— …Взрослые летать не умеют.
— Почему?
— Потому, что летать может только тот, кто весел, бесхитростен и бессердечен. А взрослые уже не такие.
Дж. Барри. «Питер Пен»
Что касается меня, то я опять гляжу на Вас, а Вы глядите на него, а он глядит в пространство.
Б. Окуджава. «Лесной вальс»
Тильтиль. Почему они нас называют Маленькими Живущими Существами? …
Душа Света. Потому что сами они еще не живут…
Тильтиль. Что же они делают?
Душа Света. Ждут, когда настанет час их рождения…
М. Метерлинк. «Синяя птица»
Какое-то невнятное чувство. С утра — ни одной эсэмэски. Заходишь «в контакт» — там ноль новых сообщений. И два приглашения в непонятные группы: «Помогите найти маму» и «Клуб любителей лесбиянок». На почте — то же, ни одного нового письма. Мир не вспоминает про меня. Вчера младшая сестра заикнулась, мол, что я — ретроград, раз до сих пор общаюсь с людьми с помощью электронной почты. Письма устарели, хотя кое-кто все еще продолжает их писать. Собрать бы адреса всех спаммеров и отправить каждому по письму. Здравствуйте, а Вы не устали засорять людям жизнь? Меня очень интересует, прибыльное ли это дело. С Днем Святого Валентина Вас! Вам не кажется, что наш метод устарел?
В седьмом классе моя соседка по парте звонила мне каждый день. Звонила по телефону, домой, и мы долго разговаривали об уроках, об одноклассниках и об MTV. Теперь услышать фразу «позвони мне на домашний» равносильно получению доступа в чужую постель. Это сигнал к интимной близости, выражение большого доверия. Если кто-то дает вам номер своего «городского», это может означать две вещи. Первое: вы вызвали у собеседника ностальгические чувства, заставляющие его вернуться к тем временам, когда семизначные номера заносили в телефонные книжки. Второе: у вашего собеседника гуляет сотовая связь. Почти со всеми своими друзьями я общаюсь интерактивно. В графе «семейное положение» неприлично писать «не замужем», нужно «все сложно» или «Люса помолвлена с Хельгой Ацкий_Одуван_ЧИК». На днях сменила дату своего дня рождения на текущее число. Меня имело честь поздравить 54 человека из графы «друзья». Еще 29 подоспели на следующий день.
Глобальная деревня постепенно превращается в глобальную коммуналку, где скорость распространения информации о соседе пропорциональна коэффициенту взаимной неприязни к нему. Фильм «Сказка про темноту» уже успели выложить на «торрентах». Если хотите узнать, как в наше время признаются в любви, — посмотрите финал. Она: «Я тебя люблю». Он: «А ты мне на хуй не нужна».
Фото Александра Бондаря
***
Современные киногерои умеют почти все. Умеют кататься на машине по вертикали, умеют ругаться матом, умеют кричать и пристально смотреть, эротично улыбаться, ходить, одеваться, а еще лучше — раздеваться, умеют хохотать и заниматься любовью, летать, воровать, драться, замедлять время и потеть; иногда шутят, еще реже — умеют. Еще реже умеют разговаривать, заикаться и танцевать; почти не умеют петь, еще реже открывают окна, говорят шепотом. И совсем не умеют любить.
Вы когда-нибудь замечали, какие лица у людей, что едут в общественном транспорте в час пик, когда троллейбусы стоят, а трамваи шарахаются от автолюбителей? Если запечатлеть эти лица на пленку и умело смонтировать, то даже эффект Кулешова не сработал бы как надо. Из этих лиц искру не выбьешь. Такие же лица — у киногероев последних нескольких лет. Кинематографического чуда не произойдет, пока режиссер не будет знать, что должно быть показано после такого лица. Будет яичница — поймем, люди хотят есть, будет кладбище — значит, тоскуют. А если надо заставить их любить — тогда что показывать?
