— …Взрослые летать не умеют.
— Почему?
— Потому, что летать может только тот, кто весел, бесхитростен и бессердечен. А взрослые уже не такие.
Дж. Барри. «Питер Пен»
Что касается меня, то я опять гляжу на Вас, а Вы глядите на него, а он глядит в пространство.
Б. Окуджава. «Лесной вальс»
Тильтиль. Почему они нас называют Маленькими Живущими Существами?..
Душа Света. Потому что сами они еще не живут…
Тильтиль. Что же они делают?
Душа Света. Ждут, когда настанет час их рождения…
М. Метерлинк. «Синяя птица»
Какое-то невнятное чувство. С утра — ни одной эсэмэски. Заходишь «в контакт» — там ноль новых сообщений. И два приглашения в непонятные группы: «Помогите найти маму» и «Клуб любителей лесбиянок». На почте — то же, ни одного нового письма. Мир не вспоминает про меня. Вчера младшая сестра заикнулась, мол, что я — ретроград, раз до сих пор общаюсь с людьми с помощью электронной почты. Письма устарели, хотя кое-кто все еще продолжает их писать. Собрать бы адреса всех спаммеров и отправить каждому по письму. Здравствуйте, а Вы не устали засорять людям жизнь? Меня очень интересует, прибыльное ли это дело. С Днем Святого Валентина Вас! Вам не кажется, что наш метод устарел?
В седьмом классе моя соседка по парте звонила мне каждый день. Звонила по телефону, домой, и мы долго разговаривали об уроках, об одноклассниках и об MTV. Теперь услышать фразу «позвони мне на домашний» равносильно получению доступа в чужую постель. Это сигнал к интимной близости, выражение большого доверия. Если кто-то дает вам номер своего «городского», это может означать две вещи. Первое: вы вызвали у собеседника ностальгические чувства, заставляющие его вернуться к тем временам, когда семизначные номера заносили в телефонные книжки. Второе: у вашего собеседника гуляет сотовая связь. Почти со всеми своими друзьями я общаюсь интерактивно. В графе «семейное положение» неприлично писать «не замужем», нужно «все сложно» или «Люса помолвлена с Хельгой Ацкий_Одуван_ЧИК». На днях сменила дату своего дня рождения на текущее число. Меня имело честь поздравить 54 человека из графы «друзья». Еще 29 подоспели на следующий день.
Глобальная деревня постепенно превращается в глобальную коммуналку, где скорость распространения информации о соседе пропорциональна коэффициенту взаимной неприязни к нему. Фильм «Сказка про темноту» уже успели выложить на «торрентах». Если хотите узнать, как в наше время признаются в любви, — посмотрите финал. Она: «Я тебя люблю». Он: «А ты мне на хуй не нужна».
Фото Александра Бондаря
***
Современные киногерои умеют почти все. Умеют кататься на машине по вертикали, умеют ругаться матом, умеют кричать и пристально смотреть, эротично улыбаться, ходить, одеваться, а еще лучше — раздеваться, умеют хохотать и заниматься любовью, летать, воровать, драться, замедлять время и потеть; иногда шутят, еще реже — умеют. Еще реже умеют разговаривать, заикаться и танцевать; почти не умеют петь, еще реже открывают окна, говорят шепотом. И совсем не умеют любить.
Вы когда-нибудь замечали, какие лица у людей, что едут в общественном транспорте в час пик, когда троллейбусы стоят, а трамваи шарахаются от автолюбителей? Если запечатлеть эти лица на пленку и умело смонтировать, то даже эффект Кулешова не сработал бы как надо. Из этих лиц искру не выбьешь. Такие же лица — у киногероев последних нескольких лет. Кинематографического чуда не произойдет, пока режиссер не будет знать, что должно быть показано после такого лица. Будет яичница — поймем, люди хотят есть, будет кладбище — значит, тоскуют. А если надо заставить их любить — тогда что показывать?
