Кино для Балабанова — форма наркозависимости, а также способ преодоления метафизических и вполне конкретных фобий. Интимность «Морфия» в том, что кино — еще и самоубийственный наркотик, дающий короткое забвение. Неслучайно врач-морфинист стреляется в синематографе и под гогот зала. Образ врага, который у Балабанова ассоциируется с карикатурным евреем — членом РСДРП, сочетается с отсутствием всяких иллюзий насчет русского народа. Трагическая картина. Но по-прежнему актуальным остается вопрос, заданный Маяковским в его статье «Два Чехова»: «Как гражданина отличить от художника?» Прозрачную лаконичную режиссуру, чувство ритма, изумительные концовки эпизодов невозможно сымитировать или стилизовать. «Морфий» — фильм не эстетский и не китчевый, а эти понятия зачастую сходятся. Эстеты не портят свои произведения. Балабанов же, невротически впрыскивая ксенофобские мотивы, их портит. Усугубляя персональную и режиссерскую тягу к запечатлению распада.
Читайте также
-
Смерть с идиотом — «Метод исключения» Пак Чхан-ука
-
Тело, смерть и отпечатки воспоминаний — «Звук падения» Маши Шилински
-
Понять все, что есть — «Сны поездов» Клинта Бентли
-
Опять не смешно — «Бегущий человек» Эдгара Райта
-
Просто Бонхёффер
-
«Мне теперь не суждено к нему вернуться...» — Разговор с Александром Сокуровым