О логике и надежде
Мы часто удивляемся, что выжил русский язык. Редакторы боролись с ним прямо, газеты — косвенно, кто-то просто его не знал — словом, по логике он давно должен был сдаться. Но нет, пишут и говорят никак не хуже, чем до всех этих манипуляций. Отчасти удивляешься, отчасти, может быть, — обретаешь надежду. Язык — очень важный индикатор, в каком-то смысле даже мистический.
Но сколь бы сакральным он ни был, есть на свете вещи и поважнее.
Напишу это слово во множественном числе — «люди», иначе получится выспренный штамп. Можно (а по некоторым мнениям — нужно) любить людей, более чем естественно — людей жалеть, но есть же все-таки какой-то опыт и какая-то логика. Когда снизу доверху и сверху донизу вытравляют простоту (настоящую, innocence), честность, а главное — милость, в полной мере сохраниться могут только герои. И реже — мученики крайне жертвенного рода вроде Матрены у Солженицына (но в скобках заметим, что даже у Честертона с его культом common people не всему веришь). Кстати, до направленной селекции — скажем, в девятнадцатом веке — многие молча или не молча признавали, что у нас легче найти святого, чем хорошего человека. При советской власти из человека делали чудище. Хотя очень долго сохранялись в мире Матрены и другие подобные им создания. Нужно, наверно, порадовать читателей: я тоже заметила, что после этой власти в людях усилились и вышли наружу такие свойства, как цинизм и своеволие. Когда-нибудь я с удовольствием об этом поспорю, если понадобится, но сейчас я хочу сказать о другом.
Только что я посмотрела маленький фильм. В кино я не была уже очень долго, очень уж страдаю от жестокости, непристойности и безумия. Им и так не обрадуешься, а в кино их подчас еще и эстетизируют. В общем, фильмов я давно не смотрела и потому удивилась безмерно. Потому что в фильме «Просто жизнь» мы видим чистого, доброго, трогательного и совершенно нормального человека, который вроде бы даже не среди волков. Но этого мало — не знаю, можно ли назвать такой фильм документальным — однако режиссер снимает настоящую, реальную женщину. Значит, все-таки есть «просто жизнь»? Но это же чудо. Чего стоят одни ее любовные мечтания и рассказы, музыка ее молодости, фотографии актрис — нет, как же сохранилась такая чистота? Когда она говорит: «Прошла любовь, завяли помидоры», — сердце переворачивается. К концу я заразилась — поверила, что ее везет на сене наконец появившийся он.
Другой фильм того же режиссера — «Странная свобода бытия» — то ли еще удивительней, то ли нет. Это как посмотреть. Очень хороший человек, архимандрит монастыря. Казалось бы: ну конечно, в церкви легче таким сохраниться, чем в вынужденной бедности и в вынужденном одиночестве. Казалось бы — но пусть лучше не кажется. Едва приподняв голову, «религиозная жизнь» с великой легкостью порождает свою прямую противоположность, которую так настойчиво описывал и обличал Христос. Кто из нас не встречал стареющих женщин с очень злыми глазами и сладчайшей улыбкой? Любой, увидев эту злобу и фальшь, отвернется от церкви — и потом долго его будет не повернуть не то что к Евангелию, а даже к православной культуре, такой прекрасной и трогательной. Я плохо разбираюсь в тайнах кино, но все-таки уверена: лицо, глаза, смех архимандрита из «Странной свободы бытия», его взрослость и детскость подделать невозможно.
После этих картин понятней, почему Бог нас терпит. Ведь терпит же. Потому что, по логике, страна, где были ЧК двадцатых и голод начала тридцатых, должна была провалиться сквозь землю. Чтобы не огорчать тех, кто верит в добрые советские времена, могу прибавить и некоторые ужасы последних лет двадцати. Нищета была, распутство было, пьянство — что и говорить, но каким-то чудом была и семья будущего архимандрита. Судя по его рассказу, изгоем он не был. Может быть, главное отличие наших десятилетий — то, что теперь нет таких детей? Не знаю. Возможно, они есть.
Высокая нота — вещь хорошая, но опасная. Чтобы не заканчивать ею, сделаю два практических примечания.
Первое: в средние века считали, что красота определяется глазами и улыбкой. Глаза свидетельствуют о связи с Богом, улыбка — о связи с ближним. Как искала и нашла Марина Разбежкина именно такие лица? Фома Аквинат определял красоту как «veritatis splendor» — «сверкание» (или великолепие) правды. В этом смысле героиня «Просто жизни» неоспоримо красива. Смех и улыбка у нее неподдельно добрые, взгляд — исключительно живой. Вероятно, ей за сорок, лицо уже пожилое, но тут видишь, что старость (она еще далеко) не уводит от красоты, а скорее приводит к ней. Давно изобличенное народопоклонство здесь все же оправданно — «дамы», от бомонда до образованщины, стареть боятся, заметно вредя этим своей внешности и надежде на лучшую, позднюю пору брака. Мужчины добрее женщин, но очень уж они жалки. Тут чуда нет, иначе и не могло случиться, когда их превращали в дрожащую тварь, восполняющую трусость грубостью. Не знаю, желать ли Шуре, чтобы появился он. Очень уж мало надежды на Филимона, Иоакима или Афанасия Ивановича.
Второе: снова разделю народопоклонство. Хорошо, безмерно трогательная крестьянка сохранила свои лучшие качества. А как ухитрилась это сделать московская интеллигентка? Ведь она сознательно искала и выбрала этих героев. По случайности и церковную, и киношную среду я знаю с детства. О церковной сказано достаточно, каждое поколение повторяет негодование Христа. Однако особая атмосфера кино — тоже не подарок. Иногда мне кажется, что она опаснее атмосферы всех других искусств. Сейчас этого меньше, но все-таки «ищущим правды» там быть смешно. Чего же я удивляюсь людям, не прошедшим через всеразрушающую иронию? Режиссер «Просто жизни» — третий и самый смелый герой притчи о хороших людях.
