Мария Кувшинова
Мария Кувшинова

Согласие и примирение


Фильм «12» — опухоль, которая стремительно разрастается в голове зрителя, предмет многочасовых обсуждений всех со всеми, и тем не менее он не вызвал той общественной дискуссии, которую должен был вызвать. Боюсь, Михалков стал заложником собственного статуса: многих интересных мнений мы не услышали, потому что публично ругать произведение этого режиссера по разным соображениям опасно, а похвалить и вовсе нельзя — разорвут свои же. Потому высказывания исходили в основном от тех, кто славословить не стеснялся (достаточно вспомнить оргазмические эпистолы Елены Ямпольской в «Известиях»). Или от тех, кто в силу неангажированности мог позволить себе сарказм по поводу дрожащего над православной иконкой воздуха (тут, кстати, типичный пример двойной морали: почему Кроненберг в «Пороке на экспорт» может позволить себе иконку, а Михалков — нет?).

Мне, честно говоря, кажется, что пинать Михалкова — такое же холопство, как и петь ему дифирамбы (так мыши живого кота хоронили). И большинство ненавистников картины, на мой взгляд, совершают две концептуальные ошибки. Во-первых, они сравнивают «12» с оригинальным фильмом Сидни Люмета. Во-вторых — рассматривают фильм Михалкова в кинематографическом контексте.

Первое неверно потому, что обе картины, имея сходную драматургическую структуру, изначально ставят перед собой разные задачи. Михалков, в отличие от Люмета, не претендует на психологизм: одна из основных его задач — феноменологическое описание того, что кажется ему современными русскими типами. Так два вещества могут быть составлены из одинаковых химических элементов, но при этом иметь разные физические и химические свойства. И разное практическое применение. Утверждать, что «12 разгневанных мужчин» лучше, чем просто «12», — все равно что говорить: целлюлоза лучше крахмала, алмаз хуже графита.

Критиковать же «12», как критикуют прочие фильмы, вообще бессмысленно — многие фильмы можно рассматривать как политическую декларацию. Как психиатрический анамнез автора. Как сеанс самопсихоанализа для каждого из зрителей. Как энциклопедию русской жизни, наконец. Но с кинематографом это произведение связано лишь типом носителя — оно снято на пленку, не более того. Зачем взрослым людям обсуждать скверные парики, в то время как надо говорить о предметах, гораздо более значительных? Итак, первое, что надо сделать для оценки этого феномена, — отрешиться от фильма Люмета. Затем — отрешиться от кинематографа. И, наконец, самое сложное — отрешиться от личности Никиты Михалкова.

Что делает с нами «12»? Что вынудило публику идти на этот фильм — на второй неделе проката еще настойчивее, чем на первой? Вряд ли (вопреки снобистским предположениям) из-за того, что на экране издеваются над Новодворской — ради этого можно остаться дома: ее до сих пор Галкин пародирует по телевизору.

Мне приходилось слышать признания: этот фильм не общество раскалывает пополам. Этого-то как раз и не произошло — именно из-за отсутствия полноценной публичной дискуссии (см. выше).
Этот фильм пополам разрывает тебя самого.

«12» и есть энциклопедия русской жизни. Правда, несколько в ином смысле, чем задумывал автор. Трудно, в самом деле, утверждать, что все двенадцать присяжных — суть актуальные типажи современной России (так, персонаж Алексея Горбунова, набожный кладбищенский мародер, выглядит скорее фарцовщиком из 70-х, а Стоянов дает не тип, а карикатуру на вполне конкретного и не самого типичного продюсера Лесневского). Но сама глубинная суть происходящего отражена тут с пугающей точностью. В этой картине речь идет о том, о чем вслух говорить не принято — и что тем не менее является правдой.

Еще несколько лет назад казалось, что самое трудное в существующих условиях — не оступиться. Теперь стало понятно, что не оступиться невозможно по определению. Что каждому рано или поздно придется совершать поступки, за которые еще несколько лет назад другому не подал бы руки. Главное свойство текущей эпохи — абсолютная всеядность, сосуществование всех общественных формаций (от феодализма до постпостиндустриализма), и — как следствие — полифония самоидентификаций в голове отдельного человека. Можно одновременно быть подлецом и святым, оппозиционером и лоялистом, сотрудником отвратительной газеты и уважаемым человеком — и не сойти при этом с ума. Не надо лукавить — всех, «согласных» и «несогласных», положение вещей абсолютно устраивает. Выбирая между хорошим автомобилем и гражданскими свободами, все мы уже сделали выбор в пользу автомобиля. И ситуация с законностью, увы, иногда бывает очень уместна: когда ты совершаешь преступление по неосторожности, то благодарен институту коррупции, который позволяет тебе остаться на свободе.

Ровно так же в одной-единственной картине соседствует без преувеличения великий монолог Михаила Ефремова о фатальном отсутствии категории серьезного (отчего и происходит сладострастное обсуждение иконки и дурацких париков) — и пошлейшая пародия на Новодворскую и Лесневского. Либеральнейший тезис о невиновности чеченцев и беззастенчивая апология спецслужб. Воздух колышется вокруг православной иконки, но Святой Дух оказывается не прав, а прав — ясноглазый ветеран спец- служб. Здесь даже финалов несколько — на любой вкус (даже для тех, кто способен разглядеть перекличку с «Телохранителем» Куросавы).

Расколов пополам каждого отдельного человека, этот фильм служит своего рода индульгенцией всему обществу. Он примиряет взаимоисключающие понятия. Хорошо это или плохо? Ответ в самой природе нашей жизни: если мы действительно хотим жить в этой стране, придется принять индульгенцию, выписанную нам Никитой Михалковым.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить