Евгений Марголит
Евгений Марголит

Дело восьми


Госзаказ сам по себе не есть ни зло, ни благо. Он — данность. Советское кино с первых шагов своей истории определялось госзаказом, как американское — его отсутствием. Результат — две совершенно разные, но тем не менее равные по значимости кинематографии.

По крайней мере, в период своего формирования
и становления. Проблема тут не столько в заказчике,
сколько в адресате продукции. «Тиски госзаказа» —
слишком броское выражение, чтобы соответствовать исторической истине.

Судите сами.

Советское кино 20-х справедливо воспринимается
с точки зрения последующих десятилетий как художественная и экономическая вольница. Оно определяется
не столько фразой Ленина про «важнейшее из искусств»,
сколько установками Троцкого в статье «Церковь, водка
и кино»: кино — один из важнейших источников государственного дохода. Коммерческая прибыльность (в идеологически приемлемых рамках, разумеется) — на первом
месте. Именно эта задача в первую очередь ставится перед партийцами, назначенными на руководящие посты в кинематографии. О «полке» пока, собственно, и речи нет. И уж тем более об отделе кино в ЦК и т. п.

В принципе, эта установка подтверждается на Всесоюзном партийном совещании по кино, которое проходило в Москве с 15 по 21 марта 1928 года.

В последний день совещания в кулуарах распространяется один документ, тогда так и не опубликованный, несмотря на усилия его авторов. Документ этот столь любопытен и столь малоизвестен, что заслуживает того, чтобы полностью его здесь воспроизвести.

Партийному совещанию по делам кино
от группы режиссеров

Во всех областях государственной работы революция установила единое руководство и единый план. Это одно из самых крупных достижений пролетарской революции, позволяющее проводить твердую идеологическую диктатуру на всех фронтах социалистического строительства.
Использована ли эта возможность на участке кино?

Нет.

Если в области кинохозяйственной мы имеем только
недоносок монополии (налицо разрозненность киноорганизаций, порядком вещей толкаемых на нездоровую конкуренцию и т. п.), то по линии идеологической, ради которой в конце концов и существует вся хозяйственная организация, — по этой линии мы не имеем ничего.

Планового идеологического руководства нет. По существу постановки дела советское кино немногим отличается от буржуазного, так как продукция является или в резуль тате кустарной инициативы отдельных работников, контактирующихся или не контактирующихся с теми или иными
общественными организациями, или, в лучшем случае, от
юбилея к юбилею результатом государственных заказов.

Это происходит потому, что практическое выполнение всей киноработы лежит не на культурных, а на коммерческих организациях, которые не могут заниматься саморуководством в идеологическом плане.

Для проведения единого идеологического плана необходимо создание авторитетного органа, планирующего продукцию кинопромышленности. Наличие Главреперткома не исчерпывает данной потребности, поскольку он является органом не руководящим, не планирующим, а только принимающим готовую продукцию или готовый производственный план. Таким образом, репертком ставится всегда перед свершившимся фактом и его возражения в большинстве случаев побеждаются хозяйственниками, грозящими материальными убытками, коммерческим крахом и т. д.

Инициатива же по снабжению рынка продукцией находится, как сказано, в руках организации не культурной,
а исключительно коммерческой. Коммерческой не по своим способностям, а по своим установкам…
Для этой ответственной работы нужен красный культурник. Руководящий орган должен быть прежде всего органом политическим и культурным и связанным непосредственно с ЦК ВКП(б).

Для подобной организации идеология будет не таинственной синей или, вернее, «красной» птицей, которую тщетно пытаются поймать за хвост теперешние руководители.

Идеология — это не «философский камень», а ряд конкретных мероприятий в деле строительства социализма,
анализируемых и сводимых партией на каждый данный
момент в ряд конкретных практических тезисов.

Кинематографическое оформление этих тезисов должно быть законным пределом для метафизических исканий «идеологии как таковой».

Итак, должен быть создан орган непосредственно при
Агитпропе ЦК, организованно ставящий перед производственными организациями исчерпывающие задания политического и культурного порядка.

Этим будут изжиты хаотические репертуарные метания
производственных организаций, на которые ляжет лишь
производственное и хозяйственное оформление полученных директив с установкой на коммерческую рентабельность.

Только подобное разграничение на два органа, политически-планирующего и хозяйственно-выполняющего будет диалектически вырабатывать здоровые условия роста советской кинематографии.

Для полной практической авторитетности такого органа необходимо широкое привлечение режиссуры как
той культурной силы, на которой до сих пор лежало, лежит и будет лежать в дальнейшем фактическое выполнение этих заданий.

До сих пор использование специалиста и кинематографиста, ставящего себя на службу социалистическому строительству, самое нерациональное.

Непривлечение его к решению общих вопросов и задач
в деле создания советского кино является крупной организационной ошибкой хотя бы по той простой причине, что
путь и лицо революционной кинематографии и все ее общепризнанные достижения созданы длительной и упорной
работой этих специалистов, работой, протекавшей в условиях перманентной борьбы с мещанской и рутинной установкой коммерческих руководителей.

Величайшей опасностью для советской кинематографии
будет создание такого положения, когда внимание партии
к делу киностроительства, заостренное в связи с партсовещанием, по окончании работ такового ослабнет, что может случиться, если не будет соответствующим подбором
людей обеспечено проведение в жизнь решений партсовещания, как это имело место с театральным совещанием, благие пожелания коего повисли в воздухе.

Предлагаемый нами орган должен быть постоянной
боевой инстанцией неослабевающего внимания на киноучастке культурного фронта.

Перед нами — предельно четко и внятно сформулированная модель тотального контроля государства над кинематографом. Именно в таком виде — до мельчайших
подробностей! — она начнет воплощаться менее чем
через два года и будет лежать в основе руководства советской кинематографией на протяжении последующих десятилетий.

Кто же авторы этой откровенно тоталитарной модели? Сталин? Жданов? Чиаурели?

Вот их имена в том порядке, в каком они стоят под
письмом:

Александров (Григорий Васильевич, в будущем любимец Сталина, а пока что сорежиссер «Октября»)
Козинцев
Трауберг
Попов (Алексей Дмитриевич, один из крупнейших
театральных режиссеров, участник режиссерской лаборатории Эйзенштейна и постановщик популярной кинокомедии «Два друга, модель и подруга». Два года спустя, после разноса в «Правде» следующей постановки, тоже комедии «Крупная неприятность» с остроумными титрами Михаила Зощенко — из кино, к сожалению,
уйдет навсегда.)
Пудовкин

Роом (Абрам Матвеевич, еще в 1926 году зачисленный критиком Михаилом Левидовым в «золотую пятерку»
отечественной кинорежиссуры наряду с Эйзенштейном,
Пудовкиным, Вертовым и Кулешовым, явно не подозревающий, какие катастрофы ожидают его в будущем.)

Эйзенштейн (Судя по документам, найденным в его
архиве В. В. Забродиным — инициатор и основной автор документа.)

Юткевич (В ту пору друг и однокашник Эйзенштейна
по режиссерским мастерским Мейерхольда, приступил
к первой режиссерской работе — «Кружева».)

Что же движет ими? Борьба за зрителя? Несомненно.

Меркантильные соображения (не следует забывать,
что еще десятилетие создателям фильмов будут поступать отчисления от проката)? Вряд ли. Пока что они авторы фильмов, пользующихся зрительским спросом. И «Потёмкин» («Октябрь» еще не вышел), и «Мать», и «С. В. Д.», и «Два друга, модель и подруга», и уж тем более «Третья
Мещанская» числятся среди прокатных хитов.

Дело, прежде всего, в том, что советское революционное кино они мыслят как грандиозный утопический проект создания нового мира. Создание нового зрителя — одна из важнейших составляющих этого проекта.
И потому они считают себя не в услужении у власти, но
самой властью. Пафос документа — в требовании официального закрепления их места в системе. Он тот же,
что и в знаменитой декларации Маяковского: «Я хочу, //
чтоб к штыку // приравняли перо. // С чугуном чтоб //
и с выделкой стали // о работе стихов, // от Политбюро, // Чтобы делал // доклады Сталин».

И оттуда же, откуда другая знаменитая формула Маяковского: «Поговорим, как держава с державой».
Это самоощущение пройдет через десятилетия. Один
из тех, чья подпись стоит под этим письмом, — Григорий
Козинцев, много переживший, передумавший и переоценивший, в рабочих тетрадях середины 60-х заметит: «Теперь часто слышишь такое выражение: „Защищают его,
изволите видеть, от советской власти“. Если кто-то написал, к примеру, что Маяковского травил РАПП, то иронически говорят: „Защищают Маяковского от советской
власти“. <…> Но Маяковский и был Советская власть,
Эйзенштейн и был Советская власть.»

То, что осуществленная утопия оборачивается кошмаром, — ныне общеизвестно. Между тем это обстоятельство научило художников использовать заказ в своих целях. Так Эйзенштейн сформулировал, говорят, суть
своего «Ивана Грозного», как известно, заказанного лично Сталиным:

«Это то, да не про это».

То, что история повторяется дважды (по Марксу) —
сначала в виде трагедии, а потом в виде фарса, — тоже общеизвестно.

Тот же Козинцев, однако, заметил, что повторяется
она и в третий раз — в виде халтуры. И это стоит нынче иметь в виду.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить