Андрей Плахов
Андрей Плахов

Страна, которой больше нет


Если поговорить с произвольно выбранной компанией западноевропейских кинодокументалистов, нетрудно убедиться, что каждый второй из них бывал и что-то снимал в России или странах бывшего СССР и вынес из этой главы своей творческой биографии незабываемые впечатления. Особенно велика вероятность наткнуться на «русофила» среди немцев, финнов, голландцев. Иногда это увлечение объясняется эмигрантскими корнями (мотив, почти никогда не активизирующийся у американцев). Иногда — романтическими рецидивами некогда модных левых убеждений: интересные ленты сняты о судьбах испанских республиканцев или об Андре Жиде и его окружении, связанных с советской Россией. Но чаще всего дело объясняется просто-напросто природным интересом документалиста к огромной, экзотической и почти не изученной стране.

4 элемента, реж. Йиску Рикелс, 2006

Почти каждый западный интеллигент мечтал в юности проехать поездом по Транссибирской магистрали, а самые упорные и впрямь совершили это путешествие. После падения железного занавеса и краха коммунизма вместо стерильных интуристовских поездок появились новые возможности, открылись частные инициативы, и хотя знакомство с Россией по-прежнему связано с определенным риском, бытовыми трудностями и парадоксальными особенностями русского менталитета, все это только разжигает профессиональный и человеческий интерес. Какой документалист пасует перед препятствиями? Ему гораздо интереснее снять кино в загадочной стране России, чем искать сюжеты в понятной и благоустроенной, но оттого немного скучной Европе.

Кажется, на документалистов не производят особенного впечатления диагнозы и выводы политиков или так называемое общественное мнение Запада, сводящееся к тому, что демократия в России не прижилась и страна неумолимо катится назад, к имперскому и тоталитарному прошлому. Может, для кого-то это и минус, а для кинодокументалиста скорее плюс. Потому что там, где демократия прижилась, вместе с ней прижились исправно функционирующие социальные механизмы, стерильный стиль отношений, глобализация и унификация всей среды человеческого обитания и способа существования (даже несмотря на особые позиции маргиналов и этнических меньшинств). Это резко сужает круг тем и проблем, интересных для документалиста, — если, конечно, не считать саму эту унификацию темой и проблемой номер один.

На последнем фестивале в Амстердаме, который называют Канном документального кино, было показано несколько фильмов, прямо либо косвенно связанных с Россией. Это прежде всего «4 элемента» голландки Йиски Рикелс, которым открывался фестиваль. Картина претендует на исследование самих праоснов человеческой жизни. Четыре природные стихии — огонь, вода, земля и воздух — задают тему каждой из четырех частей фильма, а действие переносится с лесных просторов Сибири в шахты Германии, в моря, омывающие берега Канады, и потом опять в Россию, в среду космонавтов.

То, что нашей стране отводится центральное место, не случайно: мы, с точки зрения Запада, даже если овладеваем космическими технологиями, все равно остаемся ближе к природе, тем самым — к базовым элементам жизни. Жизнь немецких шахтеров, конечно, тоже далеко не сахар, и в этих вымазанных угольной сажей людях, голышом разгуливающих перед камерой, тоже много звериного, первобытного. И однако русские мужики, чья профессия — тушение лесных пожаров, или испытывающие чудовищные физические перегрузки космонавты все равно более «аутентичны».

Повторяю, это — с западной точки зрения. Когда подобные фильмы смотрим мы, искушенные всей советской историей кино- и теледокументалистики, ее тончайших профессиональных завоеваний и ее грубейших пропагандистских манипуляций, все выглядит несколько иначе. Так, в новелле про лесных пожарных видишь скорее сильно пьющих мужчин на тяжелой работе, которую они выбрали не по своей воле, чем мифологические образы «укротителей огня». Режиссер даже не пытается вступить со своими героями в отношения интимной доверительности, рассматривая их как готовый изобразительный материал для иллюстрации своего концепта. Эти куски этнографической экзотики вплетаются в изощренную ткань фильма, пронизанного мощным электронным саундтреком, и превращаются в своего рода цветомузыку.

Смерть рабочего, реж. Михаэль Главоггер, 2005

По ходу просмотра вспомнился другой — картины «Смерть рабочего» Михаэля Главоггера, одного из столпов австрийской документальной школы. Там тема была сформулирована гораздо жестче, а с третьей новеллы, действие которой происходит на бойне, неподготовленный зритель просто спасался бегством. Одна из новелл опять же погружала нас в шахтерскую среду, только не немецкую и не российскую, а украинскую, но в данном случае Украину и Россию можно считать практически одной страной. Ведь социально-культурные условия человеческого существования (а это и есть тема фильма) в шахтер-ских городах примерно те же, будь то Кузбас или Донбас. Впрочем, если картина Главоггера и вспоминалась, то не по сходству, а по контрасту. В голландском фильме превалирует эйфорический, в австрийском — шоковый эффект, хотя материал берется близкий по характеру.

Еще один пример подхода западного документалиста к русской теме — фильм норвежки Тоне Гротйорд «Приречный: город, которого больше нет». В нем замечательно не только название, но и фактура. Перед нами действительно город, некогда бывший центром космической индустрии, а после того как лопнули сверхдержавные амбиции — превратившийся в заштатный умирающий населенный пункт. Населенный в основном стариками, что вспоминают дни былой космической славы. Молодежь давно разъехалась, перспектив у города нет, областное начальство о нем просто-напросто забыло. Однажды на какой-то запрос из области пришла бумага: город Приречный в списках не значится. Город, которого больше нет…

Можно было бы предположить, что норвежцев привлекло в этой теме упадническое состояние соседа — бывшего тоталитарного монстра. Однако режиссер этой черно-белой, красиво снятой ленты вовсе не упивается убожеством и чернухой провинциальной российской жизни. Персонажи — забавный старикашка и две претендующие на него дамы (одна — бывшая певица, интеллектуалка и вообще «не чета деревенским») — показаны с юмором и даже своеобразной поэзией, их отношения напоминают те, что складываются между скандинавскими хуторянами. Ведь Приречный, как и городки в норвежской глубинке, тоже утопает в снегах, и хотя социальные условия другие, психология северянина-индивидуалиста остается во многом схожей.

