Точка невозврата
Поезд — всегда мимо, если жить в полуразрушенном здании, бывшем некогда
вокзалом. Теперь тут никогда не останавливаются поезда. И ему приходится
бежать рядом с поездом, чтобы сбыть с
рук на руки проводнице бидон парного
молока. А деньги получил — можно и
умереть спокойно.
Пауза.
Как-то искусственно, кукольно подкашиваются ноги, он падает на колени, с
колен — упор лежа, на живот, на землю.
Он — это ее муж. Хозяин. Ну, как обычно в деревне: хозяин-хозяйка. Но режиссер Сторожева не почвенникам потрафить хотела, ей важно подчеркнуть:
хозяин, не муж. Чужой.
Его мы больше никогда не увидим.
Когда Наталья повезет тело в поселок, милиционер спросит: не сама ли
убила? Нет, не убила. А просто — не любила. Да ведь если любила бы — когда
заметила, что лежит не двигаясь, побежала бы, выронила бы ведро, сама бы на
колени упала рядом. А так — прошлась,
и ведро само на землю встало, и рукой
проверила, дышит ли. Не дышит.
В фильме Сторожевой есть несколько образов, которые хорошо проясняют
его внутренний сюжет. Опустим поезда
и лодочки, о них напишут другие, остановимся на двух — кресло-качалка и карусель. Кресло-качалка — так медленно
раскачивается, расшатывается привычный мир вокруг героини. А карусель –
потому что у фильма карусельный ритм.
И не в романтике образа дело. Мы застаем героиню в момент, когда вокруг
нее все заверчивается. Ее маленький,
далекий ото всех мир на окраине –
с домашними животными, мешочками
с творогом и мешком с деньгами, вся
ритуализированная жизнь, в центре которой был хозяин, а теперь — она за него. И все это приходит в движение, и
чем дальше, тем чаще ритм, до того выверенный, начинает сбиваться, пока, наконец, на наших глазах эта карусель не
сойдет с ума и не оторвется от земли –
как колесо обозрения в «Дневном дозоре». И весь фильм героиня будет не путешествовать, а именно что ходить по
кругу, совершая ложные движения,
предпринимая попытки к бегству.
Слово «путешествие» в названии, как
и многое другое в этом фильме, таит в
себе скрытый смысл. Фильм снят так, что
по нему и вправду можно путешествовать. Пересматривать эпизоды и свое к
ним отношение. Возвращаться. И не потому, что что-то непонятно. А потому,
что настоящий сюжет простирается далеко за пределы того, что показано в
кадре. Взять, к примеру, стремление к
свободе, не раз подчеркнутое режиссером. Не с первого просмотра сопоставишь: героиня-то — детдомовская, то
есть про свободу вроде бы должна
знать не понаслышке. Не деревенская
дуреха, какой кажется, а детдомовская
оторва, оказывается. И откуда только
взялись эта покорность хозяину, эта хозяйственность, этот густо развешенный
по комнате в марле творог? Да потому
что бесхозная была, а быть бесхозной
бабе — плохо. Неудачная проба золотых слов народной мудрости на зуб.
В общем, становится ясно, почему и
против чего бунтуем.
Из больницы, где Наталья оставила
тело, она возвращается с зеркалом. Не
ясно, нужно ли зеркало для того, чтобы
завесить его тряпкой или чтобы смотреться в него (теперь-то захотелось,
можно себя женщиной почувствовать,
вот уже и Серж какой-то пристает), но
выбирает она второе. Раздевается в темноте под музыку, смотрит — хороша, и
самой все это странно. Изучает свое тело, — наверное, давно не видела себя
обнаженной. Вдруг, как само собой разумеющееся, ниоткуда за любовью приезжает Серж — водитель, который помог тело до больницы довезти. Приезжает, кормится. — Налить парное?
Занимаются любовью. Раздеться полностью, свет не гасить.
И потом, вот оно: — Уходи. Тебя не надо.
А ты-то кому нужна? (Это мы еще посмотрим.)
