Назад и вбок
По пути из академической науки в кино
Алексей Попогребский одно время подрабатывал переводами, причем, как он
рассказывает в одном интервью, технические переводы давались ему легче
литературных. В «Простых вещах» режиссер пользуется обоими видами «перевода», но, как и раньше, с первым он
справляется с легкостью, в то время как
«литература» ставит перед ним неразрешимые задачи.
Фильм Попогребского нестрого делится на две части. Его первая половина — физиологический очерк из жизни
питерского врача, цепь разрозненных
бытовых эпизодов, сделанная рукой легкой, уверенной, убежденной в своей
правоте. Это пример технического перевода действительности на пленку, образец работы, смысл которой состоит в
предельной точности, в том, чтобы донести до экрана жизнь такой, какая она
есть, ничего не расплескав и не исказив.
В этой же первой части, при явном неудовольствии автора, завязываются несколько фабульных линий, которые во
второй половине фильма приводят к серии катастрофически нелепых развязок.
Все лучшее в «Простых вещах» — результат прямых наблюдений режиссера,
полевых исследований, аккуратно перенесенных из книги жизни в блокнот
созерцателя. Вся фактура, из которой
Попогребский клеил свое кино, основана на его собственном опыте. Он сделал главного героя врачом, потому что
в его семье много врачей. Перед тем
как начать съемки, он со всей ответственностью посетил вместе с актерами
больницы. Неатрибутированная картина Репина была прихвачена им в фильм
из своего же детства (ее подарил отцу
Попогребского друг-коллекционер). И в
погоне за этой точностью ему, возможно, хотелось бы снять фильм, который
вовсе обходился бы без событий, как
для фланера скользящая мимо него
по улице жизнь. Потому лучше всего
Попогребскому удаются жанровые
сценки и персонажи третьего плана
(антиквар, бизнесмен, медсестра), совершенно равные первому и единственному от них впечатлению. Их отношения с миром — это всегда примеры мелочного вульгарного обмена, а
лучшие сцены фильма — сцены купли-продажи: Маслов «продает» хорошую
анестезию, получает коробку конфет,
приценивается к работодателю, пытается нажать на бывшего пациента-мента,
чтобы вернуть права. Герой Броневого
даже свое желание умереть немедленно пытается оформить с помощью
дарственной. Все эти эпизоды сделаны
с абсолютной радостной ясностью между героями и их автором, но фильм начинает сбоить сразу же при переходе
от таких совсем уж простых вещей к
чуть более существенным.
Кажется, режиссер боится или не
умеет обращаться с интуитивным. Потому в подозрительной для него сфере
чувств он действует со слепотой, которая придирается к пустякам и допускает при этом самые грубые ошибки. Как
только он вынужден курсировать вне
четкого эмпирического опыта, он сразу хватается за культурный фаст-фуд.
Его героев не могут сдвинуть с места
мелкие происшествия, и на помощь
приходят громоздкие сюжетные клише: нежданная беременность, смертельная болезнь, капсула с мнимым
ядом. Режиссер как будто не чувствует:
в одной сцене нельзя сообщать зрителю о том, что у героя отобрали права,
его дочь ушла из дома, а жена забеременела, — это может выдержать только ситком.
Складывается впечатление, что Попогребскому не очень хочется влезать
ни во что слишком сложное и неприятное. Все, на что в других картинах обычно требуется довольно много времени,
разрешается в «Простых вещах» молниеносно. Здесь достаточно одной фразы,
чтобы потребовать от человека ухода
из дома и добиться от него мгновенного повиновения, или четырех предложений, чтобы конспективно обрисовать
свою усталость от жизни и вкратце попросить о собственной эвтаназии. Камера поспешно пускается в бегство вместе с Масловым из квартиры Журавлева,
чтобы не видеть, как тот отреагировал
на известие о своей близкой смерти, и
возвращается через пять минут, чтобы
застать его в обычной брезгливой позе,
демонстрирующего самое ложное, что
может быть в такой ситуации, — ничего
не произошло. Режиссер спешит как
можно быстрее пройти эти неприятные
для него, чисто формальные моменты,
чтобы поскорее перейти к тому, что он
любит: рассматриванию плывущей по
каналу лодки или женских лиц в маршрутке.
Среда, где разворачивается фильм
Попогребского, — не центр и не спальные районы, а ничейная зажатая между
ними зона, которая накопила достаточно городского гумуса, сохранившегося
почти не поврежденным, в которой нет
ни вульгарного лоска главных улиц, ни
грубой безысходности новостроек. Зона, потерявшаяся между временами,
хранящая свое собственное время. Попогребский обставляет фильм вещами,
еще существующими, но уже уходящими. Герой Пускепалиса, который отлично смотрится на фоне облезлых стен
старой муниципальной больницы, в полуподвальной пивной и в сомнительных
частных конторах, не способен зайти в
шопинг-молл. Грузин, его сосед, устраивает праздник по поводу определения
на работу шофером к какому-то голландцу, — типичный повод для торжества
в середине 1990-х. Целых две шутки
построены на тоже подувядшем сейчас
уважении к иностранной валюте. Квартира старого артиста, желтый коридор
коммуналки, грузинское застолье с песнями, — все это мир, в котором еще мог
случиться дефолт, но где точно не слышали про 11 сентября. Вот почему мир
«Простых вещей» одновременно и такой обжитой, и такой необязательный:
режиссер ни в коем случае не пытается
достучаться в современность, он все
время смотрит куда-то назад и вбок.
Той же эскапистской природы и скромность его режиссерских амбиций. Он
ставит задачи уместные и умеренные.
Он хочет заниматься, скорее, чем-то
лично любопытным и социально приемлемым, чем продиктованным настоящей
страстью: записывать, но ничего не добывать, собирать разбросанное, но никуда не вторгаться и ничего не менять,
ходить со штырем по улицам и насаживать на него любопытные бумажки для
раскладывания их дома.
И тем не менее фильм «Простые вещи»
получил большой резонанс, несколько
наград главного национального фестиваля и признание фестивалей зарубежных. В чем тут дело?
Очевидно, что за пару-тройку последних лет мы оказались в какой-то новой, довольно неуютной стране. Но, как
всегда, государственный сквозняк сразу
располагает к обустройству каких-то хорошо защищенных, непродуваемых теплиц и делянок. Это время, которое стимулирует граждан вернуться к «простым
вещам», «обычным делам». Это время,
как сказано в одной хорошей статье,
«угасающей рефлексии». Ценится все
частное, маленькое, милое, «не требующее особого душевного подъема» (по
выражению Пруста).
Поэтому так ко двору и ко времени
деликатный фильм Попогребского, человека с хорошим вкусом, который целомудренно отводит взгляд не только
от современных уродств, но и просто от
слишком сильных чувств и не совсем
пристойных обстоятельств (например,
от смерти). Это фильм о людях, для которых рождение и умирание сводятся к
квартирному вопросу, — ведь вся линия умирающего актера завязана на его
хорошей квартире, а финальное благополучие Маслова и его будущего ребенка обеспечивается тем, что у друга
его дочери оказывается собственная
жилплощадь. Картина завершается панорамой с позитивным пейзажем, легкой и милой музыкой, просветленными
людьми. Людьми, счастливо, законно
и спокойно проводящими ясный морозный день в заснеженном сквере,
и фразой героя, прячущего за пазуху
шкалик: «Ладно, с супом допью»… Такой
фильм, безусловно, нужное и чрезвычайно удовлетворительное сегодня в
общественном смысле произведение.