Вот режиссер Вырыпаев показывает зарисовки городов Европы, показывает людей, плавающих в бассейне одетыми, прыжки в майке-алкоголичке, разбивающуюся в рапиде банку помидоров (фильм «Кислород»). Игорь Волошин — синий пирсинг и желтые
дреды, гротескный макияж и декадентские декорации. В знаменитой вертолетной атаке «Копполы» звучит Вагнер, «Полет валькирии» настраивает солдат убивать. Теперешние «киноаттракционы» пытаются найти похожие средства для обратного эффекта: Саша любит Саню, разве вы не видите, как у Саши течет тушь и как красиво шевелятся рыжие волосы? Белокурая девица накрасила губы голубым и повязала себе ошейник. Боже, как она страдает. В условиях теперешнего эмоционального дефицита перекос в формальную сторону может только еще больше дискредитировать кино. Раз чувства приходится обозначать, значит, их стало невозможно показывать. Вот Сергей Овчаров и снял «Вишневый сад» как череду никчемных цирковых номеров, у которых отсутствуют зрители. Между прочим, это — единственная за последнее время экранизация Чехова. А у Чехова, как известно, никто никого не любит в ответ.
***
Благодаря развитию веб-узлов профессия копирайтер получила новое значение. Теперь это не просто человек, который изобретает рекламные тексты. Это тот, кто составляет контент. Попытайтесь расшифровать «контент» с помощью английской кальки — и вы ничего не поймете. Потому что по-русски слово «контент» противоположно слову «содержание». Хозяин сайта хочет, чтобы его контент был интереснее, чем на другом сайте. При этом ему нужно изложить точно такую же информацию. Вот тогда и нанимаются копирайтеры, вернее, рерайтеры (то есть переписчики). Тексты, однажды придуманные ими, улетают в интерактивное пространство, как птицы из гнезда. И дальше они начинают размножаться и размножаться, ведь команды «копировать» и «вставить» еще никто не отменял. Одни пишут, другие размещают, третьи копируют, а четвертые переписывают. Вот и весь контент: призрак информации, отсутствие смысла, словоблудие.
Кто-то поменял плюсы на минусы, и фильмы последнего времени вместо содержания, вместо мира и пространства, тоже стали выдавать контент. А самые ценные киногерои — это те, кто это чувствует. Они образуют вокруг себя странное поле, поле без энергии, без притяжения, без законов. «Сказка про темноту», «Изображая жертву», «Шультес» — все это аномальные атмосферные явления, где финальный взрыв происходит без участия кислорода. Любить в кино больше не представляется возможным. В фильме «Морфий» эту возможность дает только доза. А «Бубен, барабан» — история о том, как героиня себе любовь придумывает.
Самый славный пример — альманах «Короткое замыкание». Не сразу понятно, что заданием каждого из пяти режиссеров было снять кино «о любви». Новелла «Позор»: красноречивое название. Постаревший Леня из «Свободного плавания» думает, что любовь — это надпись «Оля — сиська» во дворе. «Ощущать»: диалог не понимающих друг друга разнополых людей — это еще не любовь. «Поцелуй креветки»: извините, просто треш. Отморозка в «ходячей рекламе» методично калечат за то, что тот всех целует, каждого встречного-поперечного. Больше похоже на историю о ненависти и насилии. Для режиссеров, выдающих такое в ответ на задание «о любви», — это все равно, что расписаться в бессилии. Не в своем — в бессилии темы.
Фото Александра Бондаря
***
Вы не обращали внимание, что последнее время инспекторы ГИБДД, останавливая автолюбителей, перестали козырять и представляться. Оказывается, по новым правилам сотрудник милиции не обязан отдавать гражданам честь. Еще бы, как можно отдавать то, чего и так нету. Помимо прочих страшилок про милиционеров, вроде «Груза 200» и «Сказки про темноту», есть еще и фильм «Сумасшедшая помощь», где герой-участковый навряд ли читал «Дядю Стёпу». Он — воплощение зла всего фильма, действие которого происходит в одном «спальном» дворе. Его антипод — полусумасшедший инженер на пенсии, который бессмертное произведение Сергея Михалкова уж наверняка читал (любимой дочке), причем недавно перечитывал. Участковый берет на дежурство карточку маршрутов, свисток, наручники, планшет, ручку, индивидуальный пакет. Инженер — шапку, резиночку, зелень, рог, ужин, татар, деньги, ключи, калькулятор солнечный. Он спасает женщин, гастарбайтеров и бабушек; он — герой, и все гипсовые герои (пускай и коммунизма) — его друзья, «его дорогие герои». Таких героев, как этот чудак, еще с времен Жана Габена называют «последними». И персонаж Дрейдена — последний, кто излучает любовь. В родном дворе спального района ему салютуют только мусорные баки и Женя-гастарбайтер, верный оруженосец. Но мы-то с вами все прекрасно понимаем. Инженер-то — невменяемый, одинокий пенсионер с инфантильными наклонностями, этакий ребенок-мутант, не ребенок и не взрослый, а что-то среднее. И именно ему оставлена возможность любить.
