Стадия Декстера
На «Амедиатеке» можно начать смотреть новые серии «Декстера» — сериал все-таки решили продолжить восемь лет спустя после финала. Мы же решили вспомнить текст Василия Корецкого об этом удивительном герое, написанный для 39/40 номера «Сеанса».
Kill, Kill, Kill for inner peace.
Из манифеста Sozialistisches Patientenkollektiv
СЕАНС – 39/40
Дело тут даже не в брутальности. Декстер Морган, главный герой криминальных романов Джефа Линдси и сериала американского кабельного канала Showtime, серийный убийца-расчленитель и одновременно блестящий криминалист, жесток не более, чем хирург или мясник. Строго говоря, согласно условиям игры, придуманным авторами, Декстер-маньяк- так же как и Декстер-человек, вовсе не испытывает эмоций. Говоря языком психиатрии, он совершенно ригиден. Декстер глубоко болен, за это и любим.
Первый же, самый интересный сезон «Декстера» организован радикально — как процесс психоанализа. В роли врача выступает Рефрижираторный Убийца (как мы узнаем ближе к финалу, это — «темный близнец», плохой брат героя Брайан). Разбрасывая трупы и части тел в памятных для себя — они были бы таковыми и для Декстера, если бы не его амнезия, — местах, Брайан постепенно вытаскивает на свет вытесненное Декстером воспоминание о детской травме: гибели матери и сутках, проведенных братьями в запертом грузовом контейнере, по щиколотку в крови.
Сам факт существования такого упорно патологического героя — это чудовищная насмешка над американским представлением о человеке.
Тут-то и должен исчезнуть симптом, и да, наш герой чуть было не избавляется от своего ненормального увлечения расчлененкой. Его вдруг тошнит при виде такой милой прежде крови (это первая эмоция, которую Декстер испытывает за 11 серий!), рука с ножом уже не так тверда, да и жажда убийства совсем не та. Он даже занимается сексом со своей, прежде совершенно бесполой, девушкой-прикрытием Ритой — кажется, это первый секс в его жизни — и с удивлением находит это занятие приятным.
К счастью для нас, на помощь смущенному Ид приходит привитое приемным отцом (кем же еще!) Суперэго — и в финале 12-й серии Декстер триумфально и без дрожи ступает на место преступления, фантазируя о благодарных гражданах, осыпающих его цветами «за уборку территории». Психоанализ повержен, и в следующих сериях Декстер добивает другие, малозначительные техники спасения души-примитивную городскую магию («Просто скажи Вселенной, что тебе нужно», — советует ухмыляющемуся криминалисту-маньяку коллега-оптимист, от которого, к слову, сбежала жена) и групповую психотерапию.
Пока продолжается шоу, он всегда будет самим собой.
Весь второй сезон Декстер посещает собрания анонимных алкоголиков, с чувством исповедуясь в собственной, неназываемой, впрочем, аддикции. Кончаются эти разговоры по душам тем, что Декстер заживо сжигает своего «спонсора», неизлечимую и недисциплинированную пироманку, которая, очевидно, служит символом того самого дикого, иррационального Ид, которое сам Декстер как раз счастливо сумел поставить на службу справедливости.
Сам факт существования такого упорно патологического героя — это чудовищная насмешка над американским представлением о человеке.
Человек может измениться. Персонаж должен пройти психологическую трансформацию. Младенец должен познать принцип реальности, научиться отличать субъективное от объективного. Пациент может быть адаптирован к настоящей жизни. Эти представления лежат как в основе голливудской драматургии, так и в стратегии эго-психологии — американского извода психоанализа, пересаженного на новую, благодатнейшую почву Анной Фрейд. Декстер же не меняется. Он ничего не хочет знать, кроме принципа удовольствия, — точь-в-точь как «битцевский маньяк» Александр Пичужкин, стихийный кроулианец, который, по собственному признанию, просто «делал что хотел» и, кажется, тоже истреблял только тех, к кому у него были личные претензии. Декстер даже практически не прибегает к защитным психологическим уловкам — в отличие от сценаристов.
Те, чтобы придать шоу динамику, постоянно смущают и испытывают своего героя, пытаясь придать всей истории традиционный вектор нравственного роста (на самом деле нам совершенно не нужный). Во втором сезоне Декстер начинает сомневаться в своем кодексе киллера. На уровне фабулы это оформлено, как охота героя буквально на самого себя — весь сезон он участвует в поисках загадочного «мясника из Бей Харбор» (место, где сам Декстер и прячет останки своих жертв). Вдобавок у него постоянно возникает соблазн открыться, «поговорить об этом»: сначала- со своей девушкой, потом, в третьем сезоне, — с коллегой Мигелем Прадо, человеком, которого Декстер считает своим другом. Вопрос «как совместить свои желания с жизнью в социуме?» поднимается все чаще, но предсказуемо остается без ответа — герой стабильно продолжает убивать уже второй год. Жак Лакан считал, что личность без невроза перестает быть личностью — так же и исправившийся Декстер не сможет больше быть героем сериала. Пока продолжается шоу, он всегда будет самим собой.