Но и сама ситуация резкого слома ценностей, краха советской цивилизации — она тоже не в последнюю очередь привлекает документалиста. Вот другой пример освоения темы «страны, которой больше нет»: заседая в жюри Амстердамского фестиваля, я познакомился с голландкой Астрид Буссинк. Эта молодая талантливая режиссерша уже который раз ездит в Абхазию и снимает кино про Сухумский обезьяний питомник, в советские времена знаменитый на весь мир, а ныне, как и вся Абхазия, переживающий трудные времена. Казалось бы, что молодой голландке до сухумских приматов? Между тем этот локальный сюжет позволяет увидеть гораздо большее: в то время как «большие дяди», гремя оружием, решают судьбу Абхазии, маленькие беспомощные существа страдают, причем и люди, в сущности, доведены до положения обезьян. Огромный потенциал прекрасного края оказывается заложником политических амбиций и человеческой глупости.

С Россией был связан еще один фильм амстердамской программы, и именно он был награжден главным призом памяти Йориса Ивенса — «Монастырь» датчанки Пернилле Розе Гронкьер. Эксцентричный датский старик, купивший замок и превративший его в православный монастырь. Почти бессловесные отношения господина Вига с сестрой Амвросией — посланницей нашей патриархии. Датчанин строит Дом духа, россиянка скорее возводит вполне материальный Дом. Констраст идеализма и прагматизма остроумно вывернут наизнанку, а Россия и Европа в этом сюжете охотно меняются местами: ведь в традиционной мифологии русские воплощают духовность, а европейцы — практицизм.

Монстырь, реж. Пернилле Розе Гронкьер, 2006

В более драматическом соотношении находятся эти полярные миры в концепции фильма «Семена» выпускника ВГИКа поляка Войцеха Касперского. Фильм погружает нас в экстремальную ситуацию, которая в некотором роде может быть воспринята как типичная и даже универсальная. Забытая сибирская деревня, мать-алкоголичка и отец-подвижник, на котором зиждется подобие семьи. Одна дочь слабоумна, другая, похожая на юную Брижитт Бардо, покончила с собой. Хотя посланники западного мира на экране не появляются и остаются за кадром, месседж картины сугубо польский, воспаленно католический: все эти русские ужасы — расплата за грехи. Герой сам признает это, рассказывая о том, как убил дикого зверя и накормил детей его мясом. Но метафорический смысл уходит гораздо глубже — в восприятие России как тотально «грешной страны».

Уже на этих примерах видно, что если интерес к России как съемочной площадке сохраняется, то ее мифологический образ как страны высоких идеалов (даже если их воплощение в жизнь выглядело не столь уж прекрасно) постепенно уходит из западного документального кино. Он уступает место другому: это образ хаотичной, иррациональной субстанции, маргинальной, плохо обустроенной территории, чреватой кровавыми человеческими трагедиями.

Выше мы упоминали об Абхазии — стране замороженного конфликта. Естественно, документалисты, наводя съемочный объектив на Россию, не могут пройти мимо конфликтов горячих, и прежде всего чеченского. Еще не-сколько лет назад к нему обратилась известная финская документалистка Пирьо Хонкасало. Она сняла фильм «3 комнаты меланхолии», или, если уйти от буквального перевода названия, «3 пространства печали». Работа заняла целых четыре года. Первую «комнату» населяют курсанты-подростки Нахимовского училища в Кронштадте, вторую и третью — бездомные дети в Чечне и беженцы в Ингушетии. Режиссер стремится искренне разобраться в ситуации и показать, что страдают обе стороны. Финны бросили один из первых вызовов российским кинематографистам, ни один из которых в ту пору даже не попытался сделать ничего подобного.

3 комнаты меланхолии, реж. Пирьо Хонкасало, 2004

В фильме «Танцуй, Грозный, танцуй» голландца Йоса де Путтера группа чеченских детей-танцоров вместе со своим замечательным руководителем ездит по Европе, где их встречают и приветствуют толпы сочувствующих зрителей, а также звезды-шестидесятницы Джули Кристи и Джейн Биркин. А контрастным фоном к гастролям проходит война — хотя эта тема дана без пафоса и обобщений.

Маша Новикова (помогавшая организовывать русские съемки для фильма «4 элемента») в своей собственной режиссерской работе «Три товарища» прослеживает судьбы выпускников грозненской школы. Шокирующий изобразительный материал — кадры, заснятые одним из трех товарищей, профессиональным оператором. В них тоже проходит тема «страны, которой больше нет». Воспоминания о довоенном Грозном (как пелось в песне, хоть и много в мире красивых городов, но нигде подобных не цветет садов), эйфория времен Дудаева, бомбардировки и эскалация войны, зачистки, смерти и страдания тех, кто менее всего причастен к разжиганию конфликта. Как настоящий документалист, Маша Новикова не берет ничью сторону, а направляет свою сверхчувствительную камеру на реакции людей, как бы просвечивая их рентгеном. Снимок болезни неопровержим, жаль только, что сделан он заграничным врачом: ведь автор фильма живет и работает в Голландии.

дата первой публикации

Читайте также

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Отправить