На удивление, дети-мутанты — это все персонажи «Сумасшедшей помощи». Участковый читает журнал «Подсолнух», Женя играет в «четвертый лишний», дочка носит шапку с брошкой. Это какие-то «лазоревые дети» Метерлинка, которые так никогда и не родились, навечно остались в своем маленьком царстве, в бледном новостроечном дворе, где кому-то дали резиновую дубинку, а кому-то — резиновый жгут. И когда один убивает другого это по-настоящему. Но никто из других детей этого не хочет замечать, они ничего не знают про смерть.
***
Все скажут: как же это наши герои не умеют любить? На чем тогда держатся сценарии? Ну, во-первых, сценарии у нас известно на чем держатся. А во-вторых, как говорит один уважаемый мной человек: «Если что-то похоже на собаку, то это, скорее всего, не собака». Все,
кто способен полюбить, выглядят более чем странно. Судите сами, фильм «Русалка»: героиня — неповзрослевшая дурочка. «Плюс один»: героиня — повзрослевшая дурочка, герой — кидалт. «Срочный ремонт» («Короткое замыкание»): герой — глухонемой. «Ким» («Короткое замыкание»): герой — экстрасенс в психушке. И даже кино о любви детей к родителям («Волчок» и «Похороните меня за плинтусом») беспомощно. В первом случае чувства девочки к матери напоминают психоз. Во втором им просто не уделено внимания, если вспомнить повесть, в этом не остается сомнения. Вариация на тему — «Все умрут, а я останусь», о ненависти детей к родителям, смотрится гораздо убедительнее. Просто потому, что подозреваемое в сценарии не поддается воплощению на экране; это какая-то импотенция выражения. Какая уж тут любовь.
Налицо почти ленинская ситуация: низы (дети) не могут, а верхи (взрослые) не хотят. На вершине пирамиды маргиналов, которые все же пытаются, вырисовывается фигура пенсионера в длинном плаще и шапке-пумпоне. Мы имеем возможность хорошо рассмотреть мир благодаря умному ходу Хлебникова: инженер погибает за двадцать минут до финала. И эти двадцать минут — мир без героя; любви; абсурд, безразличие и жестокость. Наш мир. Может быть, он стоит того, чтобы два толстых ребенка появились на свет?
Фото Александра Бондаря
***
«Что касается меня, то я опять гляжу на Вас, а Вы глядите на него, а он глядит в пространство». Пожалуй, это и есть своеобразная формула любви эпохи «застоя». И «Фантазии Фарятьева», и «Полеты во сне и наяву», и даже «Короткие встречи» под эту формулу подходят. Человек с рассеянным взглядом всегда только один. Только герой Высоцкого любит горы, зато его самого любят Русланова и Муратова. Табаков любит Гурченко, та — Янковского, а он, в свою очередь, качается на качелях один. Если верить радио «Эхо Москвы», наши «нулевые» — это тоже застой, только очень своеобразный. И если меня спросят, что такое «застой», я отвечу, что это когда о любви приходится писать исследовательские работы. В нашем случае в пространство глядят все, причем каждый — в свое. Леша Шультес — в телеэкран, Геля-милиционерша — в темноту; Женя- гастарбайтер — во двор, через который от него убегает последний человек, который умел любить. Я гляжу в монитор своего ноутбука, вы — вот в этот журнал, а еще миллионы других, которые в него не заглядывают, смотрят на нас через наши персональные страницы в социальных сетях, через веб-камеры и плазменные пластинки, в которые они смотрят. Дети могут летать, потому что они «веселы, бесхитростны и бессердечны». Когда взрослые станут такими, они тоже смогут научиться летать. Кататься на машине по вертикали, ругаться матом, драться, кричать, одеваться, ходить, воровать, петь, замедлять время, танцевать, шутить и говорить шепотом. Научатся всему, кроме одного.