Другой эпизод: красивая, в свадебном платье, — путешествие за телевизором. Чем не бунт в пределах маленькой
сложившейся вселенной? Дальше –
больше. Дальше все ее действия –
сплошной бунт. И то, как она качается в
кресле-качалке совсем рядом с колесами проезжающего мимо поезда; и то,
как жжет одежду мужа, его подушку, фотографии, письма, документы, пугало –
две палки, наряженные в хозяйскую
одежду; и то, как делает лампу из журнальных силуэтов знаменитостей, так
вдумчиво подбирая каждому пару; то,
наконец, как смолит лодку, готовясь к
путешествию. Всё — бунт. Или, может
быть, возвращение к себе прежней?
К той шестнадцатилетке, которую сдали
из детдома с рук на руки «хозяину», как
бидон парного молока?
Путешествие — это ведь не только великие открытия, это еще и обратный
путь, возвращение, круг. Здесь — не круг
даже, а именно «вращающиеся части»,
как не случайно написано у героини на
двери. Катящиеся колеса, бешено крутящийся циферблат часов, наконец карусель, куда Наталью пускают без билета
(«испытаем»). Поразительное сходство с
ее жизнью (тоже без билета), именно поэтому катание доставляет такое счастье.
Фильм, при кажущейся статике, весь –
движение. Путешествие, возвращение,
бегство. Ненужное — зачеркнуть.
«Из детского дома три раза с девчонками убегали: сначала на поезде,
потом — пешком, а потом — на лодке».
Не заметив сама, Наталья на наших
глазах буквально повторила эту схему.
1. Сначала — на поезде. Поезда никогда не останавливаются, а теперь остановился, и люди вывалили из вагона, и
она тут как тут, рыжая в красном, гордая,
запрыгивает в поезд и едет-едет, а за поездом бежит собака Кощей, и поняла –
нет, не время, прыгает с поезда, рискуя
жизнью, но ведь так не может кончиться, надо, чтоб получилось.
2. Потом — пешком. Там, где она живет, никогда нет лишних, случайных людей, а тут вдруг человек, и идет по рельсам, а возможно — и просто на мужа похож. А она вдогонку. И снова — не то.
3. Потом — на лодке. Здесь — сложнее, ведь на лодке она путешествует
дважды. Только в первый раз не бежит,
а возвращается. Плывут-то они в детдом.
Бегство — наконец состоявшееся –
в финале.
В финале она забирает из детского
дома ребенка, такого же рыжего, как она
сама. Спрашивает, любит ли он чистить
картошку. Какое ей дело? Кажется, спрашивает имя. Имя и фамилию. Но слышит
он ее, только когда она задает главный
вопрос: «Пойдешь ко мне жить?» Слышит
глазами, начинает верить.
И уже с ним вместе, с собакой и с шариком-зайцем, символом свободы и глупости одновременно, она, наконец, бежит навсегда. Не возвращается на круги
своя, а пускается в неизведанное путешествие. С домашними животными, а
это значит — на поиски дома.
… Вполне возможно, что режиссер
Сторожева, актриса Кутепова, сценарист Красильщиков и оператор Лукичев
задумывали и воплощали нечто совсем
другое. Возможно, совсем другое прочитают в фильме другие его зрители. Но
что же мне представляется важным?
Все меньше и меньше фильмов, которые хочется обстоятельно пересказывать, перебирать в памяти, додумывать и
наполнять своими, по разным причинам
недодуманными мыслями. Все меньше
фильмов, которые к тому располагают и
предоставляют к тому возможности.
«Путешествие с домашними животными» — из их числа.
Читайте также
-
Отборные дети, усталые взрослые — «Каникулы» Анны Кузнецовой
-
Хоакин Феникс — Мантихора, мифический зверь
-
Самурай в Петербурге — Роза Орынбасарова о «Жертве для императора»
-
Высшие формы — «У меня что-то есть» Леры Бургучевой
-
Джульетта и жизнь — «Можно я не буду умирать?» Елены Ласкари
-
«Мамзель, я — Жорж!» — Историк кино Борис Лихачев и его пьеса «Гапон»