Триумф скорости
СЕАНС – 29/30
Во время проходившей в прошлом году конференции по квантовой механике журналисты спросили ее старейшего участника, 90-летнего физика Грегори Эшли, в чем отличие этой конференции от тех первых, в которых он принимал участие. Журналисты, вероятно, ожидали услышать рассказ о том, как далеко продвинулась с тех пор физика и насколько углубилось наше понимание Вселенной. Сэр Эшли, однако, обратил внимание на другое обстоятельство:
«Прежде, лет 50 тому назад, тебя могли внимательно слушать целый час, следя за ходом твоей мысли, и только потом теряли терпение. Затем время внимания слушателей сократилось до получаса. Сегодня я вижу, что аванс внимания дается только на пять минут. Если за это время ты не смог ничем задеть аудиторию, шлюзы внимания автоматически закрываются. Правда, нобелевским лауреатам дается дополнительный пятиминутный бонус, но меня это не слишком радует».
Торжество скорости как главное метафизическое содержание современной эпохи отмечал и Хайдеггер. Философ проникновенно описывает изготовление вещи Мастером, подчеркивая прежде всего неспешность этого события — именно события, всякий раз сохраняющего характер единичности. Изготовление такого рода вещей изначально определялось греческим термином «поэзис», что означает «про-изведение» в отличие от «генезиса» как «про-исхождения». Хайдеггер говорит о выведении в непотаенность и обращает внимание на то, что вещи, выводимые в бытие путем поэзиса, подражают тем естественным вещам, которые произрастают сами. Поэзис осуществляется в подражание генезису: чаша, прялка или скрипка делаются неспешно, подобно тому как растет трава и воспитывается сын. Таковы вещи эпохи Мастера, таковы же и безвозвратно ушедшие произведения этой эпохи.
Особенность генезиса в том, что он задает предел скорости. «Быстро только кошки родятся» — аналог данной пословицы существует практически во всех языках и культурах. Массовое производство утверждает себя, лишь преодолевая ограничения поэзиса, другой возможности для него нет. Время роста травы, созревания плодов, равно как и неускоряемое время других природных стихий, перестает служить эталоном для уподобления. Новые, лишенные избыточных подробностей, вещи завоевывают мир обменов.
С этого момента сфера поэзиса резко сужается, по большому счету в ней остается только «поэзия», — правда, в самом широком смысле слова. Стихотворения, картины, книги еще продолжают сохранять сходство с цветами, в отличие от пластмассовых стаканчиков, пришедших на смену бронзовой чаше. Только в искусстве остаются медленные, глубоководные течения времени, которые нельзя произвольно ускорить, не потеряв при этом самой их реальности.
Прогресс — это способ сделать максимальное количество нужного ненужным.
Писатель Скотт Фицджеральд признавался: «Для того, чтобы написать письмо, выдающее во мне хоть сколько-нибудь образованного человека, мне требуется три-четыре дня. Поэтому я уважаю труд людей, пишущих письма». Письмо в его классическом понимании (в отличие от сообщения, передаваемого по e-mail) действительно является самым медленным и затрудненным способом повествования — именно в этом скрыто его важное преимущество. Чтобы предстать перед получателем, знакомым или близким человеком, в надлежащем виде, требуется подбирать слова и выстраивать предложения. Речь идет о необходимости перевоплощения, и письмо тем самым предоставляет шанс инобытия, сохранения частицы присутствия за пределами собственного тела, сознания и отпущенного срока жизни.
Люди имеют обыкновение хранить важные для них письма, но никому не приходит в голову сохранять записи телефонных переговоров или электронные послания, хотя возможности современной техники без труда позволяют это сделать. Это важное различие многое объясняет — в частности, оно указывает, в каком направлении идет развитие средств сообщения. Помимо наращивания скорости и совершенствования технических параметров передачи сигнала происходит блокировка персонального биографического присутствия отправителя в передаваемом послании. Скоро из полных собраний сочинений исчезнет раздел «письма», что станет очевидным свидетельством прогрессирующего разрушения коллекторов памяти. Вслед за новым поколением повседневных обиходных вещей, принципиально не способных конденсировать биографическое время своих владельцев, придут одноразовые самостирающиеся послания, и архивы в традиционном понимании этого слова исчезнут. Отправитель, избавившись от труда перевоплощения, лишился и чуда иноприсутствия.