Вот режиссер Вырыпаев показывает зарисовки городов Европы, показывает людей, плавающих в бассейне одетыми, прыжки в майке-алкоголичке, разбивающуюся в рапиде банку помидоров (фильм «Кислород»). Игорь Волошин — синий пирсинг и желтые
дреды, гротескный макияж и декадентские декорации. В знаменитой вертолетной атаке «Копполы» звучит Вагнер, «Полет валькирии» настраивает солдат убивать. Теперешние «киноаттракционы» пытаются найти похожие средства для обратного эффекта: Саша любит Саню, разве вы не видите, как у Саши течет тушь и как красиво шевелятся рыжие волосы? Белокурая девица накрасила губы голубым и повязала себе ошейник. Боже, как она страдает. В условиях теперешнего эмоционального дефицита перекос в формальную сторону может только еще больше дискредитировать кино. Раз чувства приходится обозначать, значит, их стало невозможно показывать. Вот Сергей Овчаров и снял «Вишневый сад» как череду никчемных цирковых номеров, у которых отсутствуют зрители. Между прочим, это — единственная за последнее время экранизация Чехова. А у Чехова, как известно, никто никого не любит в ответ.
***
Благодаря развитию веб-узлов профессия копирайтер получила новое значение. Теперь это не просто человек, который изобретает рекламные тексты. Это тот, кто составляет контент. Попытайтесь расшифровать «контент» с помощью английской кальки — и вы ничего не поймете. Потому что по-русски слово «контент» противоположно слову «содержание». Хозяин сайта хочет, чтобы его контент был интереснее, чем на другом сайте. При этом ему нужно изложить точно такую же информацию. Вот тогда и нанимаются копирайтеры, вернее, рерайтеры (то есть переписчики). Тексты, однажды придуманные ими, улетают в интерактивное пространство, как птицы из гнезда. И дальше они начинают размножаться и размножаться, ведь команды «копировать» и «вставить» еще никто не отменял. Одни пишут, другие размещают, третьи копируют, а четвертые переписывают. Вот и весь контент: призрак информации, отсутствие смысла, словоблудие.
Кто-то поменял плюсы на минусы, и фильмы последнего времени вместо содержания, вместо мира и пространства, тоже стали выдавать контент. А самые ценные киногерои — это те, кто это чувствует. Они образуют вокруг себя странное поле, поле без энергии, без притяжения, без законов. «Сказка про темноту», «Изображая жертву», «Шультес» — все это аномальные атмосферные явления, где финальный взрыв происходит без участия кислорода. Любить в кино больше не представляется возможным. В фильме «Морфий» эту возможность дает только доза. А «Бубен, барабан» — история о том, как героиня себе любовь придумывает.
Самый славный пример — альманах «Короткое замыкание». Не сразу понятно, что заданием каждого из пяти режиссеров было снять кино «о любви». Новелла «Позор»: красноречивое название. Постаревший Леня из «Свободного плавания» думает, что любовь — это надпись «Оля — сиська» во дворе. «Ощущать»: диалог не понимающих друг друга разнополых людей — это еще не любовь. «Поцелуй креветки»: извините, просто треш. Отморозка в «ходячей рекламе» методично калечат за то, что тот всех целует, каждого встречного-поперечного. Больше похоже на историю о ненависти и насилии. Для режиссеров, выдающих такое в ответ на задание «о любви», — это все равно, что расписаться в бессилии. Не в своем — в бессилии темы.
Фото Александра Бондаря
***
Вы не обращали внимание, что последнее время инспекторы ГИБДД, останавливая автолюбителей, перестали козырять и представляться. Оказывается, по новым правилам сотрудник милиции не обязан отдавать гражданам честь. Еще бы, как можно отдавать то, чего и так нету. Помимо прочих страшилок про милиционеров, вроде «Груза 200» и «Сказки про темноту», есть еще и фильм «Сумасшедшая помощь», где герой-участковый навряд ли читал «Дядю Стёпу». Он — воплощение зла всего фильма, действие которого происходит в одном «спальном» дворе. Его антипод — полусумасшедший инженер на пенсии, который бессмертное произведение Сергея Михалкова уж наверняка читал (любимой дочке), причем недавно перечитывал. Участковый берет на дежурство карточку маршрутов, свисток, наручники, планшет, ручку, индивидуальный пакет. Инженер — шапку, резиночку, зелень, рог, ужин, татар, деньги, ключи, калькулятор солнечный. Он спасает женщин, гастарбайтеров и бабушек; он — герой, и все гипсовые герои (пускай и коммунизма) — его друзья, «его дорогие герои». Таких героев, как этот чудак, еще с времен Жана Габена называют «последними». И персонаж Дрейдена — последний, кто излучает любовь. В родном дворе спального района ему салютуют только мусорные баки и Женя-гастарбайтер, верный оруженосец. Но мы-то с вами все прекрасно понимаем. Инженер-то — невменяемый, одинокий пенсионер с инфантильными наклонностями, этакий ребенок-мутант, не ребенок и не взрослый, а что-то среднее. И именно ему оставлена возможность любить.