Его хитрые приемчики — самоограничение, выбор жертв только из числа рецидивистов, благородная служба в полиции — это не столько вопрос психологического комфорта, сколько физического выживания, приемы конспирации, продиктованные инстинктом самосохранения (вот еще одна фига фрейдизму с его Танатосом). Декстеру не надо врать себе — он действительно хороший парень, милая машина для убийства, цельный человек, лишенный рефлексии и знающий, как надо.
Он прав просто потому, что действует, и, что очень важно — действует с удовольствием.
Это твердое знание — еще один секрет очарования улыбчивого коллекционера капелек крови. Мы живем в шизофренически раздвоенном мире: параллельно существованию обширной карательной практики власть (не эта конкретная, а Власть вообще) предпочитает старомодную дисциплинарную риторику перевоспитания, корректировки мельчайших отклонений и гуманистически ненасильственных методов. Война не называется войной — это всегда «миротворческая операция», «принуждение к миру», террор — «антитеррористические действия», расстрел — «мера социальной защиты» (или вот еще прекрасный, принятый в ненасильственном буддийском дискурсе эвфемизм, — «проявление высшего сострадания»). Все темные, несовременные проявления человеческой сути: ярость, насилие, аскеза, нетерпимость, должны маскироваться собственной противоположностью. Так, например, ношение женщиной хиджаба приемлемо только в том случае, если оно подается под соусом свободы (от сексуальных домогательств) или вольного выбора идентичности — в то время как истинная и наиболее естественная причина такого поведения — самоограничение, добровольное подчинение некому кодексу поведения, осуждается. Все это было хорошо показано в «THX1138» Лукаса — перед тем как избить человека электрическими дубинками, робокопы приближаются к нему со словами «Вам нечего бояться. Мы только хотим вам помочь». Это абсолютно оруэлловская реальность, и повторяющаяся из серии в серию сцена — Декстер прячет свою гематологическую коллекцию в корпус кондиционера — кажется калькой с «1984», где герой прятал в корпусе телевизора дневник. Один — честен в своих записях, другой — в своих действиях. Декстер убивает, в первую очередь, потому, что убийство для него — хорошо и приятно.
В Реальности, то есть в представлении нашей цивилизации о самой себе, табуировано не насилие как таковое, но само это слово — хотя благодаря СМИ мы имеем исчерпывающее представление о современных масштабах мучений и кровопролития в реальности. Винтовка рождает власть потому, что рождает правду, но сейчас эта правда говорит, что никакой винтовки не существует вовсе. Это отрицание особенно травматично для тех, кто еще прекрасно помнит запах оружейной смазки АК-47, который заставляли на скорость собирать на уроках начальной военной подготовки. Краснодонцы, пионеры-герои и прочие решительные борцы за свободу, так убедительно описанные в искусстве соцреализма, до сих пор скрываются где-то на чердаке сознания и радостно приветствуют партизана из Майами как своего.
Ведь Декстер — типичный большевик из трактатов Жижека: человек, который без колебаний поднимает валяющийся булыжник, называет его истиной и, не стесняясь собственной решительности, демонстрирует ее миру. Он прав просто потому, что действует, и, что очень важно — действует с удовольствием.
А мир — мир должен подчиниться, как подчинялся он Пастеру, Ленину, конкистадорам, пионерам, полярникам, геологам, ядерным физикам и, конечно же, супергероям.
Очевидная параллель между одержимым «санитаром леса» и пафосными людьми в кожаных трико прямо проговорена в сцене, где Декстер замечает висящий на стене постер комикса про Темного Защитника («Майями жарковат для кожаного костюмчика», — тут же шутит он). Обратите внимание — куклукслановские мотивы парней в полумасках раскрываются телезрителям примерно за год до экранизации «Хранителей» Алана Мура. Типичный персонаж «нуара», коп, сам одной ногой стоящий по ту сторону закона (это оттуда, из 40-х, звучит его циничный внутренний монолог), придумавший себе оправдание — не право, но моральную обязанность очищать мир от всякой дряни, Декстер при этом больше всего похож не на обсессивного фашиста в макинтоше, Роршаха, а на другого героя комикса Мура: на Комедианта, махновца-экстроверта, единственного психически здорового (и самого аморального) бойца из команды Уочменов.
И, вслед за Комедиантом, он может со смехом ответить на испуганный вопрос «что стало с американской мечтой?» веселым «она осуществилась!». Вот «лучший муж и отец, которого только можно себе представить», человек одновременно свободный и неизлечимый.
Читайте также
-
Обладать и мимикрировать — «Рипли» Стивена Зеллиана
-
Альтернативная традиция — «Звуковой ландшафт»
-
«Когда возник Петербург, всё сложилось» — Дарья Грацевич и Карен Оганесян о «Черном облаке»
-
Страх съедает Сашу — Разговор с Александром Яценко
-
«Ковбой из Копенгагена» Николаса Виндинга Рефна — Wanna Fight?
-
Все (не) напрасно — «Королевство: Исход» Ларса фон Триера