Что же хорошего сулит взамен обретенный выигрыш в скорости? Общение в режиме реального времени, преодолевающее любые расстояния, — это, несомненно, важная вещь. Правда, как раз такое общение (Хайдеггер определял его как Gerede — «болтовня») делает само время не слишком реальным, скорее сорным временем. Воспроизводить и множить однообразное линейное общение мы теперь можем без всяких помех — в отсутствие спасительных затруднений. «Преимущество плоских мыслей состоит в том, что их много помещается в голове» — это изречение Станислава Ежи Леца вполне можно применить и к преимуществам электронной почты.
Фетиш пустых скоростей и сэкономленного времени сейчас уже безраздельно властвует над миром. Достигнуты колоссальные успехи в самом буквальном смысле слова, если производить существительное «успех» от глагола «успеть». Успевать и не терять времени даром — этому все научились, а кто не учился, перешел в безнадежные маргиналы. Можно даже сказать, что все расходуемые природные ресурсы переводятся в ресурс сэкономленного времени. Однако остается без ответа один невинный вопрос: а для чего все это время сэкономлено? Чем же таким важным, выдающимся, прекрасным оно заполняется? Может, любовью, чистым созерцанием или хотя бы авантюрой? Отнюдь. Мы видим, что освободившееся (от нашего присутствия, от человеческого содержания) время заполнено преимущественно поисками того, как еще эффективнее сэкономить время, которое все же приходится на что-то тратить. Если приложить минимальные усилия осмысления, можно заметить, что конечной целью этой безудержной гонки окажется производство пустоты. С каждой новой модификацией скорости удается избегать лишних телодвижений, ненужных встреч, — и тут, пожалуй, напрашивается определение прогресса. Прогресс — это способ сделать максимальное количество нужного ненужным.
В одном ряду с «пепси-light» и «Marlboro-light» мы вправе сегодня рассматривать и «истину-light» как очищенный, облегченный продукт познания.
Подобно тому как вещи, став товарами, оказались втянутыми в вихрь легких обменов, произведения искусства претерпевают сегодня сходную метаморфозу. Перебравшись на новые носители — цифровые, эфирные, электронные, — произведения утратили существенную часть своей весомости. Они стали воистину легкими, что, разумеется, включает в себя и доступность. Однако если напрямую спросить, чем же доступная культура хуже доступного жилья, ответ сыщется не сразу. Возникает даже подозрение относительно самой формы доступности: а что, если принцип демократичности обнаруживает здесь свою невидимую прежде сторону? И не может ли данное обстоятельство бросить тень на демократизацию вообще?
Кроме того, выясняется, что внятно сформулировать отличие массовой культуры от культуры элитарной не так просто, как может показаться. Действительно, если отбросить чисто оценочные суждения вроде «пошлости» и «потворства низменным вкусам», мы обнаружим лишь один значимый параметр: положение на шкале «легкодоступность — труднодоступность». Но можно ли упрекать культуру за ее слишком легкую доступность?
На самом деле очень даже можно, только тогда уж надо быть последовательным. Чрезмерная доступность культуры автоматически вызывает понижение статуса духовности. Казалось бы, ну и что: доступность автомобиля тоже лишает его статуса предмета роскоши, никому, однако, не приходит в голову сокрушаться по этому поводу. Дело, однако, в том, что культура изначально выстроена как иерархия ценностей и дистанцирована (это входит в ее определение) от режима повседневности. Автоматическая доступность культуры, вплоть до ее вызова нажатием кнопки, меняет в ней что-то принципиально важное даже безотносительно к содержанию, а отсутствие встречной аскезы читателя или зрителя приводит и к содержательным изменениям.
Таким образом, массовая культура, взятая в ее ценностной нейтральности, — это, прежде всего, новый способ адресации определенного типа сообщений: это послание с доставкой на дом. Посылка, за которой приходилось «идти на почту», теперь вручается потребителю прямо в руки. И здесь мы сразу же сталкиваемся с общей проблемой трансляции знаний, в частности, с моментом сокровенности истины. Приходится отметить, что сокровенность и выстраданность истины конституирует форму истинного вообще.
На легких и быстрых носителях хорошо перемещается («доходит») преимущественно нечто быстрорастворимое и легкоусваиваемое, нечто такое, что смело может быть снабжено пометкой «light». В одном ряду с «пепси-light» и «Marlboro-light» мы вправе сегодня рассматривать и «истину-light» как очищенный, облегченный продукт познания. Но самое главное то, что никакая критика, никакое метафизическое ворчание ничего в этом обстоятельстве не изменят. Нам все равно придется иметь дело с теми условиями подлинности, которые есть. Правда, все время хочется задать один вопрос: имеет ли смысл отделять зерна от плевел, если перед нами не пшеница, как в евангельской притче, а поп-корн?
