Александр Сокуров
О Сокурове писать трудно. Тысячи слов, которыми обернуты его фильмы и его судьба, уже вышли на уровень рефлексии по поводу самих этих слов. Кинокритики и киноведы всех стран, объединившиеся (многие — невольно, вынужденно, ибо гряду его фильмов уже невозможно обойти) вокруг этой фигуры — одни, чтобы восхвалять, другие, чтобы ниспровергать… Вот и я повторила штамп — продолжу его, — кочующий из одной статьи в другую… дружно создают миф (еще один штамп), рассуждают о парадоксе (еще один), феномене (еще один) и даже синдроме (еще)…
Фото Ю.Матвеева
Сокурова рецензировать трудно. Собственно в Отечестве он адекватной критики почти и не имеет за исключением нежно почитаемого Михаила Ямпольского. Неудивительно: его фильмы обнажают, перед ними ты — каким мама родила, каким и уйдешь. Это не страшно только в момент любви. Да и то не всем — всем закомплексованным страшно. А если ты не раскрылся фильмам навстречу, не помогут ни академизм, ни расчет. И уж совсем почему-то редкие люди чувствуют юмор и иронию: не готовы воспринять их в общем духе трагического, наполняющем фильмы этого режиссера?.. Критика же западная (несомненно, из всех режиссеров, приезжающих туда не только с паспортом, на котором аббревиатура «СССР», но и с фильмами, Сокуров наиболее известен; о нем пишут больше и дольше) тоже несколько увязла в своих наклейках и пытается из-под них выбраться: «Фильмом „Мадам Бовари“ Александр Сокуров раз и навсегда выходит из тени своего бывшего учителя Андрея Тарковского». (Тут все странно. Может, дело в переводе?) Правда, западная критика не стесняется: “Очевидно, гений Сокурова окончательно утвердился в глазах тех, кто испытывает интерес к советскому кино “.
Нам же хвалить Сокурова трудно. Потому что мы любить умеем только мертвых. А также кажется неприличным сегодня хвалить того, кого вчера притеснял режим. С другой стороны, кое-кто провидит в режиссере классика, которого, возможно, будут через десятилетия сажать на такую, например, булавку: “Трагедия искаженной красоты как лейттема русского зрелища в период распада тоталитарного общества (посл. четв. XX в.) «. Возможно. Возможно, и хорошо, что не сейчас. Но Сокурова трудно и ругать тем его критикам и коллегам, кто пытается делать скидку на его десятилетнее мученичество (кто вообще рассуждает в таких категориях), когда его фильмы не выходили на экран, не понимающим, что в скидках он не нуждается. И что в принципе ничего не изменилось для этого режиссера: отечественный интеллигент, для которого он работает, по-прежнему может увидеть его фильмы только случайно.
Потому-то Сокурова трудно любить. Многие люди — и те, которые ему в прошлые годы действительно помогали — пленкой, камерой… (всех благодарит в титрах) и не преминут об этом припомнить к слову, — хотели бы его „присвоить“, да он не поддается. Он всегда делал то, что хотел. Это предмет зависти и сплетен. За тринадцать лет работы после ВГИКа он создал четырнадцать неигровых и семь игровых картин. Это оскорбительно много. К тому же „общество“ периодически спохватывается: то, что оно сейчас ,жует», впервые было сказано у Сокурова (кстати, первое его образование — историческое)… Догонять — позиция неудобная. И что худо-бедно удается в содержательном, так сказать, смысле, то пока еще почти не касается эстетики. Ибо, кроме всего прочего, к Сокурову невозможно привыкнуть: каждый его фильм программно “незакономерен «. И все же каждый раз, ошарашивая новизной, он узнаваем своим зрителем. Думаю, благодарность тут- подражателям в немалом числе: публика, и вполне элитарная, потребляющая сокуровское» в упрощенном варианте, потом легче воспринимает и оригинал.
Следовать (а не подражать) Сокурову-режиссеру трудно, и трудно у него учиться: от молодых, которые возле него постоянно кучкуются, он требует безусловно честного отношения к профессии. И тут уже надо следовать Сокурову-человеку, что тяжело невероятно: его счет самому себе жесток всегда.
Да, ему трудней, чем кому бы то ни было. Чтобы спастись, он постоянно работает. В одном недавнем заграничном интервью сказал, что не замечает, как проходит жизнь. Что он этого не знает. «Я машина для изготовления картин». Пишет письма. Очень быстро ест. Очень быстро ходит. Ему сорок лет. Бывает ласковым. Года два назад наконец-то получил возможность жить по-человечески. В квартире — птицы, цветы. И с недавних пор — великолепный Юм, овчарка. А однажды я видела, как Сокуров, изнемогший от неловкости ситуации, которая случилась, поставил себе на голову маленькое блюдечко с горящей свечой. Она упала, все отвлеклись. Но это было уже давно.