На удивление, дети-мутанты — это все персонажи «Сумасшедшей помощи». Участковый читает журнал «Подсолнух», Женя играет в «четвертый лишний», дочка носит шапку с брошкой. Это какие-то «лазоревые дети» Метерлинка, которые так никогда и не родились, навечно остались в своем маленьком царстве, в бледном новостроечном дворе, где кому-то дали резиновую дубинку, а кому-то — резиновый жгут. И когда один убивает другого это по-настоящему. Но никто из других детей этого не хочет замечать, они ничего не знают про смерть.
***
Все скажут: как же это наши герои не умеют любить? На чем тогда держатся сценарии? Ну, во-первых, сценарии у нас известно на чем держатся. А во-вторых, как говорит один уважаемый мной человек: «Если что-то похоже на собаку, то это, скорее всего, не собака». Все,
кто способен полюбить, выглядят более чем странно. Судите сами, фильм «Русалка»: героиня — неповзрослевшая дурочка. «Плюс один»: героиня — повзрослевшая дурочка, герой — кидалт. «Срочный ремонт» («Короткое замыкание»): герой — глухонемой. «Ким» («Короткое замыкание»): герой — экстрасенс в психушке. И даже кино о любви детей к родителям («Волчок» и «Похороните меня за плинтусом») беспомощно. В первом случае чувства девочки к матери напоминают психоз. Во втором им просто не уделено внимания, если вспомнить повесть, в этом не остается сомнения. Вариация на тему — «Все умрут, а я останусь», о ненависти детей к родителям, смотрится гораздо убедительнее. Просто потому, что подозреваемое в сценарии не поддается воплощению на экране; это какая-то импотенция выражения. Какая уж тут любовь.
Налицо почти ленинская ситуация: низы (дети) не могут, а верхи (взрослые) не хотят. На вершине пирамиды маргиналов, которые все же пытаются, вырисовывается фигура пенсионера в длинном плаще и шапке-пумпоне. Мы имеем возможность хорошо рассмотреть мир благодаря умному ходу Хлебникова: инженер погибает за двадцать минут до финала. И эти двадцать минут — мир без героя; любви; абсурд, безразличие и жестокость. Наш мир. Может быть, он стоит того, чтобы два толстых ребенка появились на свет?
Фото Александра Бондаря
***
«Что касается меня, то я опять гляжу на Вас, а Вы глядите на него, а он глядит в пространство». Пожалуй, это и есть своеобразная формула любви эпохи «застоя». И «Фантазии Фарятьева», и «Полеты во сне и наяву», и даже «Короткие встречи» под эту формулу подходят. Человек с рассеянным взглядом всегда только один. Только герой Высоцкого любит горы, зато его самого любят Русланова и Муратова. Табаков любит Гурченко, та — Янковского, а он, в свою очередь, качается на качелях один. Если верить радио «Эхо Москвы», наши «нулевые» — это тоже застой, только очень своеобразный. И если меня спросят, что такое «застой», я отвечу, что это когда о любви приходится писать исследовательские работы. В нашем случае в пространство глядят все, причем каждый — в свое. Леша Шультес — в телеэкран, Геля-милиционерша — в темноту; Женя- гастарбайтер — во двор, через который от него убегает последний человек, который умел любить. Я гляжу в монитор своего ноутбука, вы — вот в этот журнал, а еще миллионы других, которые в него не заглядывают, смотрят на нас через наши персональные страницы в социальных сетях, через веб-камеры и плазменные пластинки, в которые они смотрят. Дети могут летать, потому что они «веселы, бесхитростны и бессердечны». Когда взрослые станут такими, они тоже смогут научиться летать. Кататься на машине по вертикали, ругаться матом, драться, кричать, одеваться, ходить, воровать, петь, замедлять время, танцевать, шутить и говорить шепотом. Научатся всему, кроме одного.
