Неживой
«Мирная жизнь» находится на том же модном краю между документальным и художественным кино, где балансируют каннские любимцы Дарденны и обожаемая проектом Кинотеатр.doc Валерия Гай Германика. Костомаров с Каттином вызывающе хладнокровно не вмешиваются в жизнь своих героев, но ловко собирают документальный материал во вполне традиционную для игрового кино форму «одного дня».
Итак, это сложенный на монтажном столе один день из жизни Апти, чеченского беженца, удравшего с отцом Султаном от войны в новгородскую деревню. Деревню нам не показывают, за исключением ее главного хозяйственного сооружения — коровника. Он темен, холоден, ужасен и заполнен примерно метровым слоем говна, в котором обреченно стоит исхудалая скотина. Для спасения буренок колхозная (такое ведь может быть только в колхозе) администрация организует реконструкцию другого хлева (в нем, во всяком случае, пол чист). На этой стройке и трудятся Апти с Султаном. Вокруг них мамлеевскими шатунами переступают сизые от водки колхозники, наивно имитирующие работу. Вечером Апти идет на деревенскую дискотеку (место не менее ужасное, чем коровник), пьет и беседует о жизни с новыми товарищами, среди которых — боец, кажется, внутренних войск, которому вроде бы завтра снова на работу, в Чечню. Впрочем, точно понять все обстоятельства дела не удается — все персонажи чудовищно пьяны. Заканчивается все уже поздней ночью эпизодом на грани фола: в тусклом свете сороковаттки взрывающийся от водки и накопленной ярости Апти катается с ножом в руках по полу бытовки. Статичная камера довольно долго документирует через дверной проем эту истерику, пока возникший откуда-то собутыльник не отнимает у чеченца нож. Конец.
Костомаров с Каттином зарабатывают не на прокате (прокатная судьба такого кино просто невозможна, ни у нас, ни за границей — герои их фильмов изьясняются причудливой и непереводимой матерной вязью), а на фестивалях, и «Мирная жизнь» явно сделана с учетом фестивальных вкусов. При желании ее можно было бы и вовсе рассматривать как этнографическую зарисовку — картина полна пусть и удручающих, но все же занимательных деталей быта, и любопытный зритель сможет извлечь из нее несколько практических уроков: как соорудить кипятильник из двух бритв и обрезка провода, как умыться без умывальника и прочее. Точно про то же, например, снимает свои модные фильмы Карлос Кассос из «COLOURS». Но тут есть разница — западного видеоантрополога мучает вежливая неуверенность, он заискивает перед своим объектом, скрывая свое над ним превосходство, он чрезмерно усерден в поиске народной мудрости среди обитателей бидонвиллей и мертвых деревень — и все это, в конечном счете, выдает страх камеры перед снимаемым. Костомаров же своих героев ничуть не боится он в общем такой же, как они, — хоть и из Москвы, хоть и с камерой. Он прекрасно понимает, что здесь, в этой российской глубинке, происходит — и не стремится скрыть это понимание от нас («Мирная жизнь» все-таки слишком флегматична и холодна для того, чтобы говорить о каком-то настойчивом месседже).
Из каких-то интервью, из рассказов о съемках известно, что, в общем, у этих чеченцев происходит какая-то пусть и нищая, но жизнь — они мотаются по деревням, роют колодцы, поправляют заборы, они кому-то хоть для чего-то нужны. Но режиссеры сдирают эту бытовую маскировку монтажным стыком двух эпизодов — вот в захлебывающемся пьяном гоне десантника через поток штампованных фразеологизмов прорывается ужасная правда. «Ты уже умер», — вдруг сообщает он политически подкованному Апти, который затевает свой вечный разговор о финансовой подоплеке чеченской войны. И мы с Апти знаем, что десантник прав.
Герой прошлого фильма Костомарова-Каттина, пьяненький мужичок, раб двухсот-пятидесятитонного трансформатора, увязшего в новгородской грязи, был весел, бодр, уверен в себе и удивительно витален. А двое чеченцев из «Мирной жизни» не владеют ничем, у них нет ни прошлого, ни планов на будущее, они в каком-то смысле свободны — и эта хваленая непривязанность без внутреннего… нет, не стержня, а чего-то, наоборот, мягкого и живого, того, что называют «внутренним светом», «любовью» и прочими затертыми словами, оказывается обычным, еще более ужасным в своей заурядности, адом.
И, кажется, совершив в «Мирной жизни» это открытие, Костомаров с Каттином вплотную подошли к тому, чтобы снять фильм о вере.
Читайте также
-
Как сберечь — нет ли средства, нет ли, нет ли, есть ли...
-
Обладать и мимикрировать — «Рипли» Стивена Зеллиана
-
Музыка, рождающая кино — Рюсукэ Хамагути и Эико Исибаси о фильме «Зло не существует»
-
Мы идем в тишине — «Падение империи» Алекса Гарленда
-
Будто в будущее — «Мейерхольд. Чужой театр» Валерия Фокина
-
Под тенью умерших в саду — «Белое пластиковое небо» Баноцки и Сабо