал, что ничего уже не помнит
и засыпает
— Как думаете, каковы главные сложности, с которыми вам придется столкнуться на съемках?
— Достоверность. Вот главная сложность.
Мне очень важно, чтобы эта история ни
в коем случае не была образной, красивой, обобщающей. Мне кажется, что
единственный способ сделать эту историю — с предельной достоверностью
и внимательностью показать драму конкретного человека. Если, скажем, в «Свободном плавании» или в «Сумасшедшей помощи» о достоверности речь не
шла — там был и абсурд, и фантастика,
и вообще много допущений, — то в этом
сценарии, в этом фильме мне бы хотелось избежать собственных указок —
указок со стороны художника, который
хочет
Да, это история энтузиаста — полоумного с точки зрения «нормальных» людей. Но я думаю, что каждый человек,
который в наше время посвящает себя
даже безнадежному, такому, как ферма
в Карелии, —
Когда ты хочешь сделать
Честное слово, дураком!
Фотография Светланы Михайловой
