Поддержать «Сеанс»
Аглая Чечот
Аглая Чечот

Дорогие мои москвичи


Возможно, просто не мое кино.

Хлебников, в этом ему не откажешь, умеет создавать довольно сложное ощущение одновременной полнокровности и скудности мира, постоянного отталкивания от него и финального смирения с ним. Хотя составляющие этого мира у него вроде бы те же, что и у остальных. Герои «Свободного плавания» так же косноязычны, как герои «Эйфории» Вырыпаева, что у Хлебникова смешно и тревожно, а у Вырыпаева никак. Или почему, скажем, так похожи рисунок персонажей и любовь к горизонту в «Возвращении» и в «Коктебеле». Там, где Хлебникову работать неинтересно, становится заметно его сходство с другими, принадлежность к мейнстриму; там, где он работает хорошо, выходит очень литературное кино, построенное на микросюжетах и микромотивах. В «Сумасшедшей помощи» нет ни загадочного косноязычия, ни мифологического стержня, как в сюжете об Отце и Сыне. Поэтому все, что стало приметой индивидуального стиля Хлебникова, — внимание к деталям,
отсутствие страха перед подробным вглядыванием в мелкое и неказистое, обилие эпизодических лиц, преобладание побочных сцен и линий, юмористические «сюрпризы» — доведено в этом фильме до совершенства, так что совершенства эти едва ли не превращаются в некую индивидуальную манию. Здесь внимание режиссера занимают пограничные массовым интересам персонажи и вещи: сумасшедший пенсионер, гастарбайтер, который остался без работы, милиционер-неудачник; спальный район, утки, скамейки, дворики, помойки. И без того неяркий мир говорит монотонными монологами сумасшедшего старика, последнего Дон Кихота.

Старик и раздражает, и надоедает: в общем, к нему испытываешь всю ту разнообразную гамму непростых чувств, которую и положено испытывать к Дон Кихоту и роману о нем. Молчаливый Санчо Панса — Евгений Сытый — тугодум и лежебока — почему-то помогает старику. Герой, как поросенок, едет на заклание в большой город. Он явно делает это по собственной воле, хотя на протяжении всего фильма у него почти нет слов и как будто совсем нет мыслей, кроме самых простых — о голоде, ночлеге и опасности. Все герои немного не в себе. Милиционер «искусством» вот увлекается, комиксы читает… Дочка старика сначала с подозрением относится к гастарбайтеру-проходимцу, а потом как-то просто закрывает глаза на все их с отцом чудачества. Выбор Хлебниковым таких героев и такого сюжета безусловно интересен и смел, потому что именно в наше время любая бескорыстная помощь может быть только сумасшедшей. Кошмарно, но бескорыстный помощник у нас больше не вызывает сопереживания.

Несмотря на общую болезненность и абсурдность происходящего, после трагической развязки в фильме Хлебникова очень органично вырастает волшебный финал. Герой Сытого, возвращаясь в свой сказочный домик с заваленной снегом дверью, вспоминает о героине Михалковой, и они встречаются то ли в Москве, то ли в каком-то пространстве мечты. То счастье, которое становится возможным в конце, не скомпрометировано филистерским мирком и жареной курочкой. Наоборот, безрассудное и земное начало гармонично соединяются, а спонтанность соединения героев не коробит зрителя. Милиционер тоже вроде должен быть счастлив, так как наконец-то приблизился к тому идеалу честного стража порядка, каким должен быть. Не хватает только Дон Кихота, но кому еще погибать?

Почему же воплощение этой красивой схемы все равно меня настораживает? В каком-то интервью Хлебников говорил, что хотел включить в фильм песню «Дорогие мои москвичи», но потом это ему показалось неоправданно циничным. Получается, что общий благодушный пафос висит на волоске, и самый частый его спутник — болезненно-интеллектуальное. Как бы ни были привлекательны те простые истины, которые хочет донести до нас режиссер, пути их достижения совсем не просты. Зритель чувствует себя примерно так же, как и герой, сидящий перед тарелкой с дымящейся курицей: ему нарисовали перспективу доброго и хорошего, но все время отодвигают ее от него разными умными приемами.

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить